Смекни!
smekni.com

Б. В. Марков философская антропология (стр. 23 из 98)

§5

СТРАТЕГИИ СВОБОДЫ

Проблема свободы - одна из основных в философии. Поиск пу­тей освобождения от любых форм принуждения, цензуры и ограниче­ний, которые выходят за рамки естественной необходимости самосо­хранения общества, является значительным завоеванием философии разума. Однако сегодня появились серьезные сомнения относительно эмансипирующих возможностей разума вследствие неэффективности просвенцения и критики “масс медиа”, манипулирующих сознанием, а точнее — поведением, на основе искусственно создаваемых мифоло­гем. Кроме того, есть достаточно серьезные основания считать рацио­нальное познание не только средством освобождения от грубых форм принуждения, но и инструментом реализации других, может быть, бо­лее либеральных, но вместе с тем более глубоких и действенных меха­низмов власти. Поэтому необходимо по-новому рассмотреть, казалось бы, органичное единство разума и свободы, дополнить критическую рефлексию открытием тех способов, которые используются во взаим­ной игре власти и познания, а также обратить внимание на появление новых форм репрессивности и манипуляции, связанных с управлени­ем разнообразными нормами жизнедеятельности людей.

Познание, исследование и другие интеллектуальные практики фор­мировались в процессе длительного исторического развития. Их победа над иными способами коммуникации была связана не только с неким естественным процессом рационализации, выражающимся в постановке под контроль разума, чувств, инстинктов, влечений, страстей, но и с историческими изменениями в механизмах осуществления власти. В ча­стности, кодирование власти в форме права как раз и является сильней­шим импульсом выдвижения рационализма. Именно благодаря смыка­нию познания и власти в развитии правового дискурса рациональная критика выступает как противовес власти. Однако невнимание к тому обстоятельству, что власть и разум становятся противоположностями,

оставляет вне сферы контроля их взаимную дополнительность. Не слу­чайно идеологи протеста эпохи абсолютизма критиковали власть в строго очерченных границах: действия монарха соотносились с нормами пра­ва, которые не подвергались сомнению.

Эмансипирующие возможности познания связаны с тем, что оно не является простым оправданием власти. Таковы идеологии, ибо в них задействованы естественные права граждан, жизненные ценно­сти, идеалы нравственной справедливости, утопии и чаяния людей. Поэтому следует различать “мифологии”, использующие жизненные ценности и символы в качестве инструментов власти; критические утопии, фиксирующие иллюзии и желания; позитивные идеологии, облагораживающие силу дискурсом права и справедливости, и т. д. Идеологически-правовое кодирование власти представляет собой круп­ное достижение европейской истории, суть которого сводится к от­крытию механизма взаимосвязи насилия и духовных ценностей. В ран­нем христианстве законы не считались формой выражения духовных ценностей и пути спасения виделись в отказе от царства кесаря ради божьего царства. Благодаря тому, что дискурс истины органично со­четал, взаимодополнял и ограничивал силу и справедливость, он вы­полнял и эмансипирующие функции. Не столько прямая политиче­ская борьба, сколько теоретическая критика, позволяла сформулиро­вать принципы права, соответствующие “естественному разуму”.

Современный человек связывает улучшение форм жизни с про­грессом научного познания. Библейское “Я дам вам истину, и она сде­лает вас свободными” истолковывается как указание на приоритет по­знания. В европейской метафизике освобождение связывается с реф­лексией над понятиями. Поскольку институты общества рассматри­ваются как реализация идей, то первичной фигурой исторического процесса выступает мыслитель, подвергающий устаревшие понятия критике и создающий на основе диалектического синтеза новые мыс­лительные конструкции, которые затем должны быть воплощены в жизнь. Отсюда парадоксальное утверждение, что мыслящий человек даже в тюрьме оказывается более свободным, чем люди, живущие на воле, так как он располагает более совершенной идеей свободы51.

Большинство политических революций осуществлялось на осно­ве предварительной критики господствующих институтов власти, что свидетельствует об эмансипирующей функции разума. И вместе с тем эффективность революционных теорий во многом связана с опре­деленной исторической формой власти, которая концентрировалась

51 Например, один "диалектик" заявлял в 30-е годы, что Э. Тельман, хотя и находит­ся в тюрьме, но все равно свободен, ибо знает законы общественного развития.

