Смекни!
smekni.com

Б. В. Марков философская антропология (стр. 74 из 98)

Другим важнейшим изменением дисциплинарного пространства со­временной России является эволюция городской жизни. Урбанизация жизни имеет у нас давнее происхождение, но наши города во многом напоминали большие деревни. После революции городская жизнь также строилась по деревенскому, т. е. общинному принципу: коммунальная квартира, где, как в деревне, люди наблюдают друг за другом и сообща владеют жильем; дворец культуры, где, как в избе-читальне, достигается идейное и душевное единство; центральная площадь, куда, как на сель­ский сход, граждане приходят демонстрировать единодушие с властью. Однако сегодня все понемногу исчезает. Большие города не имеют цен­тров. Власть не демонстрирует себя на трибунах, а переместилась на эк­раны телевизоров. Музей, университет, консерватория еще существуют, но уже не являются монопольными законодателями Истины и Красоты.

Единый порядок распался, но город каким-то непостижимым об­разом управляет поведением своих жителей. Правда, их не удается при­звать к выступлению единым фронтом за власть или против власти, но именно это обстоятельство и должно радовать, а не разочаровывать ин­теллектуалов. Дифференциация ранее однородной массы населения на различные слои и группы исключает возможность победы универсаль­ной идеологии. Этот пугающий консерваторов распад единого порядка, грозящий утратой социальной идентичности, на самом деле не должен вызывать опасений. Ведь о каком, собственно, порядке мечтают кон­серваторы? О господстве нового мифа, о единообразии и единодушии. На самом деле новый порядок, стихийно складывающийся в повсе­дневности, уже опирается не на идеологическое единство, нетерпимое к чужому, а на взаимосвязь, взаимопереплетение разнородных интере­сов, предполагающих терпимость и уважение к другому.

Как хорошо показал в своих работах Б. Вальденфельс, этот процесс уже давно протекает во всех крупных городах мира139. Поэтому и происхо­дит инфляция общепринятых норм, ценностей, стандартов оценки, ин­терпретации происходящего, которую называют кризисом модерна. Вещи и события, поступки и переживания, аффекты и желания уже не оценива­ются единым масштабом, а воспринимаются в конкретном контексте. Се­годня многие теоретики говорят о кризисе рациональности, но при этом забывают о ее репрессивности, о стремлении присвоить чужое путем “по­нимания”, которая является формой колонизации. Современные структу­ры повседневности раскрывают новый порядок, который уже не диктует­ся из единого центра, а осуществляется на местах. Это предполагает изме­нение форм коммуникации, которые строятся не на основе универсаль­ной идеологии или какого-либо считающегося привилегированным дис­курса морали, религии или науки. Взаимодействие и порядок различного определяется топографией или, как говорил Гуссерль, “трансценденталь­ной геологией” культурного пространства, в котором живет человек. Именно на его устройство должна сегодня философия обратить особое внимание.

139 Waldenfelss. Der Stachel des Fremden. Frankfurt am Mem: Suhrkamp,1991. S. 243-260.

Технология власти в современном обществе настолько модифициро­валась, что по началу кажется исключительно советующей и рекомендую­щей. Институты советников и консультантов, терапевтов и психологов, специалистов по обстановке жилья, организации отдыха, разного рода стра­ховки, учитывающие профессиональный риск и опасности на улице — все это образует плотную сеть, исключающую свободу. Поэтому сегодня про­тест принимает странные формы: люди время от времени начинают про­тестовать против врачей, навязывающих дорогостоящие методы лечения, против педагогов, воспитывающих детей, против всякого рода специали­стов по здоровому образу жизни, навязывающих непрерывную борьбу с собой в форме диеты и тренировок. И что можно сделать, когда, с одной стороны, все эти специалисты стремятся гарантировать сохранение важ­нейших жизненных ценностей — здоровье, право, образование, работу, жилье и т. п., а с другой стороны, все эти знания окончательно отнимают возможность самостоятельных решений и выбора своей судьбы. Жизнь, которая выглядела в наставлениях мудрецов, как опасное, но все-таки не безнадежное предприятие, если твердо придерживаться главных рацио­нальных, моральных и психологических принципов, теперь выступает как сложнейший процесс, сопоставимый с конвейером гигантского завода, который обслуживают тысячи рабочих и специалистов. Человек в одиноч­ку уже не может сегодня эффективно организовать свою собственную жизнь и попадает под власть рекламы и разного рода агентств, обслуживающих население. Раньше свобода достигалась на не подлежащей сомнению и отрицанию основе. Человек почитал родителей, любил родину и оставался верен традициям. Он считал себя частью природы и примирялся с фактом своего рождения в том или ином качестве, а также с болезнями и неизбеж­ностью смерти. Сегодня медицина предприняла решительное наступле­ние на болезни, разрешает возможность эвтаназии, а также позволит пла­нировать рождаемость, допускает выбор пола, пересадку органов и даже манипулирует генетическим наследством. Разумеется, все эти возможно­сти выбора телесных и интеллектуальных качеств не преодолевают заданности человеческого существования, однако о ней уже не говорится как о судьбе. В каком-то смысле это опыт восстания против того, что прежде считалось неизбежным, но, одновременно, это и опыт закабаления систе­мой новых правил и предписаний.

