ЖЕНСКИЕ ОБРАЗЫ В ПРОЗЕ Б. ЗАЙЦЕВА
Черниченко Светлана
Содержание
Введение
Основная часть
1. Особенности творческой манеры писателя
2. Образ женщины и его трактовка в произведениях Б.Зайцева
· «Аграфена»
· «Авдотья – смерть»
· «Анна
Заключение
Библиография
Примечания
Введение.
Во все времена человек – творец в процессе своей деятельности искал то оптимальное представление о высшей норме совершенства, которое дало бы ему возможность приблизиться к идеалу. Еще в античности начались эти поиски. Более четко проблема идеала была сформулирована Платоном. Аристотель уточнил это понятие, подчеркнув, что художник должен создавать свой идеал на основе наиболее прекрасных и совершенных качеств реальных людей. Так была заложена основа понимания прекрасного, но каждая эпоха наполняла это понятие новым содержанием, что связано с конкретно-историческими обстоятельствами, социальными факторами и, что для нас главное, собственным видением художника.
Мир потрясали различного рода катаклизмы: он разрушался, восстанавливался, обновлялся, - но в любом хаосе или в любой упорядоченности художник всегда стремился создать то конкретно-чувственное представление мира или объекта в этом мире, которое соответствовало бы некоему образцу, порождаемому, с одной стороны, действительностью, с другой – его умом и фантазией. Но в независимости от мировосприятия художника и его цели идеал может быть и противоположным действительности, недосягаемым, иррациональным, может быть, лишенным положительных характеристик. Словом, противоречие между тем «как есть» и «как должно быть» решается самым художником в зависимости от его представлений о мире, в зависимости от времени, в которое он жил.
В настоящей работе речь пойдет о своеобразии восприятия мира в сложное противоречивое время. Конец XIX – первая половина XX века… В сравнительно небольшой отрезок временной отрезок уместилось очень многое, и центром многих событий, повлиявших на судьбы мира, стала Россия. Этот период является объектом исследования различных отраслей человеческого знания, но одной из самых важных можно назвать ту, что связана с русской культурой и литературой, в частности.
После Октября 1917 гола русская интеллигенция раскололась надвое: одна часть оказалась в эмиграции, другая осталась на Родине. Но все вместе они переживали мучительный разрыв между идеалом и реальностью. Для тех, кто остался, переход с «коня белого» на «коня красного» был не менее тяжел, чем попытки адаптироваться за пределами родины тех, кто ее покинул.
Писатели сравнивали свое состояние с переменами, произошедшими в связи с реформами Петра I и приведшими к расколу, вызвавшему, в свою очередь, духовные перемены в обществе. Понятие «раскол» вошло в сознание и стало обозначением определенного состояния русского общества.
В свое время А.И. Герцен с горечью говорил об ужасных последствиях полного разрыва народной России с Россией объевропеизированной. Писатель Д.С. Мережковский говорил о дневной и ночной России. К первой он относил Д.И. Писарева и Н.Г. Чернышевского, ко второй – Ф.И. Достоевского и М.Ю. Лермонтова. О расколе писал и Н.А. Бердяев: «…русскими душами овладели предчувствия надвигающихся катастроф. Поэты видели не только грядущие зори, но и что-то страшное надвигающееся на Россию и мир».1
Но тот раскол, что произошел в октябре 1917 года был иного, можно сказать, внешнего порядка, и не исключено, что именно он нанес культуре России значительно больший урон, чем предыдущие. Была утрачена естественная целостность творческого изображения происходящего. Имена тех, кто эмигрировал, были намеренно забыты или вспоминались для того, чтобы поставить клеймо «идеолога буржуазной культуры» и «реакционера». А ведь среди них были К. Бальмонт, И. Бунин, З. Гиппиус, Б. Зайцев, Д. Мережковский, И. Северянин и многие другие, которые составили цвет русской литературы. Так же обстояло дело и с философами, историками, публицистами: за рубежом оказались Н. Бердяев, Г. Федотов, Б. Вышеславцев, П. Сорокин и многие другие.
Большая часть писателей русского, послеоктябрьского зарубежья отнеслась к революционному перевороту резко отрицательно, продолжая следить за тем, что происходит в России: непонятным представлялось настоящее, туманным будущее. Можно сказать, что существовало два взгляда на положение вещей – оптимистический и пессимистический.
Первый обуславливался осознанием непрекращающейся близостью с Россией, непреходящая готовность воссоединиться, в конечном итоге, с ней (А. Куприн, А. Толстой, М. Цветаева).
Второй – любовь к родной земле, но и безысходность, страх, нежелание возвращаться к «перепаханному кладбищу» (З. Гиппиус, Вяч. Иванов, Д. Мережковский). Но можно выделить и еще одну позицию, сторонников которой было немного, ибо она была, вероятно, наиболее тяжелой и нравственно, и психологически. Эти писатели были людьми истинно русскими, болезненно, до саморазрушения переживающие разрыв с Россией и именно поэтому так и не примкнувшие ни к одной из партий – ни к хулителям, ни к воспевающим.
