машин, рационализации политики, цель одна — распоряжение и контроль над овеществленными процессами. Если прежде практичность теории достигалась в ходе образования, внедряющего науку в жизненный мир человека, то сегодня абстрактные теории становятся практически значимыми, благодаря их применению в часто насильственно организованных технических системах.
В сознании современного культурного человека сталкиваются две различные исторические традиции. Одна отражает ценности, идеалы и представления людей, сложившиеся как формы исторического опыта проживания в мире и образующие ядро идеи человека. Другая — технику рационального манипулирования в рамках технических и со-. циальных систем. Соотношение исторического мира и искусственно созданных структур осознается как дилемма: определяется культура духовными традициями самосознания человека или объективной логикой и возможностями социально-экономической машины. Разделение “двух культур” вызвало бурную, не затихающую по сей день дискуссию. Творческая интеллигенция исходит из того, что литература описывает индивидуальный опыт бытия человека, а наука — интерсубъективный опыт технического переустройства мира. При этом они отмечают, что наука и техника все активнее вторгаются в сферу, в которой привилегированно действовал человек. Выход из создавшейся ситуации они видят в гуманитаризации научного знания, в наполнении, так сказать, кровью и плотью человеческих переживаний абстрактных моделей науки.
Технические специалисты и ученые по-иному осмысливают как саму ситуацию, так и выход из нее. Становление науки связано с борьбой за рациональность и объективность, с поиском средств и методов, ограждающих познание от субъективных пристрастий и ценностных предпочтений как группового, так и индивидуального характера. Вместе с тем замена свободного выбора идеалов, норм, ценностей рациональной теорией решений, предписывающей логику действия, исходя из анализа возможностей техники, экономики и социума, вызывает серьезные опасения, что человек может утратить себя в своих творениях. Создавая технику, совершенствуя социальную организацию, человечество надеялось реализовать свои цели в средства и формировать их в соответствии с объективными потребностями техносферы. Сложилось странное противоречие: гуманитарное знание, считающее своим базисом жизненный мир, утрачивает прежнюю ведущую роль в формировании человека, а наука, казалось бы, устранившаяся от решения смысложизненных проблем, погрузившаяся в универсум математических абстрактных моделей, влияет на жизнь в неизмеримо большем, чем прежде, масштабе. В свое время, осознав различие науки и
мира жизни, представители классической философии выдвинули концепцию двойственной истины, гарантирующей мирное сосуществование знания и веры, науки и ценностного сознания. Однако в условиях конфронтации духовной и технической культур недостаточно тактики демаркации. Следует искать коммуникативные механизмы реализации их сосуществования и взаимодействия. Только благодаря открытому диалогу может быть по-новому осознано как различие, так и единство гуманитарного и естественнонаучного знания.
Сегодня массив научной информации активно воспринимается военной и гражданской промышленностью, сферами технологии социального действия и образования. Научно-техническое знание, выступающее инструментом власти и управления общественным трудом, потреблением, политикой и экономикой, активно внедряется в жизненный мир, стремится заменить традиционные ценности и идеалы рациональными мотивами действия. В этой связи поднимается вопрос о том, каким должно быть соотношение гуманитарной и технической культуры, как контролировать применение науки для управления жизненной практикой, как гуманитарное знание может влиять на выбор и планирование будущего направления развития общества? Этот вопрос диктуется не только стремлением отстоять значение духовных ценностей, но и тем, что сама научно-техническая цивилизация находится на грани кризиса, выход из которого предполагает изменение ее основных ориентации. Перегрузка природы, дегуманизация жизни заставляют оценивать целерациональность как нечто неразумное; техника как детище науки приводит не к улучшению, а к ухудшению качества жизни, все это делает необходимым широкое обсуждение последствий односторонней ориентации научно-технического развития.
Причины отмеченного кризиса нередко усматривают не в самой науке и технике, а в порочной социально-экономической политике, которая руководствуется узковедомственными интересами корпораций и ведомств. Но как бы не думали ученые относительно применения их открытия, несомненно, что наука как социальный институт ориентирована теми же стратегическими установками, что экономика и политика. Сегодня все осознают опасность применения химических удобрений, но хозяйственная система функционирует таким образом, что не позволяет отказаться от интенсивной технологии. Лобби министерств, ведомств и крупных предприятий не являются последним основанием проводимой политики. Но ими не являются и интересы, и желания людей, которые озабочены проблемой выживания. Более того, отдельные потребители и товаропроизводители, ученые и техники, руководители предприятий и политики в равной степени руководствуются в своих действиях теми мировоззренческими установками, корни которых восходят к XVII в. —повороту человечества на покорение и преобразование природы. Именно превращение мира в объект преобразований, в средство удовлетворения общественных потребностей постепенно привело к развитию машинной техники. Но техника - это не просто нейтральное средство покорения и господства над природой. Недостаточно и невозможно владеть машинами, танками, орудиями, словно это сподручные нейтральные средства, усиливающие могущество человека. На самом деле они требуют соответствующего им человека, его отказа от своей метафизической сущности, как соучастника бытия.
