Смекни!
smekni.com

Режимы, которые мы выбираем (От издателей) (стр. 16 из 58)

Обсуждая это различие, которое я отнюдь не собираюсь оспаривать (оно представляется мне приемлемым в философском плане), мы должны рас­смотреть отношения между многопартийностью, законностью, основанной на выборах, и конститу­ционностью реализации власти.

Главным с исторической точки зрения факто­ром было постепенное развитие первоначально авто­ритарных форм власти в направлении конституцион­ной формы. Многовековая политическая борьба шла вокруг установления конституционных правил для ограничения произвола монархической власти. Эта борьба прежде всего развернулась в Англии. Она вызвала революции и философские споры о верхов­ной власти, о правах монарха и парламента. Имеет ли монарх право все решения принимать едино­лично? В результате были установлены правила принятия решений и провозглашена необходимость других властных инстанций, например, для утвержде­ния законности налогов — парламента.

Добавлю, что власть на конституционной основе может (или могла) быть реализована и без много­партийности и демократии. В Англии правительство давно конституционно, хотя правом голосовать обладало меньшинство и не было партий, борю­щихся за голоса избирателей. Основанная на законах форма административных действий и конституцион­ная форма принятия исполнительной властью реше­ний не предполагают ни всеобщего избирательного права, ни многопартийности.

Дальнейшая демократизация — распространение избирательного права, появление партий — после­довала в Англии вслед за конституционной эволю­цией власти. Основное различие британской и фран­цузской политических эволюции объясняется тем, что Великобритания пришла к конституционной реализации власти раньше, чем к демократизации. Во Франции же сначала были сделаны революционные попытки демократизации, и только потом про­изошел переход к конституционной реализации власти.

Французская революция сначала решила ввести некий эквивалент Конституции, которая уже сущест­вовала в Великобритании: выборы, представительное собрание, точные правила, по которым король обязан сотрудничать с представителями народа. Вскоре исторические бури разметали Конституции, и мы видим ряд режимов — республиканских, революцион­ных, императорских,— в которых власть основана на произволе, деспотии, однако все эти правители искали себе оправдание в демократии. Французские либералы XIX века непрестанно размышляли о различии политических эволюции в Великобрита­нии и во Франции. По их мнению, несчастье Фран­ции в том, что она попыталась сначала создать рес­публику или демократию вместо того, чтобы перво-наперво ввести необходимые для соблюдения сво­бод конституционные порядки. Сопоставляя судьбы обеих стран, либералы полагали, что англичане до­стигли своей цели — конституционного режима и личных свобод — без революции (революция про­изошла в XVII веке), тогда как Франция, с ее при­зывами к демократии и республике, металась от кризиса к кризису, так и не достигнув искомой цели.

Если говорить о прошлом, нет сомнения, что монархическим режимам удалось перейти к консти­туционной практике без массовых политических пар­тий в их нынешнем виде и без всеобщего избира­тельного права.

В историческом аспекте более чем очевидно коренное различие конституционных и автократи­ческих режимов. В философском же плане Эрик Вейль, вероятно прав. Но при попытках социоло­гического анализа различных политических режи­мов применение конституционного, критерия создает некоторые трудности ,

Реализация власти может быть в разной степени конституционной. Во всех режимах есть установ­ленные законом правила принятия правительственных решений. У Советского Союза есть Конституция, но правители не очень с нею считаются. Но и на Западе правители, ссылаясь на конституции, действуют в обход их, прибегают к различным махина­циям.

Автократические режимы, как их определяет Эрик Вейль, это и традиционные додемократические, и авторитарные или тоталитарные постдемократи­ческие режимы, сформировавшиеся одновременно с многопартийными. Следует ли смешивать режи­мы традиционные, такие как португальский или испанский, и революционные, современные — на­ционал-социализм или коммунизм? У них есть об­щие черты, в том числе — отказ от конституционных правил реализации власти[11], но с исторической и социологической точек зрения их нельзя отнести к одному типу.

Противопоставление конституционных режимов неконституционным предполагает, что философ де­лает выбор между двумя этими типами. Если одно­партийные режимы по своей природе неконституцион­ны, а в основе современного режима — консти­туционность, то конституционные режимы — либо пережитки прошлого, либо явление временное. Та­кое толкование с самого начала отвергает идеологи­ческую систему, на которой зиждется режим, где партия монопольно владеет властью. В социологи­ческом плане нам не следует избирать критерий, который заранее устраняет оправдание, используемое каким-то данным режимом. Такая классификация приводит (по Эрику Вейлю) к однозначному опре­делению признаков современного государства.

