Смекни!
smekni.com

Б. В. Марков философская антропология (стр. 11 из 98)

Таким образом разговоры о кризисе философской антропологии необходимо существенно уточнить. Во-первых, речь идет о кризисе абсолютистских претензий отдельных представителей антропологи­ческой парадигмы, т. е. о кризисе атропологического мышления, ищу­щего основания культуры в идее или в природе человека. Человек рас­сматривается как субъект познания и практики и по его меркам осу­ществляется оценка любых явлений природы и произведений духа. но на самом деле не только природа, но и созданные человеком ве­щи и институты становятся самостоятельной реальностью, разви­вающейся по своим законам, и эти системы в свою очередь предъяв­ляют свои требования к человеку и его деятельности. Например, зна­ния перерабатываемые и используемые современными компьютерами не соответствуют антропологическим критериям. Отсюда складыва­ется противопоставление информации и значения. Однако выход за­ключается не столько в “гуманизации” машин, сколько в организации более эффективного взаимодействия их с человеком.

Постантропологическое мышление отказывается от претензии на тотализирующую роль дискурса о человеке. Человек не есть нечто за­данное природой или сотворенное богом. Он не сводится к природно­му или культурному, к биологическому или метафизическому, мораль­ному или инструментально-техническому. Разум и сердце, расчетли­вость и моральность нельзя сводить к внеисторическим метафизиче­ским сущностям. Напротив, они имеют культурно-историческое зна­чение и в каждую эпоху проявляются по-разному. Например, как та­ковые требования христианской морали оказываются безусловными, но как по-разному они воплощаются в жизнь, какие разные можно наблюдать способы и технологии оставаться моральным в различные исторические эпохи. Формы реализации тех или иных норм или соци­альных институтов — технологии образуют самостоятельную реаль­ность, к которой человек должен относиться не как к чему-то безус­ловно злому или враждебному. К сожалению, эта моральная оценка была в значительной мере присуща традиционному гуманистическо­му антропологическому дискурсу. На самом деле мы должны жить в согласии с теми институтами, которые обеспечивают порядок в обще­стве. Они не являются принципиально бесчеловечными, но человек должен быть внимателен к тем опасностям, которые они таят в себе, и искать такие формы жизни, которые обеспечивают возможность как сохранения порядка, так и реаализации свободы и прав человека.

§2

ФИЛОСОФИЯ РАЗУМА

Представления о разуме и теоретической жизни сложились в ан­тичной философии как часть более обширной программы, суть которой заключалась во всесторонней подготовке человека для участия в управ­лении полисом. Было бы опрометчиво расценивать такую задачу как узкополитологическую. В рамках античного жизненного мира сохраня­лись и культивировались биоморфные метаформы, в соответствии с которыми природа понималась не как объект преобразований и техни­ческих манипуляций, а как место жизни, законы которой должен ува­жать и познавать теоретик. Именно интерес к естественной, а не к ис­кусственной, механической природе и объясняет тот факт, что греки не создали нечто, вроде классической механики, оставили довольно-таки цельные и стройные концепции, которые не согласуются с нашими глобальными научными установками. Ориентация на теоретический ра­зум сильно преувеличивается современными историками, усматриваю­щими в ней чуть ли не основной фактор греческого чуда. Познание и самопознание — это такие интеллектуальные практики, которые свя­заны с постижением гармонии космоса и формированием в соответ­ствии с ней общества, которая также строилась с целью заботы о чело­веке. В отличие от современного образования античная система воспи­тания не сводилась к передаче информации и к тренировке умственных способностей. Она предполагала подготовку телесных и душевных ка­честв, необходимых для жизни. Таким образом, не отрицая ориентации греческой философии на чистую истину, нельзя не отметить, что эта истина, во-первых, открывалась, а не конструировалась, извлекалась из бытия, а не навязывалась ему, а во-вторых, имела непосредственно жиз­ненное значение — озаряла постигавшего ее субъекта, давала мудрость, учила терпению, внушала мужество и диктовала поступок.

Теоретическая установка — одно из важнейших достижений ан­тичной культуры, которое было усвоено европейской цивилизацией.

Наиболее явно установка проявилась уже у Фалеса, который предло­жил теоретизировать не только философию, но и математику. Ему при­надлежала формулировка некоторых геометрических аксиом: “углы основания равностороннего треугольника равны”, “круг делится по­полам в диаметре” и т. п. (всего пять аксиом). Может показаться, что в них просто описывается и обобщается опыт. Однако это не так: ак­сиомы относятся к идеальным объектам, имеют всеобщий и необхо­димый характер, что дает право использовать их в качестве основы доказательств и рассуждений. Такой способ построения науки был неизвестен вавилонским математикам, которые вывели множество арифметических формул, однако не стремились их доказать.

