Смекни!
smekni.com

Режимы, которые мы выбираем (От издателей) (стр. 48 из 58)

Мне представляется, что в историческом плане мы перед альтернативой. Либо целью становится взятие власти путем насилия, что приводит к тако­му типу режима, который хоть и не обязательно подо­бен русскому в его нынешнем виде, но по меньшей мере делает невозможным формальные и парламент­ские свободы. Либо насилие отвергается, а взамен принимается практика соблюдения всех парламентских процедур и многопартийность, что, по мне­нию коммунистов, означает дальнейшее пребывание в рамках капитализма. В одном случае продол­жает существовать демократия, более или менее при­верженная догмам социализма (я разобрал ее в пер­вой части книги, это—многопартийный режим); в другом же — вслед за революцией, действующей, по словам революционеров, во имя марксизма и пролетариата, устанавливается однопартийный ре­жим.

Существует ли третий путь? Как всегда, люди мечтают о промежуточном варианте, о революции, которая была бы столь же радикальной в экономи­ческом плане, что и коммунистическая, оставаясь в политическом плане столь же либеральной, что и у английских лейбористов. История учит, что европей­ские социал-демократы реализовали два, а не три пути. Отчего же третий путь существует пока лишь в вообра­жении? Оказывается, не выходя за пределы много­партийности, можно проводить важные реформы, но не полную национализацию средств производ­ства и не полное планирование экономики, так как и то, и другое предполагает разрыв с определен­ным образом жизни, пренебрежение законными ин­тересами личности и групп. Сегодня между больше­виками и меньшевиками нет ничего общего: одни представляют авторитарный — если не тоталитар­ный — тип режима, а другие, даже когда они ссы­лаются на марксистское учение, стали частью того, что принято называть конституционно-плюралистиче­скими режимами.

Третья марксистская теория советского режима, разработанная Троцким, несет одновременно черты и советского самоистолкования и социал-демократиче­ской критики. Троцкий начинает с оправдания захва­та власти в 1917 году, с провозглашения проле­тарского характера коммунистической революции. Он по-прежнему говорит о возможности пролетар­ской революции до того, как созреет капитализм. Троцкий лишь в 1917 году примкнул к концеп­ции демократического централизма, к диктатуре боль­шевистской партии. Но, встав на эти позиции, он безоговорочно признал законность используемых средств.

В отличие от ортодоксов Троцкий критикует то, что называет обюрокрачиванием. Однако, стремясь объяснить собственное поражение, Троцкий, в отличие от Хрущева, оказывается слишком хорошим марксис­том, чтобы принять теорию культа личности. При­чины победы Сталина должны быть совместимы с каким-нибудь вариантом марксизма. Предложенный Троцким вариант: после победы революции рабочий класс был истощен, для управления плановой эко­номикой пришлось создать бюрократию, олицетво­ренную больше Сталиным, чем Троцким, поскольку Сталин — образец человека, которого она хотела ви­деть вождем. Троцкий со своим учением о перманент­ной революции вызывал тревогу у бывших активистов, которые обрели покой в чем-то вроде термидора.

В объяснении, предложенном Троцким, сочетают­ся две схемы: марксистская схема обюрокрачивания, ставшего необходимым при управлении плановым хо­зяйством, и схема революции, которая, пройдя этап насилия и террора, при сталинизме становится мир­ной,— примерно так, как термидор наследовал яко­бинскому кризису.

Вопреки критике сталинизма и бюрократии, Троц­кий, во всяком случае до начала второй мировой войны, продолжал утверждать, что советский ре­жим — социалистический, поскольку основан на кол­лективной собственности и планировании. Советское государство, говорил он, государство социалисти­ческое и пролетарское, которое ныне подвергается обюрокрачиванию. В борьбе между буржуазной демократией и советским режимом Троцкий делал выбор в пользу советского режима как более близ­кого к социалистическому идеалу. Однако к концу жиз­ни у Троцкого возникли сомнения по поводу самого марксизма: он не исключал, что марксистская тео­рия может оказаться ошибочной. Она предполагает, что пролетарская революция, режим, основанный на коллективной собственности и планировании, приведут к освобождению человечества. Троцкий не скрывал, что если демократии и освобождения человека нет, то режим коллективной собственности и пла­нирования может быть очень опасен. Если пролетариат не сумеет осознать свою судьбу, если в условиях Советского Союза интернационализм не возьмет верх над националистическими настроениями, придет­ся сказать, что события опровергли марксистское учение.

