Пошли дальше. Мне нужно продолжить, уточнить, расшифровать его мироощущение как художника и человека. Для этого я использую Гринину картину, его рассказ о каждом эпизоде своей будущей картины и ввожу свою основную тему.
Фильм я посвятил (для себя) Феллини. Потому что он так же парадоксально, иронически и драматически рассматривает жизнь. Это смешно и горько. Стараясь остаться в рамках документалистики, пусть художественной, мне нужно было обязательно опираться на жизнь, на элементы жизни, символы вынимать из жизни. Так появился портрет Мастроянни в интерьере Грининой комнаты. В картинах Феллини Мастроянни играл режиссера Феллини. В этом смысле естественным кажется появление музыки Нино Рота на портрете Марчелло Мастроянни. Здесь завязка. С чего бы это? У русского примитивиста-художника вдруг Мастроянни в приятелях? Оказывается, это не выдумка. Есть дураковина, которая объясняет пребывание Мастроянни в Костроме во время съемок картины Н. Михалкова "Очи черные".
Сначала это удивляет, а потом — нормально, логично, естественно, тем более, сейчас зазвучит рассказ Кусочкина о встрече его с Марчелло Мастроянни.
Следующий эпизод, который не требует особенного разбора.
Здесь вводится в действие жена нашего героя. Она художница по русскому костюму. Я взял у нее интервью. В этой картине есть диалоги между действующими лицами и есть монологи — Грини Кусочкина и его жены. Люди простые, не актеры, общаться с камерой как с живым человеком не могут. Поэтому, чтобы сохранить ощущение живого общения героини со зрителем, мне потребовалось употребить много усилий. Супруга — человек более закрытый, чем сам Григорий Кусочкин. Надо было установить с ней какие-то взаимоотношения, чтобы она разговорилась на интимную тему. Высшая ценность произведения на экране заключается в том, чтобы расшифровать или сделать невидимое видимым. Дух превратить в материю, в плоть. А для того, чтобы дух превратить в плоть, необходимо создать духовный или душевный контакт. Если вы хотите раскрыть человека, мало подготовить систему вопросов. Это надо, но этого мало. Вы должны не только узнать человека, но его и почувствовать. Полюбить или возненавидеть. Для того чтобы нарисовать портрет и создать образ, необходимо вступить со своим героем не только в интеллектуально- психологические, но и в "чувственные" отношения. Не все можно сформулировать словом. Может быть самое интересное словом и не выразить. Слово — это только поверхность мысли, это только поверхность чувства. Поэтому надо ли изучить объект? Конечно надо. Это безусловно. Но надо влюбиться в объект и надо объект влюбить в себя.
Вот особенность этого маленького кусочка, который вообще-то не имел большого значения для всей картины.
Если бы я с ней работал, как работал с Кусочкиным, то у меня бы ничего не получилось.
Я ходил вокруг и около с определенной программой вопросов. Из 30 вариантов я выбрал пять фраз, Я с ней все время разговаривал, я ее раскачивал, она мне говорила все время, оператор все время снимал. И потом я маленький кусочек из нашего диалога выстриг и монтажно организовал монолог. Монолог получился на монтажном столе, а путь к монологу лежал через диалог режиссера со своим героем.
Чтобы вызвать человека на образную речь, ты сам должен говорить образно. Ты задаешь тон в разговоре. Если ты разговариваешь по-газетному, на оскопленном постсоветском языке, языке официально информационном, то ты получаешь ответы на этом же языке. Как ты относишься к герою, так и он к тебе относится. Если ты душевен, если ты искренен, то и люди будут душевными и искренними. Если ты фальшивишь, то и люди с тобой будут фальшивить. Это общий закон.
Следующий эпизод — "Дегустация".
Гриня предлагает собравшимся гражданам решить, какая водка лучше — наша "Фигоуховка" или заграничный "Абсолют".
Затем идет эпизод "Сковородочка", где под песню "Сковородочка", как на танцплощадке под песню "Дура ты", пляшет народ.
Эпизод этот постановочный и специально организованный. Немаловажное место в фильме занимает сюжет, в котором Гриня Кусочкин пародирует нашу политическую ситуацию.
Он выходит с монологом о партии любителей молока. Это уже почти публицистика при сохранении определенной доли юмора, потому что это тоже своя дураковина. Выступление человека перед стадом коров — это в высшей степени дураковина. Но задача заключается не только в том, чтобы произнести текст, конечно, написанный для него, но и исполнить его так, чтобы выглядело это натурально. Это уже, так сказать, театр абсурда. Фарс, доведенный до абсурда.
Мне нужно было максимально расширить исторический фон действия Грини Кусочкина. Только тогда я имел право сказать: "Я рассказываю не о Грине Кусочкине, я рассказываю с его помощью обо всей России и о нашем времени". Мне нужны были элементы, знаки нашего времени. Мне нужен был ансамбль афганский, потому что это привязка ко времени, к ситуации.
Эпизод с коровами возник потому, что в стране постоянно проходят избирательные кампании и мне хотелось затронуть и эту сторону нашей жизни.