Аналогичная процедура теоретизации была осуществлена отно­сительно мифологии, благодаря чему возникла метафизика: если ран­ние греческие боги олицетворяли собой природные и душевные силы, то “Хаос”, “Гея” и другие — уже метафизические первоначала “Теого­нии” Гесиода. “Хаос” — бесконечное и пустое широкое пространство, “Гея” — заполняющая эту пустоту материя.

Рационализация определяет и специфику древнегреческой ли­тературы. Гомера обычно считают представителем дофилософской традиции, ориентированной на мир страстей и переживаний: боль и наслаждение, любовь и ненависть, страх и стыд — вот что занимает воображение Гомера. Груда убитых, запрудившая реку, ужас врагов при виде Ахиллеса, тащившего за своей колесницей труп защитника Трои — Гектора, горе его отца Приама, а также вполне по-человече­ски описанные чувства богов — все это представляет такую картину жизни, в которой разум вроде бы не является главным действующим лицом. Однако если сравнивать гомеровские тексты не с более позд­ней риторикой античной литературы, а с Библией, то впечатление меняется. Э. Ауэрбах, проделавший такое сравнение, пришел к вы­воду о том, что Гомер всегда изображает подлинную действитель­ность: прошлое описывается подробно и живо, хотя герои не стареют и не меняются духовно. Напротив, библейские тексты при всей их немногословности проникнуты душевными драмами, они построе­ны на “вертикальных” связях человека с богом, и поэтому там почти отсутствует описание внешности, деталей пейзажа и т. п.35

“Реализм” Гомера и “психологизм” Библии не есть нечто данное, а продукты сложной конструкции дискурса. Герои Гомера обрисованы четко и ясно, выявлены как детали их внешности, так и связи с общественным целым; они предстают как выточенные фигуры, движущиеся в пределах идеализированного пространства, пронизанного законосообразными и

35 Ауэрбах Э. Мимезис. М., 1976. С. 23-45.

причинными связями. Сфера души античных героев также является от­крытой и рациональной: прежде чем совершить поступок, они обстоя­тельно обсуждают и аргументируют свою позицию. Повествование ра­ционализирует мотивы, выявляет причинно-следственные цепи собы­тий, полностью выражает в словах как телесные, так и душевные движе­ния. Это аналогично тому, что имеет место в геометрии Евклида и в ме­тафизике Аристотеля: четкое определение исходных положений, деталь­ный, без логических провалов, вывод, скрупулезные ссылки на опыт и здравый смысл. Таким образом, греческая литература придает сюжет дей­ствительности, выявляет ее суть и очищает от второстепенных деталей. Другое дело, что эта суть не исчерпывается рациональностью: становле­ние героев не сводится к просвещению, а включает тренировку памяти, воли, мужества, формирование практических навыков переустройства общества и воспитания самого себя в соответствии с законами Космоса. Вместе с тем здесь нет того, что сопровождало испытание и посвящение юношей в более древних обществах. Хотя отсутствует стремление к же­сткой нормативной системе правил социального поведения, тем не ме­нее воспитание осуществляется в дискурсивной форме: принимаются во внимание доводы учителя и ученика, которые обсуждаются на форуме сведущих. Предпосылкой такого диалогического рассудительного дис­курса является демократическое устройство полиса с его духом соревно­вательное™ и выборности. Старшие и призванные не порабощают уче­ников и несведущих, а стремятся соискать признание своей обстоятель­ностью, опытом, примером и здравым рассуждением.

Понимание старых философских текстов сопряжено с большими затруднениями ввиду их связи с почвой культуры — языком, ментальностыо и формами жизни. Всякий исторический период характеризу­ется не только уровнем достигнутых знаний, но и ценностными ориентациями, определяющими направление развития мысли. Протес­туя против понимания метафизики как системы доказательств, осу­ществляемых за письменным столом, М. Хайдеггер связывает ее с опы­том бытия в мире36. Исходный смысл философских понятий укоренен и в душевных структурах, в “архетипах бессознательного”. Например, трудно сказать, какие эмпирические факты или теоретические дока­зательства давали повод Фалесу утверждать в качестве первоосновы сущего воду, а Гераклиту — огонь. Между тем эти стихии мироздания присутствуют в мифологемах всех народов мира. Это свидетельствует о том, что они являются проекцией исходных символов человеческой души, которые сохраняются и в содержании философских понятий.