Смекни!
smekni.com

Б. В. Марков философская антропология (стр. 27 из 98)

Если мир эстетической коммуникации — упорядоченность об­щественного целого как пластического образования, то мир этиче­ской коммуникации — это мир души, темный и смутный, полный страстей и влечений, который также нуждается в управлении. Эти два мира взаимосвязаны. Однако, судя по развитию искусств, овла­дение миром души происходило все-таки сравнительно поздно и основной упор делается на организацию внешних форм. Конечно, таким образом дисциплине подчинялась и внутренняя стихия ду­ши. В этом — значение обряда и ритуала. Тем более, если допустить, что первоначально в случае нарушения общепринятых норм внеш­него вида и поведения осуществлялось телесное наказание, то, есте­ственно, это порождало определенный страх, который и являлся ис­ходной формой организации душевной жизни.

Увеличение контактов и зон пространственно-временных встреч, разрушение жестких перегородок между сословиями, усиление вза­имной зависимости и уменьшение прямых насилий и угроз, формиро­вание особых центров монополии власти, берущих на себя роль по­средника при осуществлении властных отношений между людьми, — все это повышает степень свободы человека, обнаруживает неэффек­тивность прежних, чисто внешних ритуалов поведения и общения.

По мере развития сферы приватного и отделения ее от сферы откры­того, публичного основная нагрузка в регуляции человеческого пове­дения ложится на душевно-духовную сферу. Так появляется роман воспитания с его развитым этическим дискурсом, морализаторством, нравоучениями. Эстетика описания словесного портрета уступает ме­сто эстетике души, описанию внутренних волнений, страстей, выяв­лению способов контроля и дисциплине. Но при этом роман доста­точно четко отличается от психотехники, представленной в разного рода “исихастской” литературе, и, скорее, развивает традицию “гума­низма” с его ориентацией на внешние нормы, моральные правила и социальные институты. Основными средствами контроля и управле­ния личностью в европейском обществе являются институт общест­венного мнения, мораль, чувство вины и стыда, добропорядочности, ответственности, которые представляют собой модификации исход­ного чувства страха смерти, телесного наказания, голода и других лишений. Этическая коммуникация и представляет собой согласо­вание внутренних душевных порывов Я с этой системой норм и пра­вил, выработанной другими. Важное значение в развитии этической коммуникации имеют формирование чувства Я, свободы воли, разрыв телесного и духовного, выработка сверхличных норм и ценностей, идея бога. Читатель вместе с героем на примере жизненных коллизий вне­дряется в мир моральных норм и заповедей, социальных установле­ний, законов, требований справедливости и т. п. Таким образом, про­исходит повышение уровня моральной компетентности, достижение консенсуса, принятие и оправдание обычаев и моральных норм. При этом очень важным является само именование неявных норм и обы­чаев, действующих подобно инстинкту. Став видимыми, выраженны­ми в виде словесных деклараций и заповедей, они могут стать предме­том рационального обсуждения, дискурса и оказаться либо предрас­судками, либо общечеловеческими ценностями.

Реконструкция общих правил морально-этической коммуника­ции является условием эмансипаторских действий, которые уже име­ли место на уровне эстетической коммуникации: помимо “карнаваль­ного” возникает авантюрный роман, где герои действуют уже не по жестким классическим канонам, а исходя из житейских, “естествен­ных” правил, обеспечивающих личный успех. Появляется литература бунта с такими героями, как “подпольный человек”, “маленькие лю­ди”, “лишние люди”, “бедные люди” и т. п. Все они манифестируют холодную лживость общепринятой морали, верят в справедливость, поддерживают социальные утопии. Однако эти люди не являются “ре­волюционерами” — мастерами социальной механики, решившимися преобразовать общество на основе начал: “перераспределить” собст­венность, осуществить “передачу” власти и т. п. Герои “нравственной свободы” опираются на идеи Христа и мечтают построить жизнь на основе веры, надежды, любви, прощения, ненасилия. Они так или иначе впадают в противоречия, убеждаются в бессилии справедливо­сти, и при этом возникают ходы мысли и действий, хорошо знакомые нам по героям Достоевского и утопиям отечественных теоретиков.

Поиск коммуникации между этическим и эстетическим, а также познавательным дискурсами характерен для творчества М. М. Бахти­на. В своей работе “Философия поступка” он возрождает в сущности древнюю традицию любви и соучастия, которая активно вытесняется другой, метко названной Ницше “волей к власти”. “Единство дейст­вительного ответственно поступающего сознания не должно мыслить как содержательное постоянство принципа, права, закона, еще менее — бытия; здесь ближе может подойти слово верность, как оно употреб­ляется по отношению к любви и браку”54. Как видим, предполагается смиренное, пассивно-любовное отношение к миру, допускающее его

54 Бахтин М. М. К философии поступка // Философия и социология науки и тех­ники. М., 1986. С. 110.

