Не столь различны меж собой.
Они стали друзьями «от нечего делать». Онегин мог «от нечего делать» проводить время с Ленским в деревенской глуши, мог даже ласкать его до времени, «сердечно юношу любя»; его привлекали юность и романтизм, а поглубже узнать своё чувство к Ленскому ему мешала лень. Но, несомненно, в нём возбуждали тошноту и любовные излияния Ленского, и его стихи, и Ольга, и их пресно-притворный роман. В глубине души его давно мутило, может быть, даже не раз подмывало спугнуть его прошлое прекраснодушие. Понятно, что в минуту досады на Ленского он дал волю своему злому чувству – раздразнил Ленского, закружил Ольгу, как мальчишка бросает камушек в воркующих голубей! Татьяна знала и нечто другое – их счастье спугнуло появление во сне Ольги и Ленского, именно за это Онегин убивает его[10].
Будучи тонким психологом, Пушкин сумел с необычайным мастерством описать сон своей героини, показать её переживания, открыть читателю самые сокровенные уголки души Евгения Онегина.
Метафорический эпитет «косматый лакей», перифраз «луч светил ночных» вместо «свет луны и звёзд», олицетворение «мельница вприсядку пляшет» придают повествованию особую выразительность, помогает читателю прочувствовать происходящее.
Весь фрагмент романа построен на инверсии, что позволяет нам почувствовать, как переживает Пушкин за Татьяну, свою «любимую героиню».
Автор стремится добиться точности выражения, используя лексические повторы, однородные члены предложения, сравнения. Особую эмоциональность придают фрагменту восклицательные предложения.
Важным для создателя романа является то, что сердце не даёт Татьяне отрешиться от сновидения, забыть о нём. Пушкин замечает:
Но сон зловещий ей сулит
Печальных много приключений.
Дней несколько она потом
Всё беспокоилась о том.
По словам Ф.М. Достоевского, беспокойство и тоска – «признак великого сердца».
Итак, сон Татьяны можно разбить на две части: события в лесу до появления хижины Онегина и события в хижине. В первой части опорные символы имеют два значения, связанные с темами смерти и брака. Вторая часть сна - события в хижине - посвящены Онегину, его внутреннему миру, будущей судьбе, но здесь также прослеживается мотив смерти Ленского.
Сон Татьяны имеет в тексте пушкинского романа двойной смысл. Являясь центральным для психологической характеристики «русской душою» героини романа, он также выполняет композиционную роль, связывая содержание предшествующих глав с драматическими событиями шестой главы. Сон прежде всего мотивируется психологически: он объяснен напряженными переживаниями Татьяны после «странного», не укладывающегося ни в какие романные стереотипы поведения Онегина во время объяснения в саду и специфической атмосферы святок - времени, когда девушки, согласно фольклорным представлениям, в попытках узнать свою судьбу вступают в рискованную и опасную игру с нечистой силой. Однако сон характеризует и другую сторону сознания Татьяны - ее связь с народной жизнью, фольклором. Подобно тому, как в третьей главе внутренний мир героини романа определен был тем, что она «воображалась» «героиней своих возлюбленных творцов», теперь ключом к ее сознанию делается народная поэзия. «Русская душа» Татьяны проявляется и в том, что она любуется русской природой, верит в приметы. Сон Татьяны - органический сплав сказочных и песенных образов с представлениями, проникшими из святочного и свадебного обрядов. Такое переплетение фольклорных образов в фигуре святочного «суженого» оказывалось в сознании Татьяны созвучным «демонического» образу Онегина-вампира и Мельмота, который создался под воздействием романтических «небылиц» «британской музы».[11]А. Потебня пишет: «Татьяна Пушкина — «русская душой», и ей снится русский сон. Этот сон предвещает выход замуж, хоть и не за милого.[12]
Сон главного героя как элемент «зеркальной» композиции романа «Евгений Онегин»
И постепенно в усыпленье
И чувств и дум впадает он,
А перед ним воображенье
Свой пёстрый мечет фараон.
То видит он: на талом снеге,
Как будто спящий на ночлеге,
Недвижим юноша лежит,
И слышит голос: что ж? убит.
То видит он врагов забвенных,
Клеветников, и трусов злых,
И рой изменщиц молодых,
И круг товарищей презренных,
То сельский дом – и у окна
Сидит она… и всё она!
Сон Татьяны и сон Онегина имеют различную природу, относятся к разным типам снов. Сон Онегина — это скорее сон-воспоминание, когда в воображении героя предстают картины прошлого. Но представляется возможным сопоставить два этих сна с целью пояснения их идейно-композиционной роли в романе Пушкина. Обратимся ко сну Онегина.
В отличие от пророческого сна Татьяны, во сне Онегина очевидно обращение к прошлому, обзор прошедших событий. Убийство Ленского заново переживается героем, оставаясь незаживающей раной в его сердце. Не случайно к трагическому событию Пушкин обращается еще два раза, рассказывая об Онегине в восьмой главе. Очевидно, что «окровавленная тень» мучит душу главного героя, побуждая его к бесцельным странствиям в надежде уйти от самого себя, от собственной совести.
