Смекни!
smekni.com

Режимы, которые мы выбираем (От издателей) (стр. 47 из 58)

Вот почему, переходя от истории к идеологии, я по-прежнему буду настаивать на том, что это различие двух видов террора решающее, какими бы ни были черты сходства. Различие это — решающее из-за идеи, вдохновляющей каждую из систем; в одном случае завершающим этапом оказывается трудовой лагерь, в другом — газовая камера. В одном случае действует воля к построению нового режима, а может быть, и созданию нового человека, и для достижения этой цели годятся любые средства; в другом — проявляется прямо-таки дьявольская воля к уничто­жению некоей псевдорасы.

Если коротко изложить смысл целей, которые ставят перед собой обе системы, я мог бы пред­ложить две формулировки. Говоря о цели советской системы, я напомнил бы известную мысль: «кто хочет уподобиться ангелу, уподобляется зверю»[41]. По поводу же гитлеровской системы, сказал бы: чело­веку незачем хотеть уподобиться хищному зверю, уж слишком легко у него это получается.

XVI. Советский режим и попытки его осмысления

В предыдущей главе я сформулировал три вопроса по поводу тоталитаризма как явления. Первый ка­сался природы связей между составными частями тоталитаризма. Второй — родства или противополож­ности различных видов тоталитаризма.

Остается третий вопрос: об уникальности тота­литаризма в истории. Я сопоставляю предпринятые ра­нее попытки осмысления коммунистического режима. Поскольку он провозглашает свою связь с марксиз­мом, я начну с разбора марксистских трактовок советского режима.

Прежде всего — марксистское осмысление совет­ского режима, предлагаемое самими советскими ру­ководителями: то есть самоистолкование СССР. В общих чертах оно известно: революция была про­летарской, партия стала выразителем и передовым отрядом пролетариата, СССР строит коммунизм, вдохновляясь взглядами Маркса; пока что режим нахо­дится на стадии социализма, где доход каждого пропорционален совершенной работе, но на горизон­те истории — стадия коммунизма, где распределение будет подчиняться потребностям.

Такое самоистолкование игнорирует важнейший, его отрицающий факт: так называемая пролетар­ская революция произошла в стране, где пролета­риат был в меньшинстве, где капиталистическое развитие находилось еще на начальной стадии. С этим фактом согласны все, включая граждан СССР. Он не противоречит разумному марксизму: можно понять, каким образом восторжествовала революция, утверж­дающая свою пролетарскую сущность, в стране, где капиталистическое развитие еще не достигло рас­цвета. Это обстоятельство пытались объяснить и Ленин, и Троцкий, и Сталин, но оно неизбежно приводит к непредвиденным последствиям. Сегодня уже нельзя считать очевидной или хотя бы правдо­подобной историческую схему классического марксиз­ма, по которой развитие идет от феодализма к капитализму, а от капитализма к социализму. Совет­ский опыт доказывает, что капиталистическую стадию можно перескочить. Маркс возлагал на капитализм задачу, ставшую главной для советского режима,— развитие экономики, тяжелой промышленности. Науч­ное осмысление должно по крайней мере включать в себя доказательство того, что режим в Совет­ском Союзе, решая задачу развития производитель­ных сил, становится прообразом режима, который, видимо, должен прийти на смену капитализму на Западе. Иначе говоря, если руководствоваться «умеренным» марксизмом, можно говорить о проле­тарском характере революции в стране, где проле­тариат в меньшинстве, но нельзя утверждать, что те организационные формы, которые использовал; пролетарская революция для развития тяжелой промышленности, непременно следует воспроизводит в странах, которые уже миновали этап индустриализации. Вот почему лидеры Советского Союза выступают в противоречие с марксизмом, утверждая, что их режим — это и есть социализм, теория которого была создана Марксом, видевшим в нем преемника западного капитализма.

Вторая слабость советского самоистолкования в том, что оно не содержит осмысления политиче­ского режима в его реальном виде. Сказать, что власть принадлежит пролетариату,— явная бессмыс­лица. Власть никогда не может реализовываться мил­лионами заводских рабочих. Это, разумеется, дело меньшинства, дело членов коммунистической партии, а внутри ее — элиты активистов. Партийные лидеры могут править в интересах пролетарской и крестьян­ской массы, но пролетариат не находится непо­средственно у власти, или же, повторяю, он правит, но в том мифологическом смысле, в каком Бог через Людовика XIV правил Францией в 1700 году. Видеть вместо властителей некую высшую, трансцен­дентную и имманентную силу — значит заниматься мифотворчеством.

