Диалог этот, возможно, нужный. его служебная задача нам ясна: едут люди
на целину. мечтают о будущем, как-то представляют его себе, а потом
очеркист, вероятно, либо подтвердит реальность этих представлений. либо
опровергнет. Но как искусственно сконструирован разговор! Он происходит в
поезде? Молодые люди лежат на полках? Наверное, шепчутся. чтобы не разбудить
окружающих? И сам факт этот может что-то добавить к беседе, как-то окрасить
ее задушевностью, доверительностью, но где все это? Почему никто из соседей
не скажет раздраженно: "Погромче не можете?" И почему Мурашов "про себя"
думает, что представления девушки - "картинка с плаката", почему он
стесняется сказать это вслух? А потому "стесняется", что его реплика обязана
потянуть за собой то ли согласие собеседницы, то ли возражение, и на них
нужно место в газете, а места - нет. Зато автор очерка, прекрасно ощущая
картинность и плакатность девушкиной мечты, с помощью размышлений Мурашова
дает понять читателю, что и он не дурак, и он заметил банальность, - однако
дальше этого не пошел. И дело тут не в способностях автора, а, вероятно, в
технологии работы, если журналист "услышал" речь героев, запомнил ее или
записал в блокнот, ему нет нужды потом искусственно конструировать диалог.
Впрочем, все же лучше записывать, нежели запоминать: по памяти
восстановленные диалоги всегда теряют достоверность в сравнении с
"натуральными".
Теперь вот о чем. Довольно часто, интригуя читателя, мы начинаем
повествование с прямой речи. Например:
" - Нет-нет, не спрашивайте, все равно не отвечу!
Он долгим взглядом посмотрел за окно, на низкие облака, проплывающие
вдали.
Я проследил его взгляд и тихо произнес:
- Мне трудно настаивать, но войдите и вы в мое положение...
Он неожиданно хитро улыбнулся..."
На первый взгляд, нормально, не правда ли? Но в том-то и беда, что
диалог сам по себе безличен, пригоден для всего на свете, драматургия его
липовая, рассчитана на простачка. И в результате ничего не понятно: кто кого
спрашивает? Почему один не хочет отвечать другому? Почему у задающего вопрос
какое-то "положение", в которое надо "входить"? И что там за окном, кроме
облаков - город или поле, или овраг, или семнадцатый век?
Известно, что некоторые крупные литераторы давно забраковали
диалог-разговор, поставленный в начало повествования. считая его невыгодным,
поскольку он не действует на воображение читателя. "...Всегда лучше начать
картиной - описанием места, времени, фигур, сразу ввести читателя в
определенную обстановку"64, - советовал А. М. Горький. А если все же
начинать диалогом, то таким, который способен дать какую-то информацию,
приковать к себе внимание читателя необычностью или мыслью. Попробуем, имея
это в виду, несколько изменить процитированный выше диалог:
" - Нет-нет, не спрашивайте, мы напрасно теряем время!
- Что значит "напрасно"? - сказал я. - Одно и то же время нельзя
потерять дважды.
- Как, впрочем, дважды приобрести, - добавил он, хитро улыбнувшись.
Кажется, намечался контакт..."
Это тоже далеко от совершенства, но все же, мне кажется, лучше. Потому
что есть пусть крохотная, но мысль. хотя многие наши сомнения, адресованные
первому варианту, находят себе место и здесь. А хотелось бы ясности,
простоты.
Существует еще и другая крайность: иногда мы пытаемся сразу, первой же
фразой ввести читателя в "обстановку", уже без всяких интриг:
" - Привет! - громко воскликнул Мартын Иванович Коломеец, заместитель
начальника отдела технического контроля управления газификации Н-ского
городского Совета, входя в кабинет Анатолия Георгиевича Спирина, своего
бывшего однокурсника по институту, а ныне председателя горисполкома, и
бросая папку с документами в пустое кресло..."
Хоть стой, как говорится, хоть падай в это самое кресло!
Последний абзац. Итак, имея тему и концепцию, собрав и обработав
материал, составив план и продумав сюжет, обезопасив себя от штампов,
преодолев сопротивление первого абзаца и найдя верный тон повествования и т.
д. и т. п., - теперь-то мы с легкостью волшебной напишем материал. написали!
А чем его закончить? Тоже проблема.
В практической работе я. например, никогда специально не задумываюсь
над концом повествования, никогда искусственно его не "вырабатываю". Все
получается как-то само собой. естественно: либо безжалостно отсекаю все
лишнее, либо спокойно дописываю недостающее, чувствуя при этом, что ни
перелета, ни недолета нет.