В письме к Татьяне Онегин говорит:
Еще одно нас разлучило...
Несчастной жертвой Ленский пал...
Ото всего, что сердцу мило,
Тогда я сердце оторвал...
Наконец, сон («усыпленье») Онегина содержит третье обращение к эпизоду убийства.
Видимо, кульминационное событие шестой главы и всего произведения Пушкина — трагическая гибель Ленского — акцентируется таким образом и в последней, восьмой главе, становясь, наряду со вспыхнувшей страстью к Татьяне, важнейшей составляющей внутренней жизни главного героя.
Хочется согласиться с Ю.М.Лотманом, что у Онегина не было цели убить Ленского[13], и тем не менее предпосылки этого убийства напрямую вытекают из того состояния души героя, к которому он пришел в результате своего воспитания, образования, собственной жизненной философии, в основе которой лежит крайний индивидуализм («Мы все глядим в Наполеоны...»). Он и стал причиной убийства и, как следствие, того духовного тупика, в котором оказался герой в конце романа.
Страсть Онегина к Татьяне никак не могла исцелить душу Онегина, она лишь усилила его душевные муки, вызванные убийством друга. Отсюда соседство во сне героя образа Татьяны и призрака убитого юноши, лежащего на снегу.
Сон Онегина со всей очевидностью усиливает эффект «зеркальности» композиции романа. Во сне Онегина присутствуют некоторые «параллельные» образы, содержащиеся в начале.[14] Представление об этой «зеркальности» связывается с моментами зарождения любви Татьяны к Онегину в третьей главе и страсти Онегина к Татьяне в восьмой главе, с двумя письмами героев, с двумя отповедями — Онегина в начале четвертой главы и Татьяны в конце восьмой. В двух снах героев также очевидна «зеркальность». Сон Онегина воссоздает то же трагическое событие (убийство Ленского), которое было предсказано в пророческом сне Татьяны.
В образах, присутствующих во снах героев, наблюдаются явные различия. Сказочным образам из сна Татьяны, имеющим в основе своей фольклорные корни и подчеркивающим живую связь Татьяны со стихией народной жизни, можно противопоставить метафорический образ фараона из сна Онегина («перед ним воображенье свой пестрый мечет фараон»). Фараон — название азартной карточной игры. Это та самая игра, в которую Николай Ростов из романа Л.Н. Толстого «Война и мир» спустил свое состояние. В творчестве Пушкина эта игра символизирует власть демонических сил над человеческой душой (вспомним «Пиковую даму»). Душа Онегина оказалась целиком во власти этих сил, и зловещий образ фараона придает сну героя мрачный колорит. Мир зла, господствующий во сне Онегина, включает в себя и «врагов забвенных», и «клеветников», и «трусов злых», и «рой изменниц молодых», и «крут товарищей презренных». Здесь также прослеживается идея повторного переживания жизни Онегиным.[15] Воображение мечет перед героем вместо карт сцены из прожитой жизни.
Итак, мы видим, что сон Онегина в восьмой главе пушкинского романа, выполняя существенную композиционную роль, проясняет духовное содержание и трагический смысл всего произведения.
Сопоставление снов Марьи Гавриловны ( повесть «Метель») и Татьяны Лариной
М.Гершензон, автор трех книг о Пушкине — «Мудрость Пушкина» (1919), «Гольф-стрем» (1922) и «Статьи о Пушкине» (1926), — первый в русской критике открывает в его творчестве «философию сновидения», Интерпретатор приходит к выводу о том, что Пушкин в своих снах дал картину иррационального, подсознательного восприятия действительности: «душа» видит то, чего не замечают герои.
Вновь обращаемся к вещему сновидению Татьяны. В творчестве Пушкина не раз встречались такие сны: например, сон Петра Гринёва в повести «Капитанская дочка». Этот сон как бы связывает воедино судьбы Гринёва и Емельяна Пугачёва, заставляет их жизненные пути пересечься. Во сне Петру видится будущее восстание крестьян и его кровавое подавление.
Героине повести А.С. Пушкина «Метель», Марье Гавриловне, приснилось два сна, один из которых оказался вещим. Она «...то видела Владимира, лежащего на траве, бледного, окровавленного. Он, умирая, молил ее пронзительным голосом поспешить с ним обвенчаться... другие безобразные, бессмысленные видения неслись перед нею одно за другим».
М.Гершензон видит в этом сне отражение предчувствия Марьи Гавриловны «роковой обреченности», близкой смерти Владимира: «Психологическими мотивами этого сна нельзя объяснить. Положим, Марья Гавриловна втайне знает ненадежность своего возлюбленного. Владимир, конечно, не герой, он — бледная личность; Марья Гавриловна могла давно, не давая себе отчета, почувствовать в его фигуре, в глазах, в звуках его голоса — роковую обреченность, судьбу неудачника <...> из дальнейшего мы узнаем, что вскоре после той роковой ночи Владимир был смертельно ранен под Бородиным, 26 августа, то есть, вероятно, в самом деле "лежал на траве, бледный и окровавленный", как заранее приснилось Марье Гавриловне»[16].