Создается впечатление, что сами теологи по общим воззрениям большинства из них придают основным догматам позитивного христианства то значение, которое они
имели раньше (когда эти догматы действительно считались основой христианской религии), лишь в том случае, если они обволакиваются туманностью и неопределенностью39. И если раньше всегда считали, что философия находится в противоречии с учением церкви, то теперь это невозможно уже по одному тому, что эти догматы, существованию которых философия как будто угрожала, теперь не играют никакой роли в убеждениях людей. С этой стороны, следовательно, философии как будто не должна угрожать опасность, если она подвергнет эти догматы рассмотрению при помощи понятий; и вообще она может более свободно подходить к рассмотрению догматов, к которым сами богословы в такой значительной степени потеряли интерес.
2. Рассмотрение догматов
с исторической точки зрения
Самым верным признаком того, насколько упомянутые догматы потеряли свое значение, можно считать то обстоятельство, что они рассматриваются преимущественно в историческом аспекте, как убеждения других эпох, как рассказы о событиях, воспринятых не нашим духом, не отражающих его потребности. Интерес вызывает лишь то, как обстояло дело у других, что там происходило, случайные обстоятельства, связанные с происхождением и появлением догматов; что же касается собственных убеждений на этот счет, то удивление вызывает даже сам вопрос такого рода.
При историческом подходе абсолютный способ возникновения этих догматов из глубин духа, а тем самым и их необходимость, истица, которую они сохраняют и для нашего духа, оттесняются на второй план. В литературе об основных положениях христианского учения проявлено большое рвение и большая ученость, однако при всем том внимание направлено не на их содержание, а на чисто внешние обстоятельства, связанные с полемикой по данному вопросу, и на страсти, разгоревшиеся вокруг этих внешних обстоятельств. Таким образом, теология сама свела себя на довольно низкий уровень. Если познание религии не выходит за пределы чисто исторического познания, то теологов, способствовавших этому, можно уподобить конторщикам торгового дома, которые лишь ведут счета и книги чужому богатству и торгуют
за других, не извлекая при этом никаких выгод для себя. Они, правда, получают жалованье, но заслуга их только в том, что они служат и регистрируют имущество других. Богословие такого рода вообще не находится больше в сфере мысли, не занимается бесконечной мыслью как таковой, но оперирует ею как конечной вещью, мнением, представлением и т. п. История занимается истинами, которые были истинами, т. е. истинами для ( других, а не истинами для тех, кто ими занимается. Истинным содержанием, познанием бога эти богословы вообще не интересуются. Им столь же недоступно знание бога, как слепому — лицезрение картины, раму которой он ощупывает. Их знание ограничивается сведениями о том, как определенный догмат был установлен тем или иным собором, какие доводы высказывались присутствующими на этих соборах, каким образом получила преобладание та или иная точка зрения. При этом они как будто все время имеют дело с религией, и все-таки не религия является предметом подобного познания. Нам много рассказывают о художнике, которому принадлежит картина, о судьбе самой картины, о ее стоимости в то или иное время, о том, в чьих руках она побывала, но о самой картине нам не говорят ничего.
Между тем для философии и религии наиболее существенно, чтобы дух сам вступил во внутреннее отношение с тем, в чем воплощен его наивысший интерес, чтобы он занимался не тем, что ему чуждо, а извлекал свое содержание из сферы существенного и считал бы себя достойным познания. В этом случае для человека речь идет о ценности его собственного духа, и ему не следует смиренно держаться в стороне и прятаться по углам.
3. Философия и непосредственное знание
Ввиду отсутствия содержания в рассмотренной выше точке зрения могло бы сложиться впечатление, будто мы упомянули о выдвинутых ею против философии обвинениях лишь для того, чтобы со всей определенностью указать, что наша цель противоположна той, которую данная точка зрения считает наивысшей, а именно познать бога; однако в одном отношении форма названной точки зрения представляет для нас действительно разумный интерес, и в этом аспекте новые богословские воззрения оказываются для философии еще более благоприятными.
С тем, что объективная определенность целиком поглощается глубиной субъективности, связано убеждение, согласно которому бог непосредственно открывает себя человеку, что религия и есть то, что человек непосредственно знает о боге40; это непосредственное знание называют разумом, называют и верой, но не в том смысле, в который вкладывает в веру церковь. В соответствии с этой точкой зрения знание, убеждения, благочестие полностью основаны на том, что в духе как таковом непосредственно вместе с сознанием самого себя дано сознание бога.