В политике они молчали, в творчестве они говорили. Но молчание отнюдь не означало равнодушие. Молчали потому, что принять происходящее не могли в силу своей нравственной порядочности, совестливости, ругать тоже, потому что были слишком русские, слишком любили то, что отстаивали. К таким принадлежал и Борис Константинович Зайцев (1881 – 1972). Поэт и критик русского зарубежья Г. Адамович в день 90-летия писателя убежденно заявлял: «В наши дни, после пятидесяти лет существования эмиграции, на закате её, Борис Константинович Зайцев – единственная оставшаяся у нас связь с былой, великой русской литературой. Последний голос, последний отблеск исчезающего сияния, последний писатель, имя которого появилось в печати еще в те годы, когда украшали русскую печать имена Толстого и Чехова. Одно это должно бы внушить особое внимание и даже любовь к творчеству Зайцева…».2
Все вышесказанное было попыткой показать тот путь, который, как и другие писатели, прошел Б. Зайцев, представить то сложное противоречивое время. Не нами придумано, но точно сказано: о писателе нельзя судить вне его времени. В силу своего таланта он может стать надвременным, но всегда останется отражением, в той или иной степени, своей эпохи, а, следовательно, вечные проблемы жизни и смерти, счастья и любви, осознания и восприятия мира, он будет решать для себя в контексте современной ему действительности. Поэтому представление о том или ином идеале, тесно связанное с эмоциональным отношением художника к окружающему миру, все-таки есть порождение этого мира и этого времени, в котором нерасторжимо соединены прошлое и настоящее: «Все достойное живет в вечности этой».3
Связать свою дипломную работу с именем Б.К. Зайцева меня побудил его творческий интерес к проблемам, которые близки мне по духу. Образ женщины стал одним из центральных в его произведениях. Создавая свой идеал женщины, он создавал идеал прекрасного на земле. Горький говорил, что все лучшее на земле от любви к женщине. Отношение же Б. Зайцева к женщине помогло создать ему такие великолепные произведения, читая которые делаешься лучше и добрее.
Новизна настоящей работы видится в том, что образ женщины в произведениях Б. Зайцева еще не изучен.
С моей точки зрения, эту тему можно отнести к тем вечным проблемам, постичь которые человечество пытается на протяжении всего своего существования. Б. Зайцев же дает каждому из нас свой «инструмент» для постижения самых спонтанных душевных движений.
Выбор данных произведений обусловлен тем, что они являются наиболее значимыми в творчестве Б. Зайцева. На этих примерах мы можем с интересом прослеживать этапы мироощущения писателя, а также внутреннее движение писательской мысли во времени.
Дипломная работа состоит из введения, основной части, заключения и библиографии.
Основная часть
1. Особенности творческой манеры писателя.
«Ничто в мире зря не делается. Все имеет свой смысл. Страдания, несчастия, смерти только кажутся необъяснимыми. Прихотливые узоры и зигзаги жизни при ближайшем рассмотрении могут
открыться как небесполезные. День и ночь, радость и горе, достижения и падения – всегда научают. Бессмысленного нет».4
Б. Зайцев.
Непохожее на других писателей мироощущение Б. Зайцева обусловило особое восприятие его творчества. Большинство критиков сходятся в том, что манеру письма писателя можно определить как импрессионистическую.
Импрессионизм как способ мировосприятия нашел широкое распространение среди писателей начала века. Л.В. Усенко в своей монографии выделяет круг художников, пользовавшихся этим методом: «Русский импрессионизм – сложное и противоречивое явление, проявившее себя…в поэзии (И. Анненский, К. Бальмонт), в прозе (Е. Гуро, О. Дымов, Б. Зайцев, отчасти Ремизов), в критике (Ю. Айхенвальд, А. Измайлов, Н. Абрамович-Арский, И. Анненский, М. Волошин), практически не изучен».5
Усенко всех писателей делит на две группы. С одной стороны это творчество А. Куприна, И. Бунина и других классиков критического реализма, которые «лишь в некоторых произведениях…тяготели к акварельно размытым импрессионистическим тонам и передаче тончайших душевных движений героев, их психологии и особенностей своеобразного «растворения» человека в мире природы».6 С другой стороны - это творчество Е. Гуро, О. Дымова и Б. Зайцева, в произведениях которых происходит «абсолютное поглощение импрессионистической стихией даже робких реалистических начал…».7
Импрессионизм Б. Зайцева особого рода. С одной стороны в его творчестве всё пронизано философией всеединства, стремление увидеть и запечатлеть связь, казалось бы, несоотносимых явлений, мигов бытия, заметить в них отражённость высшего смысла всего сущего. Но главное в зайцевском варианте русского литературного импрессионизма – светоносность его мировоззрения. Свет выступает у него как объединяющая стихия мироздания, созданного, по мысли писателя, гармонично и целесообразно. Особенно выделяется в этом плане рассказ «Миф», как бы насквозь пронизанный теплыми животворящими лучами. Перед глазами героя «прозрачно наливает яблоко; вот оно с краев просветлело, точно живительная сила размягчила его; и, кажется, что скоро в этих любовных лучах сверху весь этот драгоценный клад истает, обратится в светлую стихию и уплывет радостно, кверху, как солнечный призрак. Миша смотрит на него с восторгом».8