Найл опустился обратно на скамью, выключив фонарик: света от дверного проема было достаточно, чтобы оглядеться. В этом месте было что-то необычное, хотя трудно было сказать, что именно; синий кристалл вызывал у Найла ощущение, что он очутился под водой. Он попробовал отвернуть мыслеотражатель от груди, вызвав уменьшение интенсивности концентрации. Несколько мгновений он не воспринимал ничего — это походило на попадание в темноту со света. Затем странное чувство вернулось с пущей силой. Оно походило на вибрацию, заставившую насторожиться, она, вне всякого сомнения, исходила от кристаллов. Юноша переживал сходные ощущения в долине священного озера: предчувствие великой тайны или загадки. Найл понял, что оказался в месте, которое поколения людей почитали святым, и двинулся к выходу под впечатлением от их помыслов и эмоций.
Здесь, догадался он, отправлялись религиозные обряды, и обитатели небольшого городка считали его настолько важным, что выстроили мост через реку и проложили ведущую на пик дорогу.
Также он отчетливо осознал голод крошечных птиц и тревогу их матери, которая дожидалась, когда этот незваный гость оставит ее жилище, и беспокоилась, как бы он не причинил вреда ее птенцам. Чувствуя себя виноватым, он вышел на свет. Сидевшая на дереве птица тут же влетела обратно.
С этого места, примерно на половине высоты шпиля, тропинка делалась уже и круче. Найл осмотрел склон, поднимавшийся под углом в шестьдесят градусов, затем бросил взгляд на пропасть под ногами и задумался, стоило ли двигаться дальше. Слева от него в скале было выдолблено отверстие, а шестью футами дальше — второе. Он догадывался, что они предназначались, чтобы удерживать канат, служивший перилами; но он, наверно, истлел века назад. Без каната тропинка выглядела опасной и ненадежной. Но когда юноша снова повернул мыслеотражатель, выплеск энергии избавил его от нервозности, и он начал подъем по склону, не отрывая глаз от своих ступней.
Двенадцатью футами дальше он вздохнул с облегчением, когда тропинка, повернув налево и обогнув кристаллический валик, напоминавший по форме львиную морду, продолжила подъем между стен из темного камня, похожего на гранит и синий кварц. Там, где она выходила к краю другого обрыва, в стене по правую руку были выбиты ступеньки. Они неглубоко вдавались в скалу, всего на несколько дюймов, но, по крайней мере, можно было хвататься за верхние ступени. Устремленная ввысь вершина башни казалась сложенной из синего стекла.
Найл решил снять заплечную сумку, стеснявшую движения в узком переходе, и сандалии тоже. Он оставил их на одной из ступеней, затем продолжил взбираться по отвесной поверхности, недоумевая, зачем усложняет себе жизнь подобным риском.
Двенадцатью футами выше подстраховывавшая его вторая стена закончилась вместе с утесом, который ее образовывал. Но дюжиной футов выше он увидел другое углубление, похожее на пещеру, на сей раз, не больше трех футов в высоту и ширину.
Он остановился перевести дыхание: подъем по отвесной стене был нелегок, и Найл порадовался, что избавился от сумки; затем одолел последнюю дюжину ступеней, стараясь не глядеть вниз и даже не думать о падении. Наконец, голова оказалась на уровне уступа, за которым находился вход. Припомнив птицу, ошарашившую его в прошлый раз, он стал вести себя осмотрительнее. И действительно, когда он перебрался через порог и нащупал борозду, явно служившую для опоры, раздались громкие хлопки крыльев, и на него опустилось несколько перышек. Однако птицы вылетели через окно внутри башни.
Наконец он стоял в помещении площадью около шести квадратных футов; пол был покрыт птичьим пометом. В комнате было два окна, оба - на высоте около восьми футов, к ним вели три высокие узкие ступени, вырезанные в стене. Высокий потолок — футов на двенадцать — казался еще выше благодаря стенам, загибающимся к центру вследствие сужения пика к вершине. У стены по левую сторону имелась вырезанная в скале скамья.
Найл опустился на нее, прикрыл глаза и прислонил голову к стене. Это принесло такое облегчение, что он чуть не поддался сну. В помещении было прохладно: легкий ветерок задувал через дверь и окна.
Когда дыхание успокоилось, юноша отвернул мыслеотражатель от груди. В результате он почувствовал себя в безопасности, полностью исчезла подсознательная тревога о ненадежности его положения и трудностях, ожидающих на спуске. Это было все равно, что очутиться в удобной комнате с горящим очагом и опуститься в кресло. Каким-то образом это ощущение напомнило ему прибытие в подземный город короля Каззака, тепло, с которым его встретили родственники, никогда не виденные им прежде.