Наконец, деление режимов на автократические и конституционные исключает из рассмотрения еще одну современную проблему: противоположность тотального государства и государства, где слияние общества с государственными институтами ограни­чено. В свете политической философии Вейля, про­тивопоставление плановой и рыночной экономики не играет никакой роли. Вейль не придает решающего значения различиям между обществом, не слив­шимся с государством,— и государством, стремя­щимся включить в себя все проявления общественной жизни. Я не утверждаю, что он заблуждается. Следует лишь иметь в виду, что противопоставление политических режимов двух типов на основе одно­партийности или многопартийности целесообразно как один из возможных методов. При этом остают­ся вопросы, решаемые на основе классификации, основанной на противопоставлении конституцион­ного режима неконституционному.

В заключение задумаемся о последнем аспекте про­тивопоставления много партийных режимов одно­партийным.

Избрать такой критерий — значит полагать, что современные политические режимы определяются формами партийной борьбы. Как мы установили, изучая социальные группы[12], современные общества по необходимости разделены на классы или про­слойки. Они неоднородны, отдельные лица обра­зуют подгруппы, и эти подгруппы ведут борьбу за распределение национального дохода, за иерархию доходов, отстаивают свои представления о самом сообществе, борются .за установление определенного политического режима.

В условиях неоднородного индустриального об­щества и обилия различных групп становится ясен смысл противопоставления многопартийности и однопартийности. Возможны две крайние формы партийной борьбы.

Первая — открытое соперничество, которое об­лечено свободой, предоставляемой группам на основе общности интересов и политическим группировкам, в чьи цели входит завоевание голосов и приход к власти. В многопартийных режимах власть обычно реализуется конституционным путем. Сочетание мно­гопартийности и конституционных методов выявляет главные проблемы, стоящие перед режимом. В исто­рическом плане многопартийные режимы — на­следники конституционных или либеральных ре­жимов. Для них характерно стремление сохранить ценности либерализма в условиях демократизиро­ванной политики: чтобы действовать эффективно, правительства должны располагать достаточной властью, реализовывать ее в конституционных рам­ках, соблюдая права отдельных граждан.

Диалектика многопартийных режимов — это диа­лектика либерализма и демократии, демократии и эффективности. Мы попытаемся понять фундамен­тальные проблемы многопартийных режимов, свя­занные с противоречием между Конституцией и демократией, между демократией и эффективностью.

Что касается однопартийных режимов, то их проблемы связаны с монополизмом партии. Или у партии нет идеологии, и тогда у власти меньшинство, препятствующее управляемым публично обсуждать проблемы управления; или же партия, руковод­ствуясь идеологическими установками, стремится коренным образом преобразовать общество. Но пар­тия, оправдывающая дискриминацию других партий своей революционной направленностью, встает перед выбором: либо перманентная революция, либо — в случае отказа от таковой — стабилизация режима с упором на традиции или технократию. Гитлеров­ский режим оказался недостаточно живучим для того, чтобы подойти к этой альтернативе. Ком­мунистический — уже стоит перед ней. На нынеш­нем этапе возникает вопрос: ищет ли коммунисти­ческая партия выход в перманентной революции — или же соглашается на разрядку, а в более широ­ком смысле слова — на постепенное восстановление конституционной власти? Совместимо ли постепен­ное введение конституционности с монопольным положением партии?

Мы видели, как в Польше подобная эволюция началась. Там были предприняты шаги, чтобы реа­лизация власти соответствовала определенным пра­вилам при сохранении монополизма партии.

Такой вариант вполне возможен. Достаточно соблюдать обязательные для руководителей партии правила проведения выборов, чтобы при сохранении однопартийности власть могла стать конституцион­ной. Но как оправдать монополизм партии, когда такое положение уже достигнуто? И если внутри партии свободно конкурируют различные группы, почему бы не называть их партиями?

В многопартийных системах нужно сохранять эффективность государственной власти и обеспечивать соблюдение конституционности, несмотря на кипение страстей в обществе и столкновения интересов. В однопартийном режиме необходимо оправдывать политический монополизм. Не стану утверждать, что последнее соображение позволяет уяснить sub specie aeternitatis сущность современ­ных политических режимов. Может быть, лишь станет ясней присущая каждому их типу диалекти­ка, и тогда удастся услышать диалог режимов, соперничество которых характерно для всей нашей эпохи.