Раз теоретического осмысления государства нет, самоистолкование, предлагаемое режимом, зиждется сразу на нескольких взаимоисключающих тезисах. Один — что нельзя требовать многопартийности и плюрализма, ибо общество однородно. Другой — что классовая борьба обостряется по мере построе­ния социализма. Налицо — явная необходимость вы­бора: если общество однородно, классовая борьба не обостряется, а если классовая борьба обостряет­ся по мере построения социализма, то общество не­однородно, и монопольное право партии на власть и пропаганду — это проявление деспотизма[42].

Третья существенная слабость советского самоис­толкования — отсутствие марксистского объяснения проявлениям тоталитаризма, наличие которых призна­ет ныне сам Генеральный секретарь. Хрущев под­робно рассказал (добавив, впрочем, несколько стран­ных утверждений) о том, что произошло на послед­нем этапе царствования Сталина. Он поведал о по­лицейском терроре против членов коммунистиче­ской партии. С марксистской философией истории вряд ли действиями одного человека можно объяснить великую чистку или полицейский террор. Марк­сизм не отрицает роли личности, но и не допус­кает, что один человек может стать причиной крупномасштабных явлений вроде полицейского террора 30-х годов.

Последняя слабость советского самоистолкова­ния — неточность формулировок. Невозможно по­нять, что именно толкователи считают переходным, а что — окончательным. Закончится ли однопартий­ность с построением социализма? Или же советская демократия в принципе — это монополия на власть одной партии? Связана ли официальная идеология с задачами построения социализма? Или же идеоло­гическая исключительность объясняется абсолютной истинностью самого учения? Советские теоретики колеблются между этими тезисами. Впрочем, их мож­но понять: партия, которая к 1916 году насчиты­вала лишь несколько тысяч членов и руководители которой были в изгнании, из секты заговорщиков преобразилась в государство, владеющее величай­шей империей мира. Учение этой партии стало офи­циальным вероисповеданием 40 процентов человечест­ва. На все это ушло около сорока лет. Со времени распространения ислама история не знает, пожалуй, столь быстрого и внушительного завоевания, наполо­вину духовного, наполовину политического.

Каким образом теоретики этого крестового похода могут избегать сомнений в конечном смысле своего собственного дела?

Вторая марксистская трактовка принадлежит со­циал-демократам, в частности — меньшевикам.

Во время революции 1917 года, между крахом царизма в феврале и взятием власти коммунистической партией в ноябре, меньшевики и большевик! обсуждали следующий вопрос: возможно ли осуществить социалистическую революцию до развития капитализма? Большевики отвечали без колебаний: Верность утверждения доказана их успехом. Возможно, меньшевики были более подкованными марксистами, во всяком случае, к теории они относились серьезнее. Опираясь на труды основоположников, они доказывали, что социалистическая революция невозможна в стране, которая не знала капитализма. За несколько лет до войны Ленин toj утверждал, что социалистическая революция немыслима в государстве, не прошедшем капиталистически стадию развития. Троцкий же полагал капиталистический этап необязательным. Таким образом, мень­шевики говорили о невозможности социалистической революции, добавляя: если бы случилось такое не­счастье и рабочие партии приложили бы усилия, чтобы завладеть властью и совершить социалистиче­скую революцию, они обрекли бы себя на полвека деспотизма.

Наиболее активным критиком большевизма был главный теоретик тогдашнего марксизма, папа рим­ский II Интернационала — социалист Карл Каут­ский. Едва большевистская партия захватила власть, как он провозгласил, что установление абсолют­ной власти партии, находящейся в меньшинстве и утверждающей, что она действует от имени проле­тариата, представляет собой отрицание социалисти­ческих чаяний: социализм без демократии — не социализм. Уже тогда Каутский написал следующую знаменитую фразу: «Это — не диктатура пролета­риата, а диктатура партии над пролетариатом». Именно на эти доводы отвечал Ленин в своей книжеч­ке о «ренегате Каутском».

Противоборство меньшевиков и большевиков в на­чале века казалось не особо важным: то были две фракции российской социал-демократической партии. На деле, соперничество между ними стало непри­миримым, и причины этого понятны. Каждая кон­цепция привела к появлению определенных режимов, принципиально отличных друг от друга. Большеви­ки совершили революцию, захватили власть, построили однопартийный режим, который, по мнению меньше­виков, противоречит идее демократии. Меньшевики же или социал-демократы никогда не совершали ре­волюции, но проводили реформы (значительность которых зависела от стран, где реформы проводи­лись) оставаясь в рамках того, что коммунистическая партия называет капитализмом.