Агхори играют с жизнью в крайней степени осмотрительно, в полной мере осознавая цену ставки. Нет таких средств для достижения пробуждения, которые вызывали бы у них отвращение или страх, поскольку они поклоняются смерти, Великой Преобразовательнице. Дословно агхори означает «неустрашимый», он не отвращается от самого ужасного опыта, а превращает его в посвящение Реальности. Побуждая агхори к поиску Бога, традиция отсылает их на места кремации, где неизменно присутствует смерть, но настоящий агхори и весь мир рассматривает как громадный, незатухающий костер, в пламени которого происходит кремация. Агхори персонифицируют и обожествляют смерть, выбирая лишь этот лик Вселенской Реальности в качестве своей Возлюбленной, поклоняясь этому божеству с интенсивной и всепоглощающей любовью. Что касается Вималананды, каждый день его жизни был днём игры с космосом, его Возлюбленной. Он никогда не уставал от этих любовных игр, так как они ещё более сближали его с Любимой.
Когда Кундалини пробудилась в нём, она имела форму и личность, что облегчало ему взаимодействие с ней. В результате Кундалини избавила его от тех мук, которыми Она одарила пандита Гопи Кришну. Возможно, если бы пандитджи сконцентрировался на боге или богине, а не на лотосе, он тоже мог бы найти небеса, на которых можно отдохнуть после бури. Для Вималананды Кундалини не была дикой, неприступной силой, играющей им по своей прихоти. Она заменяла ему Возлюбленную Мать, в чьём лоне он пребывал, позволяя ей защищать его от всех опасностей.
Вималананда всегда предпочитал путь поклонения наделённому формой Богу обожествлению Обезличенного Абсолюта. Для него высочайшим выражением божества являлось Божественное Материнство, проявляющее заботу и дарующее любовь всем своим детям, вне зависимости от совершённых ими ошибок. Такая позиция была для него наилучшей из всех возможных во взаимоотношениях с Кундалини, поскольку, как только вы вступаете в отношения «мать— ребёнок», исчезают все страхи, связанные с угрозами со стороны энергии. Он также любил говорить: «Бхакти есть Шакти». Та энергия, которую вы вкладываете в своё поклонение (бхакти) избранной вами форме Бога, возвращается к вам сторицей, благотворно усиленная вселенной. По мере роста вашей преданности растёт и ваша индивидуальная сила, которой вам трудно злоупотребить, поскольку единственное, о чём вы можете думать, это ваша Возлюбленная.
Присущее агхори стремление узреть Возлюбленную настолько сильно, что никакие средства для достижения этого не ощущаются им как чрезмерные. Это божественное исступление, своего рода поиск божественного трепета — отличительная черта агхори. «Агхори всегда заходят слишком далеко», — как говорил Вималананда, и как можно видеть из книги Агхора I, в своей жизни он делал это весьма часто. Охваченный страстью к своей Возлюбленной, он поклонялся каждому элементу и субстанции и водил дружбу со всеми эфирными существами, при этом все его ритуалы становились посредством тантрического преображения приношениями божеству.
Поле деятельности агхоры не ограничивается лишь увлекательными или отталкивающими практиками. Путь агхоры — это путь спонтанности. Каждое действие должно выполняться в надлежащий момент и в надлежащем контексте. Для агхори поклонение — это поклонение, будь то в храме или на кладбище. Отрешаясь от всех своих личных интересов, кроме самозабвенного стремления к Возлюбленной, агхори с любовью и благодарностью принимает всё, что предлагает Бог, наслаждение или страдание, и преобразует каждое событие, даже поход в туалет, в акт поклонения Абсолюту. Всё, к чему бы ни прикоснулся агхори, желанному и презренному, чистому и грязному, он вытягивает с периферии своего переживания в чистоту своего центра, чтобы помочь развиться «критической массе», необходимой для запуска и поддержания «духовной цепной реакции».
Вималананда был человеком действия. Он свободно двигался как по течению, так и против него. Его мало интересовали научные взгляды на то, что можно, а что нельзя классифицировать как агхору. Он пользовался общепринятой доктриной, когда она отвечала его целям, всегда оставляя за собой право усовершенствовать её, если того требовали обстоятельства. На протяжении веков в Индии возникали и исчезали философские системы, однако духовные ростки, дающие им жизнь, продолжали наливаться соками. Приливы и отливы индийской духовной традиции, в частности тантры, всегда происходили в пространстве между двумя противоположными берегами теории и практики. Теория беспрестанно регулирует практику, а практика неумолимо видоизменяет теорию. По мере того как теологи громоздят и узаконивают горы догм, иконоборцы разрушают их посредством собственных толкований. Сегодняшние ортодоксы — это вчерашние еретики.
