всего, я — прошлое, настоящее и будущее, я — Рудра, все миры и т. д.
Итак, Брахман есть единое и вместе с тем все то, что самостоятельно представляется в виде бога. Среди прочего обнаруживается и молитва, обращенная к речи, в которой речь говорит о себе: я семь Брахман, всеобщая высшая душа. Таким образом, Брахман есть это единое, которое, однако, не удерживается как исключительно это единое; он не есть то, что мы говорим о боге: один бог есть всеобщее единство; здесь все то, что самостоятельно, тождественно с самим собой, говорит: я—Брахман.
И в заключение мы остановимся еще на изложении, в котором объединены все моменты, ранее рассмотренные нами в их раздвоенности и диалектичности.
Полковник Доу 32 перевел с персидского историю Индии, в приложении к которой он приводит отрывок из Вед, где речь идет о сотворении мира.
Брима существовал от века в форме неизмеримой протяженности; когда ему захотелось сотворить мир, он сказал: «Встань, о Брима!» Таким образом, первым было желание, страсть — он говорит это самому себе. Непосредственно за тем из его пупка вышел дух огненного пламени, у которого было четыре головы и четыре руки. Брима оглядывался во все стороны, но не видел ничего, кроме своего беспредельного образа; тысяча лет он странствовал, чтобы попять, постигнуть свою протяженность. Это пламя также он сам, и он сам может быть для себя предметом только в своей неизмеримости. После тысячелетних странствий Брима столь же мало знал о своей протяженности, как до того; объятый удивлением, он отказался от странствии и углубился в себя, вникая в то, что он видел. Тогда всемогущий — нечто отличное от Бримы — сказал: «Пойди, Брима, сотвори мир; себя ты понять не можешь, сделан нечто понятное». Брима спросил: «Как же мне сотворить мир?» Bсемогущий ответил: «Обратись ко мне, и тебе будет дана сила». Тогда из Бримы изверглось пламя, и он узрел идею всех вещей, проносившихся перед его взором. Он сказал: «Сделай так, чтобы все то, что я вижу, стало реальным; но как мне сохранить эти вещи, спасти их от уничтожения?» Тогда из его рта вышел дух синего цвета, этот дух — тоже сам Брима, Вишну, Кришна, сохраняющий принцип; ему он приказал создать все живое и для сохранения его весь растительный мир. Нехватало только людей. Тогда
C:\www\doc2html\work\bestreferat-407315-14068205552953\input\00.htm
Брима приказал Вишну создать людей. Тот выполнил требуемое, но люди, созданные Вишну, оказались идиотами с большими животами без знаний; подобные животным на лугу, без страстей и воли, они обладали лишь чувственным вожделением; Брима разгневался и уничтожил их. Он сам сотворил из своего дыхания четырех человек и повелел им править всем живым; однако они отказались заниматься чем-либо, кроме восхваления бога, ибо в них полностью отсутствовало изменяющееся, доступное уничтожению качество, отсутствовала временная сущность. Это раздосадовало Бриму, в результате чего меж его глаз выступил коричневый дух. Он сел против Бримы, поджав ноги и скрестив руки, и заплакал. Дух спросил: «Кто я и где мне находиться?» Брима сказал ему: «Ты будешь Рудрой, местопребыванием твоим будет вся природа, иди и сотвори людей». Так дух и поступил. Созданные им люди были более дикими, чем тигры, ибо в них не было ничего, кроме способности уничтожать. Они уничтожили себя, так как единственной их страстью был гнев. Таким образом, мы видим, что три бога действуют обособленно друг от друга, и все, созданное ими, односторонне, лишено истины. В конечном итоге Брима, Вишну и Рудра объединились в своем могуществе и создали людей; их было десять.
с. Культ
Характеру божественного мира соответствует субъективная религия, самопостижение самосознания в отношении к его божественному миру.
Подобно тому как в субъективной религии идея достигла в своем развитии того, что из нее вышли ее основные определения, которые, однако, остались внеположными друг другу, и эмпирический мир также остался внешним и непонятным по отношению к ним и к самому себе, предоставленным поэтому произволу воображения,— так и развивающееся в разных направлениях сознание оказывается неспособным постигнуть себя как истинную субъективность. Вершина в этой сфере — чистое равенство мышления, которое одновременно определено как в себе сущая, творческая мощь. Однако эта основа носит чисто теоретический характер; она еще — субстанциальность, из которой, правда, все выходит и которая все содержит в себе, но вне которой все содержание высту-
пает самостоятельно, не становясь в своем определенном существовании и отношении посредством этого единства объективным и всеобщим.
