Смекни!
smekni.com

Б. В. Марков философская антропология (стр. 51 из 98)

Со всеми этими трудностями Соловьев сталкивается, как только переходит к обсуждению вопроса о половой любви. Несомненно про­грессивными по сравнению с наукой о сексе являются взгляды филосо­фов на принятые в обществе нормы полового общения, допускающие физическую близость без любви. Однако нейтральность ее относитель­но физической близости, допущение разнообразных форм сексуально­сти (важен не способ сближения, а единение в боге) приводит к трудной проблеме перверсий, которую в соответствии с общепринятой в то вре­мя стратегией умолчания Соловьев не обсуждает. Он подвергает осуж­дению и чисто духовную трактовку любви: “Ложная духовность есть отрицание плоти, истинная духовность есть ее перерождение, спасе­ние, воскресение”"3. Данный тезис при всей его метафизической при-

112 Соловьев В. С. Сочинения. В 2 т. Т. 2. М„ 1989. С. 511.

113 Там же, с. 529.

влекательности на практике приводил к жестким репрессиям и попыт­кам конструирования новой феноменологии телесности: подобно уче­ному, учитель морали конструирует идею человека и затем при помощи изощренной психотехники реализует ее в ментальности. Бог творит мир, Христос — церковь, а мужчина, считая жену пассивным началом, бе­рется оформить ее как “вечную Женственность”, понимая последнюю уже не как идею, а как “живое духовное существо”.

С редким у мужчин тактом Соловьев, однако, не спешит брать плетку, чтобы образумить иных ветрениц. Он считает, что условием реализации идеала выступает многообразие различных факторов, ко­торые выполняются в ходе теокосмической и духовной эволюции че­ловечества: ваше собственное перерождение связано с перерождени­ем Вселенной. Это обрекает на неудачу попытки индивидуального спа­сения в любви, но не оправдывает ли оно социальные меры, ее регу­лирующие, в частности брак и “лупанарии”? Отказываясь что-либо менять в действительности из-за страха перед последствиями, не сво­дится ли философия вновь к “некритическому позитивизму”?

Может показаться, что концепция В. С. Соловьева не только ро­мантична, но и реакционна, ибо она затушевывает реальные практики любви, основанные на насилии, мучении и истязании. История сек­суальности весьма далека от того духовного восхождения к космиче­скому единству, к которому призывает философ. Эта история — ско­рее прогресс в направлении утраты внутренней свободы и независи­мости, совершенствования механизмов подчинения индивида обще­ству. Поэтому, может быть, самое лучшее — вообще не говорить и не писать об этой интимной сфере, поскольку всякий дискурс о любви опасен тем, что всегда использовался во вред человеку, от которого все ждут только признаний и откровений, чтобы вернее проконтролиро­вать его побуждения и чувства. Верным доказательством несостоя­тельности концепции считается и неудачный личный опыт Соловье­ва, а также те трагедии, которыми в конце концов завершались попыт­ки его последователей соединить земное и софийное.

Ответом на эти замечания могло бы быть следующее возражение:

а т, разве практикуемые сексуальные отношения не лишены недостат­ков, разве физическая близость и узы брака полностью удовлетворяют человека, наконец, разве не растет в современном обществе число лиц с аномальной сексуальностью? Идеализм Соловьева оказывается более достойным и, во всяком случае, более ответственным, чем прагматизм науки о сексе. В силу своей связи с властью наука вовсе не заинтересо­вана в совершенствовании любви, а эксплуатирует сложившиеся сексу­альные практики, рационализирует и интенсифицирует их, предлага­ет рецепты более экономной и эффективной реализации. Напротив, философия любви изначально ориентирована на преодоление несовер­шенства этих практик, на их одухотворение. Трудность философской эмансипации пола и любви связана с тем, что они являются не только идеологиями и инструментами власти, но и формами жизни, как био­логической, так и духовной. Поэтому однозначно отрицательные оцен­ки пола — то ли по религиозным соображениям (как это имело место у иных богословов), то ли по политическим (как у Фуко и его последова­телей) — в равной мере ошибочны. На фоне этих общих недостатков, казалось бы, крайне противоположных концепций идеи Соловьева вы­глядят более гуманными, ибо оставляют возможность совершенствова­ния коммуникации телесного и духовного.

Любовь является не только способом трансцендирования к иде­альному миру ценностей, но и формой социализации и цивилизации человека. Эту тему развивал В. В. Розанов, сознательно эпатировав­ший как жесткие нормы морали, так и романтически-идеалистиче­ские нормы духовной любви.