а) Это утверждение в прямом его значении, высказанное без каких-либо поползновений вступить в полемику с философией, не нуждается ни в доказательствах, ни в подтверждениях; упомянутое общее представление, которое теперь стало предрассудком, содержит определение, что высшее, религиозное содержание обнаруживает себя в самом духе, что дух открывает себя в духе, в этом, моем духе, что источник, корни веры находятся в глубочайшей своеобычности моего естества, что вера и есть моя своеобычность и, как таковая, неотделима от сознания чистого духа.
Утверждение, что знание находится непосредственно во мне, полностью исключает внешний авторитет и аргументы, привнесенные извне; то, что имеет значение для меня, должно найти подтверждение в моем духе, для того чтобы я уверовал, необходимо свидетельство моего духа. Оно может прийти и извне, по то обстоятельство, что начало приходит извне, не важно, значение оно может обрести лишь в основе всего истинного — в свидетельстве духа.
Этот принцип не что иное, как простой принцип самого философского познания, и философия не только не отвергает его, но рассматривает как свое основное определение. То обстоятельство, что главные принципы философии существуют как всеобщее представление и превращаются во всеобщий предрассудок и что философский принцип может тем скорее рассчитывать на признание со стороны всех образованных людей, следует считать большой удачей, счастливым стечением обстоятельств. В рамках этого общего предрасположении духа времени философия не только завоевала благоприятное внешнее положение — внешняя сторона ее вообще не занимает и меньше всего тогда, когда речь идет о ее существовании или занятии ею в рамках государственных учреждений, —
но философии благоприятствуют глубокие внутренние обстоятельства, которые заключаются в том, что принцип ее уже живет в качестве предпосылки в духе и душах людей. Ибо общее между философией и современной ей образованностью заключается в том, что обе они считают разум той областью духа, где бог открывает себя
людям.
b) Однако принцип непосредственного знания не удовлетворяется этой простой определенностью, этим непосредственным содержанием и выражает себя не только утвердительно; он вступает в полемику с познанием, выступая в первую очередь против познания и постижения бога в понятиях. Эта точка зрения не только требует непосредственности веры и знания, не только утверждает, что с самосознанием связано сознание бога, но и декларирует, что отношение к богу вообще может быть только. непосредственным41. Непосредственность этого отношения считается единственно возможной и противопоставляется другому определению — определению опосредствования; поскольку же философия есть опосредствованное знание, сторонники названного принципа объявляют ее конечным знанием о конечном.
С точки зрения непосредственного знания мы должны удовлетвориться знанием того, что бог есть, не зная того, что он есть. Содержание, наполнение представления о боге, отрицается. Мы говорим о познании в том случае, когда мы знаем о предмете не только, что он есть, но и что он есть; и знание это не сводится к ряду сведений о предмете, к уверенности в том, что он есть, но познание должно быть знанием об определениях предмета, о его содержании, должно быть наполненным, доказанным, т. е. таким знанием, в котором познана необходимость связи этих определений.
При более пристальном рассмотрении того, что заключено в положении о непосредственном знании, окажется, что сознание должно таким образом относиться к своему содержанию, чтобы оно само и его содержание, бог, были нераздельны. Это отношение как таковое, т. е. знание о боге и нсразделенность сознания с этим содержанием, и ость то, что мы называем религией. Однако упомянутое утверждение содержит и нечто другое, а именно: что мы должны ограничиться рассмотрением религии как таковой, вернее, рассмотрением отношения к богу, и не стремиться к познанию бога, божественного
содержания, каким оно в своей сущности являет себя в себе самом.
Далее, в этом те смысле утверждают: мы можем знать только наше отношение к богу, но не то, что есть бог, и лишь наше отношение к богу относится к той сфере, которая вообще называется религией. Этим и объясняется, что в наши дни мы слышим только о религии и не находим исследований, где ставится вопрос, что есть природа бога, бог в себе самом и как определять божественную природу. Бог как таковой не делается предметом изучения, знание не проникает в этот предмет, но выявляет в нем различенные определения, которые позволили бы постигнуть его как отношение этих определений и отношение в себе самом. Бог, согласно этой точке зрения, не есть предмет нашего познания, таковым является лишь паша соотнесенность с богом, наше отношение к нему 42; и, по мере того как исследований о природе бога становится все меньше, все более настойчиво выдвигается требование, чтобы человек был религиозен, оставался бы таковым, но при этом не стремился бы к познанию божественного содержания.