Адская тоска с возможными муками кипела в груди моей… нет, это не любовь была, я, по крайней мере, не слыхал подобной любви. В порыве бешенства и ужаснейших душевных терзаний я жаждал, кипел упиться одним только взглядом, только одного взгляда алкал я. Взглянуть на нее еще раз – вот бывало одно единственное желание, возрастающее сильнее и сильнее с невыразимою едкостью тоски…
Я увидел, что мне нужно бежать от самого себя, если я хотел сохранить жизнь, водворить хоть тень покоя в истерзанную душу…
Нет, это существо, которое он послал лишить меня покоя, расстроить шатко-созданный мир мой, не была женщиной. Если бы она была женщина, она бы всею силою своих очарований не могла произвести таких ужасных впечатлений. Это было божество, им созданное, часть его самого! Но, ради бога, не спрашивайте ее имени. Она высока, слишком высока».[11]
Его приятель со школьной скамьи А. С. Данилевский недоумевал: мол, он прожил с Николаем в одном городе и в одной квартире и ничего не заметил… И все же известна необычайная скрытность Гоголя перед товарищами. Кроме того, переживания влюбленных героев его повестей (например, Вакулы из «Ночи перед рождеством») так напоминают смятение при встрече с красавицей, что напрашивается мысль: все это было знакомо писателю не понаслышке. Показательно также более позднее глухое признание Гоголя, что благодаря силе воли он дважды удерживался на краю «пропасти».
Не подразумевал ли он эпизод с красавицей незнакомкой?
Надо сказать, что тайна так и осталась тайной. Что произошло в действительности - неизвестно. И это не последнее загадочное событие в гоголевской биографии.
Гоголем овладела новая мечта – театр. Он вспомнил свои успехи на сцене в Нежинской гимназии и решил стать актером. Гоголь явился к директору императорских театров князю Гагарину и предложил свои услуги. Ему дали почитать монолог из трагедии «Дмитрий Донской».
В представлении театралов старой школы драматический актер должен был исполнять свою роль с аффектацией. Слова надо было не произносить, но с пафосом декламировать. Гоголь же читал просто, без завываний и «драматической икоты». Его манера исполнения явно противоречила вкусам экзаменаторов. Одним словом, Гоголь не выдержал испытания.
Гоголь едва не впал в отчаяние. После смерти его отца жизнь семьи стала трудной. Появились долги. Помощь от матери становилась все менее регулярной. Небольшое имение приходилось неоднократно закладывать. Так прошло несколько мучительных месяцев, пока, наконец, не улыбнулось счастье. Гоголь получил службу в одном из департаментов министерства внутренних дел. Место было незавидное: работа мелкого канцеляриста, скучная и утомительная. Оказалось, здесь надо тратить жизнь на то, чтобы «переписывать старые бредни и глупости господ-столоначальников» (из письма к матери).
Гоголь при этом внимательно приглядывался к жизни и быту своих коллег чиновников. Эти наблюдения позднее легли в основу его знаменитых повестей «Нос», «Записки сумасшедшего», «Шинель». Прослужив год, Гоголь решил навсегда покончить с мыслью о чиновничьей карьере. В феврале 1831года он подал в отставку.
С помощью критика П. А. Плетнева Гоголь получил место учителя истории в Патриотическом институте, где обучались дочери офицеров. Продолжительное время он увлекается живописью, посещает занятия в академии художеств. Постепенно, однако, в нем начинает созревать убеждение, что именно литературное творчество является главным его призванием. Горечь неудачи с «Гансом Кюхельгартеном» забывалась, и Гоголь снова начинает писать, посвящая этой работе весь свой досуг. Кстати, до конца своей жизни Гоголь так никому и не признался, что В. Алов - его псевдоним.
Постепенно Гоголь находит свой путь и добивается успеха. Перед Гоголем открылись двери в избранное литературное общество: он знакомится с В. А. Жуковским, П. А. Плетневым, а в мае 1831г. на вечере у последнего был представлен Пушкину. Прошло еще два-три месяца, и Гоголь стал литературной знаменитостью. В обстановке общения с ними – в Царском Селе – завершает Гоголь произведение, которое сделало его известным России: «Вечера на хуторе близ Диканьки».
В письмах к матери Гоголь часто намекает на «обширный труд», над которым он много и упорно работает. Уже после приезда в Петербург он начинает донимать своих родных просьбами: регулярно присылать ему сведения и материалы об обычаях и нравах «малороссиян наших», образцы украинского народного творчества – песни, сказки, а также всякого рода старинные вещи шапки, платья, костюмы. «Еще несколько слов, - пишет он матери, - о колядках, об Иване Купале, о русалках. Если есть, кроме того, какие-либо духи или домовые, то о них подробнее с их названиями и делами; множество носится между простым народом поверий, страшных сказаний, разных анекдотов, и проч., и проч., и проч. Все это будет для меня чрезвычайно занимательно».[12]
Эти материалы в дополнение к собственным жизненным впечатлениям были использованы Гоголем в большом цикле повестей, вышедших под общим названием «Вечера на хуторе близ Диканьки». По совету Плетнева Гоголь издал обе части этого сборника под интригующим псевдонимом наивного и лукавого рассказчика пасечника Рудого Панька.