Интуиция? Шестое чувство? Вероятно, нашей "кибернетической машиной"
является обыкновенное чувство меры, помогающее в какой-то момент творчества
из "писателя" превращаться в "читателя". Тогда внутренний голос приказывает:
"Стоп!" - или говорит: "Еще!", и приходится подчиняться.
Вот несколько концовок моих очерков, просто любопытно посмотреть на
себя со стороны - есть ли у меня чувство меры?
"Педагогическая проза": "Школа на подъеме. А дети - это глина,
фантастическим образом обладающая талантом самоваяния. Если ты их них ничего
не вылепишь, они сами из себя начнут лепить. Но что?"
(Замечу попутно, что "самоваяние" - не очень-то удачное слово, я,
кажется, зря его применил.)
"Взятие 104-го": "И родилась у них великолепная идея..."
"Студент": "За Лебедевым закроется дверь вуза, но перед ним откроются
ворота в мир".
"Поляновы": "На этом я поставил бы точку. если бы не вопрос, на который
мне необходимо ответить: как я познакомился с моими героями? Прямо скажу -
случайно. но разве это меняет положение? Среднеарифметических данных,
позволяющих найти "соответствующую семью", нет и быть не может. Однако,
делая свой выбор, я исходил из того, что даже случайно избранная мною семья
Поляновых содержит характерные черты, присущие многим семьям, и дает повод
для серьезных размышлений".
Наконец,
"Обелиск": "Как вы думаете, они там, в земле, чувствуют, что мы их
сейчас вспоминаем? Мне кажется, я бы чувствовал. И это не мистика. Это то,
во что мы, живые, просто обязаны верить. Пока мы живы. Иначе - какой был
смысл?"
Далеко не уверен, что все эти концовки вполне удачны. Кроме того, их
просто трудно воспринимать отдельно от всего материала. Однако они дают
возможность предположить, что конец повествования не одна нота, а смысловой
аккорд, нужный. быть может, для того, чтобы отзвук произведения, когда
читатель уже отложил газету или книгу, еще звучал в нем, догонял его разум,
будил чувства.
Интересно, а как заканчивает свои произведения классик отечественной
журналистики М. Кольцов? Беру с книжной полки его томик:
"Летом в Америке хорошо": "...американский покойник, знаменитый
Франклин, не вице-президент, и даже не президент, говорил:
- Для того, чтобы мне быть послом, нужно, по закону, обладать
имуществом не менее тридцати долларов. У меня осел ценою в тридцать
долларов. Вот я и стал послом. Но осел умирает. И я не могу быть больше
послом. Кто же из нас посол: я или мой осел?"
"Стачка в тумане": "Нам кажется, что история плетется черепашьим шагом.
А ведь она несется все быстрее, еле успевая забирать воду на остановках.
Избалованные пассажиры!"
"Молчи, грусть, молчи!": " - Брось, Ваня, эту неаполитанскую муру! Ведь
ты же комсомолец. Давай лучше что-нибудь веселенькое, российское.
И мы тихонько под рокот машины начали российское:
- Аванти, пополо, де ля рикоса - бандьера росса, бандьера росса!"
Да, несомненно, аккорд, содержащий в себе главную, основную мысль
повествования, которую очень важно не просто донести до читателя, но и
оставить с ним на какое-то время. Если графически изобразить смысловую и
эмоциональную потенцию произведения, взлет ее происходит, по-видимому, не
только в момент сюжетной кульминации, но и в самом конце, когда все сюжетные
впадины и пики пройдены, но еще нужно добиться кульминации читательского
восприятия.
Не знаю, в какой мере эти рассуждения будут полезны читателю, но лично
я искренне жалею, что прежде никогда не думал о концовках, наивно полагаясь
на интуицию. (Кстати, заканчивая раздел, посвященный последнему абзацу, я
попытался взять аккорд, на этот раз рассчитывая на кульминацию читательского
восприятия не интуитивно, а совершенно сознательно.)
И вот мы, кажется, на финишной прямой. Прежде чем разорвать ленточку,
окинем мысленным взором пройденную дистанцию.
Мы говорили о мастерстве журналиста, предварительно заострив внимание
на том, что мастерство - категория надстроечная, а базой является наше
мировоззрение, наша гражданская позиция, наша социальная активность, наша
партийность. Каждой строчкой, опубликованной в газете, журналист выражает
мнение и мысли народа, его волю. При этом суждения газетчика, его взгляды и
предложения вливаются в русло политических решений и дел, общих для всей
страны. Мы работаем для людей и во имя людей, помогая им своими очерками и
статьями формировать политическое сознание. Стало быть, сугубо
профессиональный разговор о мастерстве журналиста возможен лишь при условии,
если в основе его лежит четкость и кристальная ясность наших идейных
позиций. общественная значимость каждого факта, использованного в наших
произведениях.
Мы заметили, что "поют" в журналистике только способные люди, имеющие к