в определенных центрах и воплощалась в первом лице государства, в правительстве, администрации, полиции, армии и т. п. Задачей такого центра была и разработка универсальной идеологии, посредством ко­торой осуществлялось управление сознанием людей. Такая форма вла­сти, легитимированная правом, опирающаяся не только на телесное принуждение и наказание, но и на аргументацию, сознание, была боль­шим достижением по сравнению с отношениями личной зависимости. Уже средневековые центры монополии власти опосредовали отноше­ния людей и стремились исключить непосредственное насилие за счет судебного разбирательства. Отличия форм власти определяют отличия теорий и практик эмансипации. Например, в более примитивных об­ществах практики освобождения связываются с личным спасением, с психотехникой, помогающей компенсировать принуждение, с верой в загробное воздаяние, с достижением святости и перерождения, с аске­зой и преодолением телесных соблазнов. Современный человек свя­зывает свободу с общественным протестом, основанным на критике господствующих институтов власти. Этот протест исходит не столько из непосредственного угнетения, сколько из представлений людей об “естественных” правах и свободах, которые оформляются в виде тех или иных идеологий протеста. Модели революции опираются на допу­щение концентрации власти в руках центра, выполняющего функции “генерального штаба”, и соединение различных очагов протеста на мес­тах в открытое выступление широким фронтом.

Сегодня такие модели уже устарели, и поэтому революции часто оказываются неэффективными. Если раньше право, идеология, власть контролировали сравнительно небольшие зоны человеческого суще­ствования и восстание против власти, в принципе, могло в какой-то степени избавить жизнь от принуждения, то в настоящее время, когда власть растворилась во всех формах жизни, протест против ее цен­тров, имеющих нередко чисто представительный характер, потерял всякий смысл. Меняются люди, институты власти, но сама она - лип­кая и вездесущая — остается незатронутой политическими протестами и прорастает в зонах, незамечаемых революционерами и идеологами.

Традиционно критика власти осуществлялась на основе описания недостатков, злоупотреблений, отступлений от прав и законов. Но если принять эту стратегию, то нельзя не заметить, что на деле она ведет к укреплению власти. Если допустить, что будет править идеальная адми­нистрация, чиновники на местах не будут путать личное и обществен­ное, люди станут следовать правовым нормам, то это предполагает иде­альный закон, который соединил бы общую справедливость и частные интересы. Между тем на практике власть постоянно отправляется как-то половинчато, неуклюже, непоследовательно и даже глупо. Именно

это чаще всего и рождает протест леворадикальной интеллигенции. И тем не менее именно в этой своей искаженной, обросшей массой традиций, обычаев, привычек форме власть и реализуется наиболее эффективно. Недаром самым искусным политиком считается Макиавелли с его прин­ципом “разделяй и властвуй”. Этот цинизм власти, опирающейся на словах на право, а на деле оперирующей техникой “кнута и пряника”, показывает, что главное — не стратегия, а тактика манипуляции. Сего­дня власть — это не право и идеология, не всеобщий надзор и дйсмотр, а конкретная система иерархий и различий, ткань взаимодействий и манипуляций, проникающих во все сферы жизни, игра вожделения и покаяния, структура самонадзора и самонаказания. Теоретики свободы должны это осознать и стремиться заменить прежние модели “большо­го революционного выступления” на локальные тактики эмансипации в конкретных сферах жизнедеятельности: как власть, так и освобожде­ние осуществляется конкретно и на местах.

Прежде всего эмансипации должно быть подвергнуто само по­знание. Интеллектуальные акты постулировались классикой как из­начально свободные и способствующие достижению счастья. Жерт­вуя личной жизнью, интеллигенция мыслила за других, поставляя знания, которые должны были просвещать людей и делать их нрав­ственно совершенными. Продуцирование чистого знания привело к тому, что применение его уже не контролировалось учеными. В этом смысле старинные наставники и учителя мудрости отличались за­видной осторожностью. Приобщение ученика к знанию происходи­ло как посвящение в тайну, имело личностный характер, включало ответственность за его использование. Современная методология нау­ки, поставившая своей целью взамен эзотерических способов при­общения к знанию дать универсальный метод, позволяющий людям невыдающихся способностей без особых затрат умственной энергии формулировать принципы и открывать законы природы, заодно уст­ранила и вопросы морали. За счет преодоления субъективизма и мо­рализаторства удалось достичь объективности знания, однако при этом вопрос о ценностных ориентациях науки казался сначала само­очевидным (наука способствует прогрессу общества и достижению счастья путем удовлетворения человеческих потребностей), а затем и вовсе оказался устраненным из кодекса научной честности (научная беспристрастность и нейтральность — высшие обязательства познаю­щего субъекта, который воспитывается как нейтральный наблюда­тель событий). Наука, отказавшись судить о ценностях, благодаря чему она была признана религией и светской властью, выступила как нейтральное средство покорения природы и возложила на общество ответственность за применение своих открытий.