Новоевропейская наука и техника базируются на некоторых исторически сформировавшихся идеях и ценностях, представляющих собой вызов бытию и выбор формы жизни. Это отчетливо проявляется в размышлениях пионеров научно-технического прогресса, которые мотивировали занятия наукой верой в возможность переустройства жизни на лучших основаниях. Сама эта вера тесно связана с религиозными исканиями: самосознание человека как соучастника божественного творения оправдывает техническое преобразование косной материи. Предпосылки научно-механической картины мира вызревали в лоне христианской натурфилософии. Поэтому вопрос о выборе ориентации не сводится к социальным революциям Нового времени. Это был метафизический выбор, последствия которого не прослеживались ни учеными, ни гуманитариями. Те и другие оказались виновными в равной степени. Ибо оказались неготовыми к критической рефлексии и широкой дискуссии относительно ценностей и установок развития общества.
Гуманитарные и социальные науки Нового времени сами оказались захваченными техническими метафорами и установками воли к власти над природой и обществом. Анализ языка сочинений Ф. Бэкона — признанного идеолога новой науки — раскрывает господство судейских метафор, воли к переустройству и переделке мира, мужской патриархальности и т. п. Именно они составили ценностные основания естествознания, по образцу которого строились и социальные науки. У. Петти, А. Смит определяют “количество денег”, “скорость их обращения”, вводят абстракции “независимого частного производителя”, “равных условий их деятельности”, выводят законы спроса и предложения, где предполагается, что участники рыночных отношений без помех находят спрос и предложение, имеют равные возможности и т. п. по аналогии с галилеевско-ньютоновской моделью универсума как системы материальных точек, взаимодействующих в пустоте на основе принципов тяготения и сохранения.
Научная картина мира складывается как продукт синтеза разнообразных интересов и ценностей, а также предпосылок, в число которых входят не только субъектно-объектные отношения и онтологические связи, но и экзистенциальные акты духа. Будучи неспособной их анализировать, методология науки абстрагируется от их значения, которое, несмотря ни на что, остается действующим за фасадом объективности. Однако оно закостеневает и догматизируется в том случае, если бездействует философская критика. Наивно-объективистская методология неспособна осуществить рефлексию предпосылок и оснований цивилизации, которая без развитого критического дискурса оказывается как бы незрячей. Но и надежды на великого философа, способного пролить ослепительный свет на темные неанализируемые ранее вопросы, построить всеобъемлющую универсальную систему знаний с готовыми ответами на все проблемы, остаются тщетными. Сама философия существует и развивается сегодня не как монолитное целое, а в многообразии направлений и учений. Именно в такой многовариантной форме поиска истины она входит в общественный дискурс, выполняя в нем важные критико-рефлексивные функции анализа норм, критериев, предпосылок коммуникации.
Условием такого широкого общественного дискурса, в котором бы равноправно участвовали представители различных профессий и систем убеждений, является прежде всего борьба за достижение самостоятельности научного сообщества. В нынешних условиях подчинения институтов государству формой оздоровления могло бы стать создание неформальных творческих коллективов, объединенных решимостью проводить актуальные исследования, которые поддерживает широкая общественность. При этом важны не только вертикальные связи — прямое обращение к народу, но и горизонтальные — обсуждение научных программ и предложений на форуме ученых. Самостоятельность и демократическое устройство научного сообщества — условие формирования компетентной точки зрения на перспективы научно-технического развития. Обсуждение ее на широком форуме общественности с учетом интересов и ценностей позволит выявить и критически проанализировать стихийно сложившуюся философию ученых. Только в этом случае профессиональная философия перестанет “руководить” и “управлять” с позиций идеологии, станет равноправным партнером социальных переговоров, которые ведут все заинтересованные в выживании и сохранении традиционных духовных ценностей слои населения.