Чисто теоретическое, формальное мышление обретает такое случайно определенное содержание: мышление может абстрагироваться от него, но не способно возвысить его до системы связей и тем самым до закономерного совместного бытия. Поэтому мышление здесь вообще не получает практического значения, т. е. деятельность и воля не дают определениям мышления всеобщего определения, а форма, развиваясь, правда, б себе в соответствии с природой понятия, не выступает в таком определении, где она была бы положена им, содержалась бы в его единстве. Поэтому действие воли не достигает свободы воли, содержания, которое, будучи определено единством понятия, именно поэтому было бы разумнее, объективнее, правомернее. Напротив, это единство остается единством, обособленным по своему существованию, лишь в себе сущей, субстанциальной мощью — Брахмой, который отпустил действительность как случайность, и теперь предоставляет полную свободу ее дикости и произволу.
Культ есть прежде всего отношение самосознания к Брахме, но затем и ко всему остальному, вне его сущему, божественному миру.
I. Что касается первого отношения, отношения в Брахме, то его отличие и своеобразие для себя также заключается в том, что оно изолируется от остального конкретного, религиозного и временного наполнения жизни.
1. Брахман есть мышление, человек мыслит, следовательно, Брахман существенно имеет свое существование в самосознании человека. Однако человек здесь вообще определен как мыслящий, или мышление как таковое, и прежде всего как чистая теория, имеет здесь всеобщее существование, так как само мышление определено как таковое, как мощь в себе, следовательно, содержит в себе форму вообще, т. е. абстрактно, или имеет в себе определение наличного бытия вообще.
Человек здесь вообще не только мыслящий, но есть мышление для себя, сознает себя как чистое мышление, ибо мы только что указали на то, что мышление как таковое достигает здесь существования, что человек имеет здесь представление о мышлении в себе самом. Или он есть мышление для себя, ибо мышление в себе есть мощь;502
однако именно Данная мощь есть эта бесконечная, относящаяся к самой ссор негативность, которая есть для –себя -бытие. Для -себя- бытие, объятое всеобщностью мышления вообще, возвышенное в ней до свободного равенства самому себе, есть лишь душа живого, а не могучее, находящееся в плену у единичного вожделения самосознание, знающая себя в своей всеобщности самость сознания, которая, мысля себя, представляя себя таким образом, знает себя в качестве Брахмана.
Если мы будем исходить из определения, согласно которому Брахман есть сущность в качестве абстрактного единства, погружения в себя, то и в качестве такого погружения в себя он имеет свое существование в конечном субъекте, в особенном духе. К идее истинного принадлежит всеобщее, субстанциальное единство и равенство с собой, но так, чтобы оно было не только чем-то неопределенным, не только субстанциальным единством, но было бы определено в себе. Определение Брахмана находится вне его. Следовательно, наивысшей определенностью Брахмана, сознанием, знанием его реального существования, этой субъективностью единства может быть лишь субъективное сознание как таковое.
Подобное отношение не может быть названо культом, ибо оно не есть отношение к мыслящей субстанциальности как к некой предметности, но непосредственно осознается определенностью моей субъективности как я сам. В самом деле, «я» и есть ото чистое мышление, и «я» — даже его выражение, ибо «я» как таковое есть это абстрактное, лишенное определений тождество меня со мной во мне; «я» как «я» есть мышление лишь как положенное с определением субъективного, рефлектированного в себя существования,— мыслящее. Вместе с тем поэтому следует допустить и обратное, что мышление в качестве этого абстрактного мышления имеет своим существованием именно эту субъективность, выражающую одновременно «я», так как истинное мышление, которое есть бог, не есть подобное абстрактное мышление или эта простая субстанциальность и всеобщность, но мышление только как конкретная, абсолютно наполненная идея. Мышление, которое есть лишь в себе идеи, есть абстрактное мышление, имеющее только это конечное существование, существование в субъективном самосознании, и не противопоставляющее ему объективность конкретного в –себе –и -для-
себя -бытия, поэтому субъективное самосознание с полным основанием не поклоняется ему.
Каждый индус может сам на мгновение стать Брахманом; Брахман — это единое, абстракция мышления; поскольку человек направляет все свои усилия на то, чтобы сосредоточиться в себе, он есть Брахман. Брахману не поклоняются, единому богу не возводят храмы, не совершают служении, не возносят молитв. Некий англичанин, автор работы об идолопоклонстве у индусов, предается размышлениям по этому поводу и утверждает: если спросить индуса, поклоняется ли он идолам, то он без малейшего колебания ответит: «Да, поклоняюсь». Если же спросить любого индуса, образованного или необразованного: «Поклоняетесь ли вы высшей сущности, Парамешваре, молитесь ли вы ей, приносите ли ей жертвы?», то он ответит: «Нет, никогда». Если, далее, спросить: «Что же такое это молчаливое благоговение, эта медитация, которой всем надлежит предаваться?», он ответит: «Когда я совершаю молитву, сажусь со скрещенными ногами и сложенными руками, поднимаю взор к небу и молча погружаюсь в свой дух и свои мысли, то я говорю в самом себе: «Я — Брахман, высшая сущность»».