Первая часть «Вечеров» вышла в свет в сентябре 1831 года. В нее вошли четыре повести: «Сорочинская ярмарка», «Вечер накануне Ивана Купалы», «Майская ночь» и «Пропавшая грамота». Через шесть месяцев, в начале марта 1832 года появилась и вторая часть («Ночь перед рождеством», «Страшная месть», «Иван Федорович Шпонька и его тетушка», «Заколдованное место»).
Мир, открывавшийся в «Вечерах на хуторе близ Диканьки», мало имел общего с той реальной действительностью, в условиях которой жил Гоголь. Это был веселый, радостный, счастливый мир поэтической сказки, в котором преобладает светлое мажорное начало. В «Вечерах» обильно введены элементы украинской народной фантастики, легенды. Рядом с людьми действуют ведьмы, русалки, колдуньи, черти. Настоящая жизнь и легенда воспринимались читателями «Вечеров» как единое целое.
Рассказы словно бы сотканы из украинских сказок, песен, былей. Здесь, как говорил Белинский, возникает особый мир «поэтической действительности, в которой никак не узнаешь, что в ней быль и что сказка, но все поневоле принимаешь за быль».[13]
Рассказ «Ночь перед Рождеством» начинается с того, что ведьма вылетает из трубы на метле и прячет в рукав звезды, а черт ворует Месяц и, обжигаясь, прячет его в карман. Но ведьма, оказывается, мать кузнеца Вакулы, ловкая кокетка, которая умеет «причаровывать к себе степенных казаков». Человек не только не боится «нечистой силы», он заставляет ее служить себе. Черт, хоть и явился прямо из Ада, не так уж и страшен: верхом на черте Вакула летит в Петербург, чтобы привезти своенравной красавице Оксане такие же черевички, как у самой царицы. В таком духе идет все повествование, идет переплетение сказки и были. Фантастическое и реальное смешано у Гоголя в каком-то причудливом гротеске. Фантастическим перипетиям удивляются не только читатель, но и сами персонажи. Так, Вакула недоуменно глядит на искусство Пацюка, глотающего вареники, предварительно окупающиеся в сметану.
В ранних циклах («Вечера на хуторе близ Диканьки», «Миргород») черт имеет реальные типологические черты. У него «узенькая, беспрестанно вертящаяся и нюхающая все, что ни попадется, мордочка, оканчивающаяся, как у наших свиней, круглым пятачком», «острый и длинный хвост». Это мелкий бес, осмысленный в фольклорных традициях.
Вообще, «Вечера» «следуют двум разнородным традициям: немецкая романтическая демонология (ведьмы, черти, заклинания, колдовство) и украинская сказка с ее исконным дуализмом, борьбой Бога и дьявола». Бес – это существо, в котором сосредоточились отрицание Бога, вечная пошлость.
Гоголь «при свете смеха исследует природу этой мистической сущности», который заставляет людей «делать что-то подобное человеческому, как механик своего безжизненного автомата» или толкает невесту в объятия «страшной черной кошки с железными когтями», то есть в объятия ведьмы.
Гоголевский черт – это «недоразвитая ипостась нечистого; трясущийся, хилый бесенок; дьявол из породы мелких чертей, которые чудятся нашим пьяницам». Вторжение демонических сил в жизнь человека становится причиной той пустоты в мире, где забыли Бога, которая рождает гибель. В этом ирреальном мире даже красота становится чем-то страшно пронзительным, сопровождаемым не только бесовски - сладким чувством, но и паническим ужасом.
Таким образом, одна из ипостасей гоголевского беса заключается в явлении «бессмертной пошлости людской», которую надо «бить по морде, не смущаясь». Эта пошлость есть «начатое и неоконченное, которое выдает себя за безначальное и бесконечное», она отрицает Бога и отождествляется со всемирным злом.
В повести «Майская ночь, или утопленница» эпизод, когда мачеха, обратившаяся в страшную черную кошку, пытается задушить панночку – дочку сотника, но лишается лапы с железными когтями, навеян детскими видениями Гоголя.
Он рассказывал А. О. Смирновой о приключившейся с ним истории, когда было Гоголю всего пять лет: « Я сидел один в Васильевке. Отец и мать ушли. Оставалась со мной одна старуха няня, да и та куда-то отлучилась. Спускались сумерки. Я прижался в уголку дивана и среди полной тишины прислушивался к стуку длинного маятника старинных стенных часов. В ушах шумело, что-то надвигалось и уходило куда-то. Верите ли, - мне тогда уже казалось, что стук маятника был стуком времени, уходящего в вечность. Вдруг слабое мяуканье кошки нарушило тяготивший меня покой. Я видел, как она, мяукая, осторожно кралась ко мне. Я никогда не забуду, как она шла потягиваясь.