История цивилизации — это история ограничений и запретов. Че­ловек на протяжении всей истории боролся со своими страстями и же­ланиями, выступал против слабостей плоти и себялюбия. Господство над сам собой — таково первое и главное требование гуманистической философии. Нам трудно понять древних с их ограничениями и усилия­ми, направленными на сохранение социума. Современный человек остается социальным и культурным существом, не прилагая для этого титанических сдерживающих усилий. Угрозы и запреты, внешнее при­нуждение и насилие постепенно трансформировались в самоконтроль и самодисциплину. Но и эта система морального долга и внутренней цензуры сегодня стала стремительно разрушаться. Причиной тому яв­ляется не некий таинственный нигилизм или падение нравов, а изме­нение порядка повседневности. Аскетизм, самоотречение, солидарность, альтруизм, экономия и ограничение потребления сегодня являются ус­таревшими добродетелями, так как современный порядок строится на основе не экономии, а траты. Отсюда необходимо скорректировать мысль Батая, согласно которой трата выступает эффективной формой протес­та против современного порядка, основанного на обмене. На самом деле, современное общество потребления уже не ограничивает, а управ­ляет потребностями. Расчет и дальновидность, предусмотрительность и осторожность перестали культивироваться на индивидуальном уровне и уже не составляют основу человеческого этоса. Реклама, а также раз­ного рода советы и рекомендации, касающиеся здорового образа жиз­ни, вся система жизнеобеспечения мягко и ненавязчиво, но надежно и всесторонне опутывают человека своими сетями. Человек не должен ограничивать себя и бороться со своими желаниями, он должен их удов­летворять. Другое дело, что сами эти желания искусственно заданы и поэтому их исполнение не только разрушает, а наоборот укрепляет сис­тему порядка. Поэтому, говоря о современных формах протеста, прихо­дится признать, что сегодня отрицанию человек подвергает самого се­бя, а не Природу, Бога, Государство или Метафизику.

Право на протест вызвано не столько допущением революционного изменения социального порядка, сколько необходимостью его защиты. С одной стороны, любая конституция считает общественное устройство незыблемым, а с другой, вынуждена допускать возможность протеста в случае нарушения государством моральных свобод индивида. Реализа­ция права на протест связана с разделением властей. Однако, надо при­знать, что и эта возможность подверглась в современных обществах зна­чительному ограничению, так как различные ветви современной власти пригнаны друг к другу значительно сильнее, чем, например, в эпоху разделения королевской, общественной и духовной власти. Современ­ное государство легитимируется как выражение воли народа. Вместе с тем, оно гарантирует права личности и различных социальных мень­шинств. Последние могут реализовать свое право только в форме про­теста. Поэтому происходит интенсификация негативного опыта, кото­рый в современном обществе выступает как протест против господства общего, против гомогенности, стирающей различия и многообразие, ко­торый характеризует ситуацию постмодерна. В ее основе лежит иной образ человеческого. Современный человек не отождествляет себя с абстрактным субъектом права или морали, он с опасением относится к рациональности и не идентифицирует себя с европейской или собствен­ной национальной культурой. Это поликультурное, мультинациональное, но не космополитическое существо. Обитая в одном из культурных гетто современного большого города, он свободно фланирует по другим территориям и терпимо относится к носителям иных культурных миров. Он не мыслит себя ни сверхчеловеком, ни носителем абсолютных мо­ральных норм. Он — пионер партикулярное™, мечтающий не о новом высоком идеале человека, а о возможности многообразных форм жизни.