b. Историческое существование этой религии
Исторически эта религия существует как религия Фо; это — религия монголов, тибетцев Северного и Западного Китая, затем бирманцев ицейлонцев, однако то, что в других местах называется Фо, именуется здесь Будбой34. В целом это—та религия, которая нам известна под названием ламаизма. Это — самая распространенная религия, имеющая наибольшее количество последователей; число их превышает число сторонников магометанства, которое в свою очередь имеет больше последователей, чем христианская религия35. Здесь дело обстоит так же, как в магометанстве: нечто просто вечное составляет основное воззрение и определение внутренней глубины, и эта простота принципа сама по себе способна подчинить себе различные народы.
Исторически эта религия возникла позже, чем та форма, где абсолютная мощь есть господствующее начало. Французские миссионеры перевели эдикт императора Ся, в котором он закрывает множество монастырей, аргументируя это тем, что живущие в этих монастырях люди не возделывают землю и не платят налогов. В начале эдикта император говорит, что за время правления трех знаменитых династий не было и речи о секте Фо. Она появилась лишь при династии Хань.
Представление этой религии в ее наиболее определенных чертах следующее:1. Абсолютная основа есть тишина в -самом- себе -бытия, в котором снимаются все различия, все определения природности духа, все особенные силы. Тем самым абсолютное как в- самом- себе- бытие есть неопределенное, уничтоженность всего особенного, в результате чего все особенные существования, вся действительность превращаются в нечто акцидентальное, в безразличную форму.
2. Поскольку рефлексия в себя в качестве неопределенного (также в соответствии с точкой зрения естественной религии) лишь непосредственна, она в этой форме выражена как принцип, согласно которому ничто и небытие есть последнее и наивысшее. Только ничто обладает истинной самостоятельностью, всякая другая действительность, все особенное не имеет ее. Из ничто произошло все, в ничто все возвращается. Ничто есть единое, начало и конец всего. Сколь ни различны люди и вещи, принципом является единое, ничто, из которого они происходят, и только форма образует качество, различие.
На первый взгляд представляется, что человек мыслит бога как ничто, и это неизбежно вызывает крайнее недоумение; однако при более пристальном рассмотрении данное определение означает: бог есть просто то, что никак не определено, неопределенное; нет такого определения, которое было бы применимо к богу, он есть бесконечное, что равносильно следующему: бог есть отрицание всего особенного.
Если мы рассмотрим те формы выражения, которые мы постоянно слышим в наши дни и которые у всех на устах: бог есть бесконечное, сущность, чистая, простая сущность, сущность сущностей и только сущность,— то это либо полностью, либо в значительной степени соответствует по своему значению тому, что бог есть ничто.
И когда говорят, что познать бога нельзя, то бог для нас — нечто пустое, неопределенное.
Таким образом, наш современный образ мысли — лишь более мягкое выражение того, что бог есть ничто. Между тем эта ступень, на которой бог есть неопределенное, некая неопределенность, в которой снято и исчезло непосредственное бытие и его иллюзорная самостоятельность,— ступень определенная и необходимая.
3. Хотя бог и постигнут как ничто, как сущность вообще, он познается как этот непосредственный человек, как Фо, Будда, Далай-лама. С нашей точки зрения, такое совмещение, при котором человек со всеми его чувственными потребностями считается богом, тем, кто на веки веков сотворил, сохранил и создал мир, легко может показаться отвратительным, возмутительным, невероятным.
Если в христианской религии бог почитается в образе человека, то это нечто совершенно иное, ибо божественная сущность созерцается здесь в человеке, который страдал, умер, воскрес и вознесся на небо. Это — не человек в его чувственном, непосредственном наличном бытии, а человек, который несет в себе образ духа. Если же абсолютное почитается в непосредственной конечности человека, то это являет собой невероятное в своей противоречивости сочетание — еще более невозможное, чем бог в образе животного. Человеческий образ заключает в себе самом требование возвышения, и поэтому нас особенно возмущает, когда это требование подавляется, низводится до пребывания в обычной конечности.