Вибрация, которую он почувствовал в нижней комнате, здесь ощущалась даже сильнее. Это место было центром завихрения силы — той же силы, которую он наблюдал в пещере людей-хамелеонов. Но там она представляла собой что-то вроде вибрации на заднем плане, на которую он настраивался путем глубокого расслабления. Здесь колебания силы были настолько мощны, что расслабления не требовалось. Он мог ощутить их, просто высвобождая свои чувства.
Он сразу понял, что эта сила оживляла камень пика, так что он каким-то образом фиксировал все, что здесь когда-либо происходило. Все, что нужно было сделать Найлу — открыться этому знанию и впитывать его. Наиболее сильно ощущалось присутствие человека, который жил в этой комнате на протяжении многих лет. Его имя было необычным, и Найлу потребовалась секунда на то, чтобы осознать: его звали Йен Сефардес.
Сефардес обнаружил это место веком позже Великой миграции двадцать второго столетия. Из могучего разума мужчины Найл почерпнул многое об истории Земли в последние года свободы людей до того, как к власти пришли пауки.
Для начала, он узнал ответ на вопрос, поразивший его, когда он усваивал историю Земли в Белой Башне под руководством Стигмастера: почему при Великой миграции стольких людей оставили на произвол судьбы? Они сделали этот выбор сами, или они были безжалостно отсортированы и брошены перед лицом разрушений от кометы Опик?
Ответ был таков: для огромного числа людей это был их собственный выбор. Они попросту не могли представить, что Земля будет уничтожена, и ленились сниматься с места, чтобы отправиться навстречу новому. Но столь же много было и тех, кого безоговорочно исключили из списков Великой миграции из-за того, что генетики сочли их неполноценными. Один из печально известных документов именовал их «отбросами». Разумеется, факт дискриминации тщательно скрывался — а то вдруг «отбросы» затеют восстание — но меры предосторожности оказались излишними.
Таким образом, после отбытия гигантских космических кораблей к Альфа Центавра Земля досталась «отбросам». И в этом отношении правда оказалась на их стороне: Опик пролетела мимо Земли на расстоянии миллиона с четвертью миль. Но в атмосферу попало столько радиоактивного вещества с ее хвоста, что девять десятых животного мира было уничтожено. За этим последовал длительный ледниковый период, а когда тепло постепенно вернулось, большая часть населения была ввергнута в состояние, которое некогда именовалось варварством. Большинство выживших людей вернулись к крестьянскому образу жизни. По мере того, как ломались генераторы, немногие предпринимали хоть какие-то попытки наладить их или создать новые; вместо этого они переходили на использование огня и масляных ламп. Не было больше гигантских автомобильных заводов, машины заменились лошадьми, тракторы — быками. Города практически опустели, но все же кишели грабителями. Поскольку не было больше пожарных бригад, целые города сгорали дотла.
Монастыри процветали, как и в Средние века, и в эту новую Темную эпоху они сделались хранилищами знаний. Сефардес, чьи родители были фермерами, посещал монастырскую школу и увлекся геологией. Так он пришел к открытию этого пика над Долиной мертвых (которая тогда была покрыта пастбищами, фермами и возделанными полями).
Сефардес сам построил отшельническую хижину у подножия пика. Его влекло туда, поскольку он сразу почувствовал исходящую от него мощь. Проведя там всего несколько недель, он решил, что не захочет больше жить ни в одном другом месте.
Ближайшая ферма располагалась в долине на расстоянии пятнадцати миль. Взамен обучения своих детей фермер обеспечивал Сефардеса самым необходимым для жизни. Вскоре Сефардес прослыл в долине святым, и многие приходили из отдаленных деревень, чтобы спросить у него совета и засвидетельствовать почтение.
Со времен Великой миграции люди не растеряли своей воинственности, и местные вожди боролись за укрепление своего авторитета. Один из них, известный как Рольф-Вандал, выстроил крепость в горах к востоку и часто совершал набеги на долину. Поэтому люди и основали город на взгорьях, выбрав позицию, которая казалась неприступной. Пик был самым очевидным постом для высматривания налетчиков, и каменщики три года трудились над вытесыванием помещения, в котором теперь сидел Найл. Позже по просьбе Сефардеса внизу они выдолбили молельню.
Но сам отшельник предпочитал смотровое помещение, потому как там он мог наиболее полноценно чувствовать силу, которая то росла, то спадала в разные времена года, но неизменно ощущалась здесь мощнее, чем где-либо еще в долине.
Что представляла собой эта сила? Сефардес не имел понятия, зная только, что она связана с солнцем и луной и способна наполнять его экстатической энергией, не оставлявшей сомнения в том, что назначение человека состоит в его превращении в бога.
И что это была за сила, которую теперь ощущал Найл в помещении, где медитировал Сефардес? Была ли она духом давно умершего мужчины? Почти наверняка нет; однако, она была частью отшельника, который запечатлелся в этом окружении, как если бы воплотил свой дух в записях на манускрипте.