средней полосы. - Мною выявлены грубые нарушения учебного заведения района,
которые не соответствуют правилам воспитания подростков, в частности..." И
далее М-дов сообщает правилам воспитания подростков, в частности..." И далее
М-дов сообщает, что директора нескольких школ города перевели в вечерние
школы несовершеннолетних детей, что. естественно, незаконно. Кроме того, в
письме сообщается, что в районе совершенно бездействует "базарком", то есть
базарная комиссия, из-за чего происходят нарушения правил торговли,
совершаются хищения на стекольном заводе и ведется слабая воспитательная
работа с молодежью.
Затем автор в нескольких словах рассказывает о себе: "Работаю
участковым уполномоченным, являюсь отличником милиции, награжден двумя
почетными грамотами, радиоприемником "Нева", фотоаппаратом ФЭД-3 и два раза
денежной премией, никаких взысканий не имею за все 24 года и 3 месяца службы
в МВД СССР". И наконец, квинтэссенция письма: "Обо всех нарушениях я
докладывал руководству, но тов. П-ров вызвал меня к себе и вместо того,
чтобы принять меры и реагировать, стал угрожать: "Кто вы такой, зачем
вмешиваетесь?!" На основании изложенного тов. П-ров шантажирует меня и хочет
избавиться. А на моем участке проживает 18 тыс. населения, работает более 50
тыс. рабочих, имеются школы, профтехучилища, больницы, фабрики и заводы".
Таково письмо, прямо скажу, безрадостное. Оно в наших руках, надо
"реагировать". Так что же, в путь? Да, в путь по вариантам концепций и
поворотов тем.
Вариант первый. Может возникнуть замысел написать о педагогической
беспомощности учителей, в результате которой они вынуждены переводить
несовершеннолетних учеников в вечерние школы, не умея с ними справиться и
сознательно идя на обман с их трудоустройством (работа - непременное условие
учебы в "вечерке").
Если из письма М-дова выделить именно эту тему. то необходимо получить
ответы на следующие вопросы:
Почему беспомощны педагоги? Это результат их конкретной
профессиональной непригодности? Или особенной запущенности детей? Или
следствие "процентомании", пока еще торжествующей в наших школах? Или
причина в слабости педагогической науки вообще? Какой тип педагога способен
сознательно идти на нарушения положения о трудоустройстве
несовершеннолетних, не считаясь с нравственными издержками явления,
отражающимися и на детях, и на взрослых? Впрочем, может быть, само
избавление школы от трудновоспитуемых подростков справедливо, только делать
это надо без обмана, на законных основаниях и т. д.
Возможен такой подход к письму М-дова? Да. Но есть несколько "против",
в которых следует разобраться.
Во-первых, автор письма оказывается как бы за пределами проблемы, он не
нужен журналисту, не интересен ему и "вылетает" из будущего материала. Стало
быть, М-дов превращается в человека, давшего адрес, - и это не вполне этично
по отношению к человеку, который просит от газеты защиты.
Во-вторых, тема, связанная с педагогической беспомощностью подобных
учителей, не нова. Следовательно, надо основательно подумать, актуальна ли
она именно сегодня. И наконец, стоит ли за нее браться, опираясь на факты
сообщенные М-довым? То есть адрес-то есть, а писать нужно ли? Не рано?
Обращаю внимание на то, что сама прикидка возможности газетного
выступления уже есть процесс выработки концепции, ее "нулевой цикл", ее
первый этап.
Итак, не рано ли писать? Сам факт перевода детей в вечерние школы,
возможно, и результат профессиональной беспомощности педагогов. Но у этой
беспомощности могут быть объективные причины. Например, массовость в
подготовке учителей отражается на их педагогическом уровне, что иногда
усугубляется недостаточно квалифицированным преподаванием в вузе. Кроме
того, в школах пока еще нет четкой программы воспитания, недостаточно
внедряются в практику идеи Сухомлинского, Шаталова, Иванова и других
педагогов.
Короче говоря, не угробим ли мы тему, взяв ее не с того конца - не с
причины, а со следствия? А если уж браться, то надо обнажать всю проблему,
главные "хранители" которой не две или три провинциальные школы, а Академия
педагогических наук, Министерство просвещения и соответствующие
научно-исследовательские институты. Факт, сообщенный в письме, - всего лишь
иллюстрация, и пока довольно туманная, не характерная, излишне
"периферийная". Возможно, факт надо сохранить на всякий случай, проверив его
с помощью элементарного телефонного звонка или "попутно", но специально
ехать в командировку только во имя проверки нет смысла, тем более что мы
теряем на этом "повороте темы" автора письма М-дова.