Противоположность взглядов В. С. Соловьева и В. В. Розанова можно рассматривать и в аспекте различия языческой и христианской трактовок пола, а также — трансцендентально-духовного и социокультурного подходов. Язычество связано с культивацией чувственно-те­лесной природы, а христианство как реакция на “беспредел” чувст­венных наслаждений выступает против пола в его физиологическом и душевном аспектах. Рассматривая пол как систему греховных влече­ний и помыслов, сформированных в дохристианской культуре, рели­гиозные проповедники открыли подводную часть айсберга — систему страстей, желаний, наслаждений, мечтаний и хотений, над которой надстраивается тонкая видимая часть культуры — идеи и теории. Если смена мировоззрения и его идейно-идеологической сферы осуществ­ляется механизмами риторики и аргументации, то преобразование чув­ственно-телесной сферы ментальное™ основывается на чувстве стра­ха и вины, любви и ненависти, воспитание которой опирается на при­менение специфической психотехники.

Розанов представляет большой интерес и для истории феминиз­ма, ибо он свободен от мужского шовинизма и рисует “дохристиан­ский” образ женщины, больше опирающийся на древние сказания, чем на романы, где женщина представлена как машина для наслажде­ний. Конечно, его идеал — не матриархат, однако самостоятельная, разумная, опрятная, “мягкая и ароматистая” жена, к тому же не свар­ливая и не болтливая, достаточно четко противостоит христианскому облику женщины как средоточия зла и греховности.

Философия любви Розанова реабилитирует сексуальность, подав­ляемую в христианстве. В ней указано противоречие современной куль­

туры. С одной стороны, она базируется на институтах семьи и брака, регулирующих и гарантирующих нормальные права и свободу людей. Эти институты обеспечивают воспроизводство рода, воспитание и со­циализацию детей, накопление общественного богатства. Именно в семье прививаются телесно-практические и душевно-чувственные на­выки и формы сознания, являющиеся почвой более рафинированной духовно-интеллектуальной культуры. С другой стороны, культура под­час не только не совершенствует семейно-брачные отношения, а раз­рушает их своими жесткими предписаниями. Аналогично церкви, ду­ховная культура стремится внедрить идеал “святого семейства” и вы­теснить пол, зов которого рассматривается как природная необходи­мость, несовместимая с высокой духовностью. Это противоречие вы­ражается и в теориях любви, ориентированных либо на секс, либо на анемичную любовь-дружбу.

Отвращение к совокуплению Розанов связывает с индивидуализа­цией, с духовным ростом людей, стремящихся заявить “нет” всему при­родному и родовому. По его мнению, культура должна не противопос­тавлять дух полу, а одухотворять его: назначение лирики, эстетики вку­са и манер, этики взаимного признания и уважения, науки, искусства и т. п. состоит в культивировании пола, который, как подземный, бур­лящий поток, выступает источником творческой деятельности.

Современная литература перестала быть носителем старинного ис­кусства любви, ибо ее дискурс оказался деформированным установка­ми воли к власти и нуждается в серьезном лечении. В силу прагматизации и инструментализации специализированных дискурсов фило­софские концепции Соловьева и Розанова кажутся весьма привлека­тельными из-за своей синкретичности. Сталкивая вместе прагматиче­скую и мировоззренческую тематику, они позволяют создать такой язык, который оказывается эффективным орудием исследования, про­свещения и освобождения. Поскольку целый ряд общечеловеческих ценностей и интересов утрачен современной наукой, постольку их вне­дрение (прежде всего — ориентация на свободу и самосовершенство­вание) в инструменталистские речевые практики представляется крайне актуальным. Развиваемые Соловьевым и Розановым противополож­ные и тем не менее взаимодополняющие друг друга точки зрения на природу и смысл любви связаны со стремлением не просто исследо­вать сексуальные практики и дать эффективные рекомендации управ­ления ими, но и способствовать совершенствованию и одухотворе­нию этих практик. постановка вопроса может показаться эгоистичной, но разве забота о себе не является условием проявления заботы о других?

Сегодня, как и во времена Сенеки, самосохранение невозможно вне участия в общественном разделении труда. И все же главное, со­ветовал Сенека, не стремиться к лишнему и не бояться смерти. Ради мудрости можно пожертвовать достатком, ибо к философии можно прийти, и не имея денег на дорогу. Сенека учит не бояться одиноче­ства. Именно благодаря ему человек способен обрести себя и прийти к потребности в близком друге.