красоту и разумность, а также участное сознание субъекта, его готов­ность служить миру и вещам, отказ от активно-волевого представле­ния бытия.

Оценивая предлагаемую установку человека по отношению к бы­тию, следует отметить ее особую значимость для современности, когда отношение человека к миру и людям строится путем установки на по­корение и преобразование природы, на господство и манипуляцию че­ловеком. Перестройка дискурса власти и насилия на дискурс любви и соучастия является своеобразной коммуникативной революцией, суть и последствия которой Бахтин исследовал в своих работах о творчестве Ф. М. Достоевского. В теории дискурсы власти и справедливости все более изолируются, на практике имеет место господство языка власти и прину­ждения, но в сознании индивида они сталкиваются, т. е. коммуницируют. То, что переживается как глубокий нравственный конфликг, выступает и как диалог силы и справедливости, в ходе которого сила ограничивается справедливостью, а справедливость обретает силу поступка.

Кроме этически-нравственного, ответственного сознания комму­никативная методология, развиваемая Бахтиным, включает реализа­цию свободы. Под коммуникацией следует понимать не только обще­ние и взаимопонимание, взаимное признание и любовь, но также и эмансипацию, завоевание свободы.

В силу исторических причин Бахтин не смог осуществить иссле­дование идеологии. Вместе с тем, ему присущи осознание аберраций, которые она вносит в мировоззрение. Суть бахтинского протеста со­стоит в надежде на мир народной смеховой культуры, где, как он ду­мал, еще существует неискаженное, естественное начало — тело, объ­единяющее всех живущих. Именно поэтому он придавал такое значе­ние анализу телесности, карнавала, гротеска, смеха и т. п. формам реализации здоровых человеческих потребностей.

Сегодня эти методы уже трудно принять безоговорочно. Даже анекдоты, шутки, юмор, аномалии одежды, внешнего вида, поведе­ния подверглись массированной идеологической обработке. Посколь­ку нет оснований для утверждения спонтанной свободы в проявле­ниях телесности, внешнего облика, жестикуляции, поведения, то на­дежды на экскоммуникативные средства эмансипации не оправды­ваются: напротив, они могут быть либерализованы и изменены лишь при условии изменения дискурса. Наиболее эффективным для лите­ратуроведения в этой связи представляется изучение и объединение парадигмы герменевтического понимания с традициями критики идеологии, реконструкции исторических типов рациональности и фи­лософской рефлексии. Техника и методология коммуникативного ана­лиза, разработанная Бахтиным, может быть дополнена:

- реконструкцией правил и норм коммуникации, условий компетент­ности и норм консенсуса в сообществе говорящих и действующих субъектов;

- рефлексией относительно “почвы” и “тела” духовной деятельно­сти, выявлением предпосылок, скрытых от сознания участников коммуникативной деятельности;

- эмансипацией от устаревших традиций и норм, идеологических и иных искажений, нарушающих коммуникацию;

- признанием индивидуальности и выявлением форм взаимосвязи, взаимозависимости Я и Другого;

- пониманием прошлого и настоящего, научением на основе исто­рического опыта;

- терапией искаженных форм коммуникации.

Глава II

Человек между богом и зверем

§1

ДУАЛЬНОСТЬ ПРИРОДЫ ЧЕЛОВЕКА

Осознание двойственности своей природы — фундаментальное со­бытие в жизни человека. С одной стороны, как и любое животное, он подчиняется физическим и биологическим условиям выживания, но с другой стороны, определяется социальными нормами, обладает соз­нанием свободы и стремится к исполнению духовных идеалов добра, справедливости, красоты и истины. Двойная детерминация человека задает динамическое напряжение, питающее культуру, и “сублимиру­ется” в форме ее основных оппозиций: человек-животное, природа-общество, дух-тело, человек-бог, добро-зло и т.п. Значение этих “боль­ших” метафизических противоположностей состоит в том, что они символизируют вечную загадку человека и стимулируют поиск своего назначения и места в мире. Неверно думать, что как таковые метафи­зические представления о человеке либо фантазии и утопии, либо идео­логические двойники реальных отношений между людьми, т. е. нечто такое, что в любом случае ненужно и бесполезно: романтические уто­пии скрывают жестокую реальность, а идеологии ее оправдывают. Как видно из истории, источником культурного взрыва являются не толь­ко новые технологии, но и идеи, и прежде всего представления чело­века о самом себе, его цели и идеалы, которые хотя и не выполняются полностью, однако существенно определяют социальные, экономи­ческие и культурные завоевания человека.