Этот эпизод чистая сценарная фантазия. Мой соавтор был недоволен тем, как я снял некоторые эпизоды. Ему показалось, что они выбиваются из стилистики фильма. Мы веселились, веселились и вдруг видим такую картину: герой одиноко бродит с фотоаппаратом в толпе людей и пытается уговорить хоть кого-нибудь сфотографироваться, но никто к нему не подходит.
А на мой взгляд, именно в этом и есть самая соль эпизода. Вот он веселый, а развеселить не может. Он старается, на ушах стоит, а ничего не получается. Это нужно в картине. Нужно, чтобы вдруг стало как-то неуютно, неловко, потому что это не чистый фарс, а трагифарс. В этом, с моей точки зрения, второй план или глубина данной картины. По виду — скоморошина, а по правде — "невидимые миру слезы".
И когда картина уже сложилась в окончательном виде, я говорил, что это, в известной степени, — документальный мюзикл.
Мало того, что это фарс, мало того, что это — трагифарс, он еще и мюзикл, т. е. действие развивается не только пластически, но и музыкально. Оказалось, что все это возможно в рамках документалистики. И конечно огромную роль сыграл ансамбль "Антибодибилдинг" с его своеобразной музыкой, которую мне пришлось модернизировать и превратить в музыкальное сопровождение всего фильма.
Все шумы, звуки, смех и даже мычание коров исполняют ребята из ансамбля. Можно было бы дать натуральное звучание, но тогда это было бы не в стилистке картины.
Все танцы в фильме поставлены под фонограмму.
Финал с "памятником себе" — это целиком постановочный эпизод. Я долго не знал, как его снимать. Выбрал место, решил этот эпизод музыкально и потом на съемочной площадке нашел движение этой самодеятельности. Ребята сразу включились в игру и делали все в едином порыве, на едином вдохновении.
Вот что из себя представляет эта документально-художественная картина. Я полагал, что мне удалось найти новый жанр, новый угол зрения на нашу действительность, и предполагал, что телевидение заинтересуется и даст мне возможность снять целый ряд таких своеобразных документально-художественных картин — скоморошьих, дурашливых, музыкальных национальных картин, не обязательно русских — российских.
Поэтому я дал свое предложение на серию таких картин.
ДУРАКОВИНЫ
(литературная заявка на серию документально-художественных телефильмов)
Чего у нас в России действительно много, так это юмора. Юмора у нас, как грязи. Даже вороны наши с юмором. Особенно кремлевские.
Нет, правда. Даже если на историю посмотреть. Конечно, — трагическая вещь, но напополам с юмором. Вот у немцев с юмором плохо. Они даже свой фашизм всерьез строили. А мы наш коммунизм — с юмором. И вожди наши, что Сталин, что Берия — ребята с юмором. Может поэтому мы этот коммунизм и до конца не достроили. Теперь вот демократию начали строить — тоже с юмором.
Но дело не в этом. Я хочу сказать, что русскому человеку без юмора никак нельзя. Сдохнешь. Поэтому у нас и юмористы на вес золота.
А теперь посмотрим вокруг. В каждом городе, да что там — в каждой деревне свой юмор есть. Может, где он и на ногах не держится. Но есть!
И слов юмористических в нашем родном языке больше, чем в любом другом. Недаром, как захочется какому-нибудь иностранцу выразиться — обязательно русский вспомнит.
Конечно, в душе у нас много трагического, но мы и трагедии наши переживаем с юмором. Возьми, к примеру, страсть к анекдоту. Были времена, когда за один анекдот десятку давали. И что? Анекдоты распространялись, как тараканы. И живучи оказались, как те же твари.
Теперь представим себе, что мы по России сейчас путешествуем в поисках этого юмора. На каждой станции на нас этот юмор просто обвалом идет. Черпай и только.
Сколько веселых, забавных людей вдруг объявится. От нынешних телеюмористов уже озвереть можно. Одни и те же — про одно и то же. Хуже горькой редьки. Или по-современному выражаясь — нонсенс! Этот вот нонсенс глаза мозолит по всем программам. Не меньше политиков. Да и потом, кто сказал, что русский юмор родом только из Одессы-мамы!
Что ни говори, а скоморошина у нас в крови. Правда, документалисты бежали от юмора, как черт от ладана. Им больше лирика нравилась. Запоешь так о русской душе, все ЦК только слюньки распускает. Но теперь и начальники крутые пошли. Так что будем мы с юмором документальничать!
И еще одна приманочка. Если взять фильм "Дураковина" за образец, — никак нельзя без самодеятельности обойтиться. Ведь самодеятельность, она тоже в некотором смысле, обязательная часть русской души. Кругом одна самодеятельность! И если ее в нужный рукав заправить, то выйдет и забавно, и с намеками.
Не грех тут вспомнить всех наших русских юмористов — от Гоголя до Жванецкого. И с ихним старанием заглянуть в отдельные уголки нашей необъятной родины и повеселиться всласть. Может, где и поплакать невзначай. Не без этого. Мы, русские люди, любим крайности. И поэтому нам в чужих краях скучно.