Современная Индия наводнена отдельными персонами и сектами, которые пытаются узаконить свой уникальный вариант философии, космологии и способа ассимиляции своей системы в основную ветвь «ведической традиции» или «кашмирского шиваизма», тогда как другие индивиды и секты (часто, как это ни парадоксально, те же самые) уходят от таких унифицированных определений, называя их удобными фикциями, которые ограничивают и уводят в сторону. Утверждая, что современный мир (время, место, люди) изменился настолько, что уже невозможно точно воспроизвести или возродить древние пути, они заявляют, что в системе надо возрождать не внешнюю форму, но то пламя, которое даёт ей жизнь.
Что касается Вималананды, он с радостью комбинировал на первый взгляд противоречивые теории и практики и включал их в «свою» собственную агхору, приводя в свою защиту древний текст, который учит тому, что об истине спорят лишь заблудшие, поскольку «разве найдётся такое мнение, которое не мог бы отстоять искушённый в знании?». Хотя познания высокообразованного Вималананды в области санскритских текстов были весьма скромными, он особо не интересовался переводами тантрической литературы на гуджарати, хинди и английский, хотя он прекрасно владел этими языками. Его учебником была сама жизнь, и он мог вычитывать в ней смыслы, которые доступны лишь тем, кто владеет тайным языком духовности.
Хотя Вималананда называл себя агхори, его презрение к организованной религии отдаляло его от признанных ветвей агхори. Он также никогда не ссылался на своих собственных учителей как на агхори (и маловероятно, что они называли себя так). Он предпочитал следовать своим путём:
«Я никогда не верил в религию. Все религии ограниченны, ибо они сосредоточиваются лишь на одном аспекте истины. Поэтому они постоянно воюют друг с другом; каждая из них считает, что лишь она одна обладает истиной. Но я говорю, что знаниям нет конца, так что бессмысленно пытаться ограничивать их одной священной книгой или одним переживанием. Поэтому когда люди спрашивают, какой религии я придерживаюсь, я говорю: «Я не верю в сампрадаю (секту), я верю в сампрадаху (сжигание)». Сожгите дотла всё, что стоит на вашем пути познания истины». (Агхора I, стр. 175.)
В этом по крайней мере он соглашается с Юнгом, который однажды заметил, что «функция религии состоит в том, чтобы защищать нас от непосредственного переживания Бога». Агхори Вималананда был отъявленным иконоборцем, желавшим воспринимать реальность, что не позволяло ему быть уловленным в сети догмы. Его агхора — это религия сознания. Её наставлениям надлежит быть запечатленными не на каменных скрижалях, но в самом сердце подвижника, который должен использовать их с тем, чтобы создавать свою собственную систему и духовную нишу.
Ни сегодня, ни ранее в мире не наблюдалось большого числа агхори. не много их воспитал и Вималананда. Он предусмотрительно говорил большинству людей: «Делайте, как я говорю, а не как я делаю», и никогда не позволял никому рабски подражать ему, поскольку только те, кто способен лакомиться человеческим мозгом, могут получить духовную выгоду от такой диеты. Он никогда не изобретал систему духовных практик, призванную поразить и завоевать мир. После тщательной оценки каждого, кто приходил к нему, он, прямым или косвенным способом, давал ему определённые уроки или вообще ничему не учил. Всё зависело от его восприятия своей кармической связи с этим человеком и склонности последнего к духовным дисциплинам. Он мог, не колеблясь, подвергнуть сомнению чьи-то представления о духовности и дисциплине йоги, но в то же время он не стеснялся ходить на цыпочках, если боялся разбудить человека.
Вималананда хотел, чтобы его взгляды доходили до любого, желающего слушать, потому что он остро ощущал муки духовной пустоты современного мира, который поклоняется Маммоне и где доминирующей религией служит надменно-бесчувственная наука, которая, похоже, используется для подавления той человечности, что в нас ещё осталась. По мере того как общество распадается и жизнь делается всё менее осмысленной, люди либо впадают в отчаяние, либо возвращаются к своим корням. Мы, на Западе, годами отсекали себя от своих корней и теперь практически лишены их. Мы медленно умираем от духовного голода.