В теории Троцкого по крайней мере два сла­бых момента. Первый — использование понятия тер­мидора. Троцкий считал, что сталинский режим — по окончании неистовств революции 1917 года — эквивалент французского термидора, сменившего яко­бинскую диктатуру. Но это сравнение никуда не го­дится. После 1929—1930 годов прошла еще одна ре­волюция, связанная с коллективизацией сельского хо­зяйства и индустриализацией. По-моему, называть термидором этап между 1929 и 1939 годами — вызов здравому смыслу. После термидора появилась огромная жажда наслаждения жизнью, тогда как в 1929—1934 годах был, напротив, введен курс жесто­чайшей экономии во всем во имя создания тяжелой промышленности.

Мне могут возразить: революционеры, члены пар­тии хотели обрести безопасность и благосостояние. Но их чаяния вошли в противоречие с великой чисткой и разгулом террора. В советском общест­ве якобинскому террору соответствует не только этап 1917— 1921 годов, но и 1934—1938 годов.

Троцкий никогда не мог вразумительно объяснить, почему режим, в основе которого лежат коллектив­ная собственность на средства производства, плани­рование и одно партийность, должен одновременно быть демократическим или же либеральным. Господ­ство бюрократии в Советской России стало для Троц­кого настоящим ударом. Привилегии, которые при­сваивали власти предержащие, противоречили, по его мнению, сути социализма. Пусть это был социа­лизм, о котором можно только мечтать. Но ведь в таком режиме весь высший класс состоит из Представителей государства, то есть, если угодно, из бюрократов. Почему бы классу, сосредоточившему в своих руках всю полноту экономической и поли­тической власти, не обзавестись материальными или моральными благами? В истории ни один класс, обладавший всей полнотой власти, не отказывался извлечь определенную выгоду из своего поло­жения.

Режим с плановым хозяйством может быть плох или хорош, превосходить капиталистический режим или уступать ему; тут можно спорить. В рамках та­кого режима хозяйственники, все государствен­ные служащие добиваются благ, как руководители частных фирм на Западе, «эксплуатирующие на­родные массы», если пользоваться известным жарго­ном.

Теперь я перейду к другим марксистским истол­кованиям, которые, впрочем, носят более антиком­мунистический характер, чем меньшевистское.

Самое интересное из неортодоксальных марксист­ских истолкований было предложено американским социологом Карлом Виттфогелем в недавно вышед­шей книге «Восточный деспотизм». Общий смысл ее сводится примерно к следующему: сам Маркс, в пре­дисловии к работе «К критике политической эко­номии», перечислил различные способы производ­ства. Помимо античного, феодального и капиталисти­ческого, он признает еще один, который называет азиатским. Не только Маркс, но и Ленин считают способ этот отличным по своей сути от всех, что на­блюдались в западных обществах.

При азиатском способе производства государ­ство, так сказать, поглощает общество или по мень­шей мере оказывается могущественнее общества, по­тому что коллективным трудом управляют государ­ственные служащие. Сельское хозяйство требует постоянного использования рек. Вот почему в Егип­те и в Китае установился социально-экономиче­ский режим, где государство если и не является собственником средств производства, то, во всяком случае, организует труд сообщества. Привилегиро­ванными оказываются лица, так или иначе связан­ные с государством или представляющие его инте­ресы.

До революции 1917 года Ленин сознавал, что вме­сто полного освобождения, о котором он мечтал, со­циализм может привести человечество к азиатскому способу производства. Отмена рыночных механиз­мов и частной собственности на средства произ­водства привела к поглощению общества государ­ством и переходу управляющих трудовыми коллек­тивами в положение государственных служащих. При азиатском способе производства нет классов западном смысле слова, зато есть бюрократиче­ская и государственная иерархия.

Политическая власть абсолютна и, так сказать, священна. Носитель верховной власти провозглашает свою приверженность религии, опираясь при этом на бюрократию. В прошлом веке один английский посол отказался пасть ниц перед китайским императором. Ритуал при дворе повелителя Срединной империи включал в себя эту позу, которую западный человек счел невыносимым унижением. Для китайцев же она символизировала расстояние между священным вла­дыкой и его подданными.

Теория восточного деспотизма и общества, ос­нованного на использовании воды, может быть на­звана марксистской. Постоянная потребность в воде и централизация административных функций созда­ют определенную инфраструктуру. По этой кон­цепции русское общество было до революции полу азиатским, с чем был склонен соглашаться и Ленин.

Принимая такую концепцию, следовало бы отка­заться от единообразной схемы исторического раз­вития. Согласно классической марксистской теории, развитие идет от феодализма к капитализму, да­лее к социализму, причем капиталистический этап может в каком-то случае быть пропущен. Если азиат­ский способ производства действительно существует, придется признать наличие двух типов общества, коренным образом отличных друг от друга, и двух видов развития.