Однако это представление надо понять, а поняв его, мы оправдаем его. Мы покажем, в чем состоит его основа, его разумность, укажем на его место в разуме; однако для подлинного понимания необходимо также выявить недостатки этого представления. Изучая различные религии, необходимо исходить из того, что они не просто бессмысленны, неразумны; значительно важнее познать в явлении истинное, показать, как оно связано с разумом, а это сложнее, чем просто назвать его бессмысленным, В- самом- себе- бытие — существенная ступень; на этой ступени происходит переход от непосредственной эмпирической единичности к определению сущности, существенности, к осознанию субстанции, субстанциалъной мощи, которая правит миром и способствует тому, что происхо-
дит возникновение, становление всего в разумной связи. Поскольку это — субстанциальная и в себе сущая мощь, она есть бессознательно действующая мощь; тем самым она есть безраздельная деятельность, содержит в себе определение всеобщего, есть всеобщая мощь. Здесь для лучшего понимания сказанного следует вспомнить о деятельности природы, духе природы, ее душе: ведь мы не считаем, что дух природы есть сознающий дух, не мыслим его как нечто обладающее сознанием. Естественные законы растений, животных, законы их организации и действие этих законов лишены сознания: эти законы суть в них субстанциальное, их природа, их понятие; это — они в себе, имманентный им разум, но действующий бессознательно.
Человек есть дух, и ею дух определяет себя как душа, как единство живущего. Эта его жизнь, которая единственно объясняет его организацию, проникает во все и все сохраняет, эта деятельность свойственна человеку, пока он жив, без того, чтобы он об этом знал или это желал и все-таки его живая душа есть причина, изначальная суть, субстанция, осуществляющая все. Человек, сама эта живая душа, ничего не знает об этом, но не хочет, чтобы было это кровообращение, не приписывает ему определенные функции: тем не менее он совершает это, это его действия, человек есть действующая, действенная сила тою, что происходит в его организме. Подобная бессознательно действующая разумность, или бессознательно разумная деятельность, и есть тот νοΰς36, который правит миром, у древних это — νοΰς Анаксагора. Он не есть сознательный разум. В новой философии эту разумную деятельность называли также созерцанием; так, Шеллинг определяет бога как созерцающий интеллект. Бог, интеллект, разум в его созерцании есть вечное созидание природы, то, что называется сохранением природы, ибо созидание и сохранение нераздельно связаны. В созерцании мы погружаемся в предметы, они наполняют нас. Подобная погруженность в предметы — относительно низкая ступень сознания. Если же мы рассуждаем о них, создаем о них представления, устанавливаем свои точки зрения, сопоставляем определения с предметами, выносим свои суждения о них, то это уже не созерцание как таковое.
Такова, следовательно, точка зрения субстанциальности, или созерцания. Эта точка зрения — восточное зна-
C:\www\doc2html\work\bestreferat-407315-14068205552953\input\00.htm
ние, сознание, мышление об абсолютном единстве, об абсолютной субстанции и действии этой субстанции в себе — действии, где все особенное, единичное есть только преходящее, исчезающее, но не истинная самостоятельность,— эта точка зрения и есть пантеизм в его правильном понимании.
Восточное представление противоположно западному, где человек уходит в себя, в свою субъективность, подобно заходящему солнцу: в последнем главное определение — единичность, главное заключается в том, что единичное самостоятельно. Подобно тому как в восточном сознании всеобщее есть истинно самостоятельное, в западном сознании основное — единичность вещей, людей; более того, западное представление доходит даже до утверждения того, что конечные вещи самостоятельны, т. е. абсолютны.
Выражение «пантеизм» двойственно, подобно всеобщности вообще. "Еν χαί Пάν37 называется одно всеединое (das Eine All), все, которое остается одним, но Пάν38 называется и все, что есть в мире, таким образом, представление о всеедином переходит в лишенное мысли, дурное, нефилософское представление.
Так, под пантеизмом понимают обожествление всего, а не всеединое божество, ибо если бог — всеединое, то есть лишь один бог; во всеединстве растворены единичные вещи, они — лишь тени, схемы: они приходят и уходят, смысл их бытия в том, что оно исчезает.
Философии приписывают пантеизм именно в первом значении, и прежде всего теологи.
В этом-то и заключена двойственность понимания всеобщности: если понимать ее как всеобщность рефлексии, то она есть совокупность (die Allheit); тогда ее прежде всего представляют себе так, что единичность остается самостоятельной. Однако если говорить о всеобщности мышления, о субстанциальной всеобщности, то она есть единство с собой, единство, в котором все единичное, особенное имеет только идеальное, а не истинное бытие.
Субстанциальность есть основное определение, по вместе с тем только основное определение — основа еще не есть истинное; таково и наше знание о боге. Бог есть абсолютная мощь, только мощь — мы должны это сказать; все, утверждающее о себе, что оно есть, что оно имеет действительность, все это снято, оно — лишь момент аб-