Вывод: даем отставку первому варианту как основному.
Вариант второй. Ход мыслей таков: "простой" участковый милиционер, а
из-за чего конфликт с руководством? Из-за того, что он вмешивается в дела
школьников и педагогов, в дела "базаркома", в работу с молодежью, наконец, в
кражи на стекольном заводе, к которым, будучи участковым, а не следователем,
не имеет прямого отношения. Иными словами, занимается явно "не своим делом",
берет на себя обязанности "не по должности". Что им движет в таком случае?
Характер? Непримиримость ко всему неправильному и незаконному? Почему и как
образовался подобный тип человека? Допустим, что профессия милиционера за
двадцать четыре года могла бы притупить у М-дова болезненное восприятие
несправедливости примерно так же, как может притупляться у врачей чувство
сострадания к больным и родственникам больного. но нет, конфликт М-дова с
руководством свидетельствует о том, что он "закалялся" в процессе работы, не
утратил непосредственности, сохранил даже какое-то наивно-пылкое отношение к
окружающей его действительности. Феномен? Или есть логика, есть
закономерность в становлении подобных человеческих характеров?
Это интересно. "Характер и профессия", "по должности или по сути" -
беря такой поворот темы, можно уделить основное внимание автору письма, его
психологии, биографии, исследованию его характера, мотивов его поступков,
как, впрочем, и психологии и мотивов его противников. Тогда придется по
винтику разбирать механизм рождения неравнодушного человека и поискать
истоки явления. Стало быть, надо будет заранее порыться в специальной
литературе и даже в художественной, чтобы вникнуть в мотивы и психологию
человека-борца...
Вывод: тема достойная, можно взять ее на вооружение.
Вариант третий. Как относятся к автору нашего письма те самые "18 тысяч
населения", что проживают на его участке? Как воспринимают люди борьбу
М-дова за справедливость и порядок, если учесть, что кое-кому эта борьба
приносит или может принести неприятности, даже горе, переживание за себя и
близких, перспективу пострадать из-за активной деятельности участкового? И
между тем по законам высшей справедливости они, возможно, полагают М-дова
правым и справедливым? Он "свой" для них или "чужой"?
Чрезвычайно любопытный поворот! Взять бы и обойти десятка полтора
семей, уже "пострадавших" из-за М-дова, и столько же получивших "выигрыш" в
результате его вмешательства, посмотреть, поддерживают люди своего
участкового или протестуют против него? Если поддерживают, значит, у автора
письма есть надежная опора, по крайней мере в борьбе с бездеятельным
руководством. Но если не поддерживают, если нет опоры, попытаться понять,
почему в таком случае руководители вот уже двадцать четыре года терпят
человека, настырно работающего на самом острие справедливости.
Вывод: и этот поворот можно взять на вооружение.
И пожалуй, достаточно. хотя далеко не исчерпаны все варианты, каждый из
которых не доведен к тому же до полной кондиции. Но для нас важен ход
размышлений, процесс создания концепции, важна методология работы.
Добавлю к сказанному еще два "узелка на память". Даже беря за основу
"проблему", положим, хозяйственную, педагогическую или производственную, мне
кажется, журналисты обязаны поворачивать ее к читателю этической стороной,
раскрывать через людей и их отношения. потому что пишут не инструкции, а
очерки.
Это значит, что, остановившись на первом варианте, то есть на
беспомощности педагогов, невозможно обойтись без живых людей - без
школьников, их родителей. педагогов, методистов, директоров организаций,
куда формально зачислялись "на работу" подростки, и т. д. Так, спрашивается,
почему мы решили, что автор письма окажется за пределами проблемы и будущего
очерка? Другой вопрос, как удастся органически сочетать личность этого
человека и столь далекую от него проблему, как придать повествованию
нравственный поворот, каким образом убедительно показать, что простой
милиционер оказался сознательнее иных педагогов, не способных оценить
безнравственность незаконных переводов детей из школы? Но это, как
говорится, уже из другой оперы.
И еще один "узелок на память". Вряд ли можно рассчитывать на то. что
будущий материал "на равных" вместит в себя все придуманные варианты: и тему
педагогической беспомощности учителей, и поворот со "своим" или "чужим", и
"профессию и характер", и прочее, до чего при желании можно было еще
додуматься. Потому что любой очерковый материал, мне кажется, может
держаться в газете только на одном стержне, на одном шампуре, на одной
главной теме, другие должны всего лишь ее поддерживать, но не более.
Присутствуя в очерке, они, возможно, украсят его, даже составят его