Смекни!
smekni.com

Режимы, которые мы выбираем (От издателей) (стр. 24 из 58)

В обоих случаях выявляется одно из условий, необходимых для функционирования конституцион­но-плюралистического режима: дисциплина устремле­ний. Вот почему в британском, равно как и в амери­канском режимах, есть «карьера почестей» — этапы, которые надо пройти шаг за шагом. Число лиц, кото­рые стремятся занять высшее положение, ограниченно.

Предполагает ли устойчивость, гарантированная либо установленной законами деятельностью при пре­зидентском правлении, либо сплоченностью большин­ства при правлении парламентском, наличие признан­ной власти? Ответ следует немедленно: разумеется, нет. Это замечание важно для тех, кто стремится преобразовать государственные институты: правитель­ству недостаточно пробыть у власти несколько лет, чтобы по-настоящему иметь возможность действо­вать. Что же определяет способность к активным действиям в условиях американского режима? Прези­денту удается навязать свою волю лишь в меру своего авторитета и решимости. Авторитет исполнительной власти не гарантирован государственными институ­тами, которые всего лишь дают шанс тем, кто обле­чен полномочиями. Главное — чтобы президенту уда­валось добиться одобрения своих предложений у обеих палат парламента. Удается ему это далеко не всегда: из-за различных выборов, проходящих каж­дые два года, у президента многие месяцы связа­ны руки.

Что касается режима британского типа, то рас­полагающее сплоченным большинством правительство теоретически может почти все. Однако здесь сказы­вается другая черта конституционно-плюралистиче­ских режимов. Возможности правительств не опреде­ляются государственными институтами в том виде, в каком они зафиксированы юридическими актами:

их уточняет и ограничивает так называемое — за отсутствием более точного термина — общественное мнение. В любой момент конституционно-плюрали­стическое правительство может счесть допустимым одно и недопустимым другое, а в следующий — наоборот.

Что же ему доступно на деле? Никто не может ответить на этот вопрос с уверенностью. Возможности правительства в большой мере зависят от решимости самих правителей. Невозможность что-то сделать — в первую очередь результат неверия в самих себя.

Во Франции правители лишь в частной обста­новке (и никогда — публично) говорят о том, на­сколько их возможности ограниченны.

Могло ли правительство Великобритании принять меры по вооружению, начатые в 1933 году, быстрее, чем это было сделано? Мешало ли общественное мнение сменявшим друг друга с 1933 года по 1939 правительствам успешно готовиться к войне, которую большинство из них предчувствовало? На самом деле эти правительства, как правило, знали, что меры, которые представлялись им необходимыми, не получат одобрения общественности. Так же ставится воп­рос в Великобритании и сегодня, хотя речь теперь идет уже не о вооружении, а об экономике. Форму­лируется он так: имеет ли право британское прави­тельство допустить определенный уровень безрабо­тицы ради поддержания курса фунта и стабилизации цен? С каким количеством безработных примирится вообще? Такого рода вопросы и приводят к понима­нию, что свобода действий конституционно-плюрали­стических режимов имеет свои пределы.

Отличительный признак этих режимов — постоян­ная борьба частных и частно-общественных интере­сов. Интересы всего сообщества могут оказаться забы­тыми в сумятице пропагандистских кампаний. Вот почему необходимы инстанции, которые остаются вне партийного или группового соперничества. Проще говоря, надо обеспечить беспристрастность или деполитизацию администрации, свободу печати не только перед правительством, но и перед партиями и груп­пами — чтобы пресса свободно высказывала все, что полагает полезным для всего сообщества в целом. Необходимо, наконец, создавать особые группы спе­циалистов наподобие британских королевских комис­сий, где люди, которые признаны беспристрастными, могут объективно, основываясь на научном подходе, исследовать проблемы управления. Рекомендации таких комиссий не избавляют политических деяте­лей от необходимости выбора, но оказывают на политиков определенное влияние.

И последнее замечание: наряду с беспристраст­ной администрацией, объективной печатью и комис­сиями необходимо, чтобы участники межпартийной борьбы, то есть партии и группы, не заходили слиш­ком далеко в защите своих собственных интересов и не забывали интересы всего сообщества, а заодно и интересы, связанные с политико-экономическим процессом. Когда объединения предпринимателей и профсоюзы рабочих озабочены не только предъявле­нием требований но и контролем, функционирование конституционно-плюралистической системы несрав­ненно улучшается.

Эти термины применимы к явлениям, доступным нашему наблюдению. Профсоюзы в Великобритании способны и контролировать, и предъявлять требования. Но иное требование, будучи революционным, может разрушить саму форму конституционно-плюра­листического режима.

Можно ли сказать, что эти режимы, по сути, неэффективны?

Первая трудность, с которой мы сталкиваемся, пытаясь ответить на этот вопрос, в том, что сами режимы — всего лишь один из факторов эффектив­ности или неэффективности тех или иных правите­лей или стран. Спрашивая, эффективны ли консти­туционно-плюралистические режимы, следует тут же добавить: а эффективны ли неконституционные ре­жимы? Нет оснований полагать, будто один и тот же ответ годится и для нынешнего испанского режима, и для Третьего рейха, и для советского режима. Иными словами, любая общая оценка эффективности риско­ванна. Она означала бы, что режим можно характери­зовать, не учитывая действительность, особенности страны, усилия поддерживающих государственные ин­ституты.

Вот почему следует выявить факторы неэффектив­ности, связанные с сущностью конституционно-плю­ралистического режима; иными словами — что угро­жает его существованию?

Первая угроза нам хорошо известна — опасность, обусловленная консерватизмом системы, возмож­ность ее паралича из-за чрезмерной уступчивости нерешительных правителей под натиском частных ин­тересов.

Вторая угроза: вечное искушение правителей усту­пать не столько конкретным требованиям, сколько из-за распространенной боязни совершить лишние уси­лия. Я имею в виду склонность правителей забывать о военных нуждах, склонность к безмятежному су­ществованию, естественному для всех, при любом режиме.

Наконец, третья угроза — неспособность к проду­манной политике, в результате чего жертвой оказы­вается экономика или сообщество в целом.

Все конституционно-плюралистические режимы подвержены угрозе консерватизма. Еще до войны 1939 года я во Французском философском обществе шокировал часть коллег, заявив, что демократиче­ские режимы, которые здесь я называю конституционно-плюралистическими, по сути своей консерва­тивны. Тогда, пожалуй, я зашел слишком далеко. Однако несомненно, что любой режим такого рода в наши дни стоит перед угрозой паралича власти, причем угроза тем больше, чем дольше режим суще­ствует. В этом-то и причина феномена революций и мнимых революций, цель которых омолодить власть, вернуть режиму способность к действию. В успешно функционирующих режимах революции — мнимые. Внезапно, по той или иной причине, законодатели или министры получают полномочия более широкие, чем обычно, и пользуются ими для быстрого прове­дения реформ. Такую мнимую революцию мы пере­жили в 1936 году, во времена Народного фронта, затем в 1945 году, после Освобождения. Нечто подоб­ное произошло и в Англии. Во всех режимах такого рода наблюдается чередование фаз: у правителей мало реальной власти, различные группы создают им все­возможные преграды, затем, после яростных выступ­лений общественности, правители вновь обретают спо­собность действовать.

Возможно, эта черта присуща не только конститу­ционно-плюралистическим режимам. До 1789 года старый режим был тоже парализован бесчисленными привилегиями и льготами, они чрезвычайно ослабля­ли монархическую власть, хотя она и не была кон­ституционной. Порой французскую революцию вос­принимают как крайнюю форму омоложения, укреп­ления власти.

Более того, в периоды, когда вроде бы ничего не происходит, может происходить многое. Например, в десятилетие после 1945 года много говорилось о за­стое, но за это время французское общество изме­нилось намного больше, чем за предшествующие десятилетия.

Иначе говоря, ограниченная активность правите­лей еще не свидетельствует о консерватизме об­щества. Общество может меняться и при правитель­ствах, обреченных на ограниченность действий. С дру­гой стороны, не исключено, что изменения в обще­стве наименее значительны именно тогда, когда правительство достаточно неактивно. В конституционно-плюралистических режимах оно не обязательно выступает как движущая сила перемен. Едва ли не парадокс: зачастую эти режимы успешно функцио­нируют, когда мотор находится в обществе, а тор­моз — в правительстве. Общество подвержено быст­рым переменам благодаря жизнеспособности эконо­мики, правительство же вмешивается, чтобы смягчать удары по группам или отдельным людям, удары, воз­можные вследствие преобразований, обусловленных экономическим ростом. Не забудьте, что я отношу эти режимы к индустриальной цивилизации, которую мы изучали в прошлые годы. Но в индустриальной цивилизации перемены происходят сами собой. Только дьявольски эффективное сопротивление со стороны правителей может встать на пути экономических пре­образований. Паралича, который может сковать кон­ституционные механизмы, в большинстве случаев недо­статочно для предотвращения экономических и со­циальных перемен, мотор которых — в самом обще­стве.

Конституционно-плюралистическим режимам свойственны достоинства и недостатки, связанные с рассеянием власти, с явным покровительством част­ным интересам. По определению, они не способны ни на сенсационные шаги, которые предпринимали режимы, где правителей ничто не ограничивало, ни на масштабные промахи. События вроде коллек­тивизации 1929—1935 годов в России при конститу­ционно-плюралистическом режиме немыслимы.