Наглядным примером равновеликих национально-философских идей могут служить такие конкуренты, как русская идея и американская идея. Борьба россиян за первую или вторую идею имеет массовый характер и чаще всего оценивается как конфликт патриотов и «космополитов». Покажем равновеликую обоснованность обеих идей в философском и социально-культурном аспектах.
Русская идея. Одна из моделей возникновения русской идеи основана на геометрических представлениях. Допустим, в коллективном сознании значительной части русского народа Россия предстает такой открытой иным народам срединной целостностью (соединяющей два континента — Азию и Европу), которая вбирает в себя культурные противоположности западных и восточных соседей. В русском самосознании возникает картина слияния, переплавки и гармонизации этих противоположностей в громадном евразийском тигле. Результат наглядного синтеза — воображаемое избавление от односторонностей западных и восточных культур и вывод о естественном праве России на мировое лидерство. России должно быть дело до всего, что происходит в других странах, в каждой восточной и западной точке, до всего на свете. В этом смысле русская культура космополитична — она объединяет на гигантской территории множество этносов, более 60 разговорных языков.
С громадностью России сопряжена склонность русских к масштабности мышления, к размышлениям о бесконечном, вечном и духовном; при этом ослаблено внимание к детализации и кропотливой проработке злободневных проектов. Русская идея едина, многомерна и противоречива; в ней конфликтуют реальное и утопическое, сакрально-религиозное и мирское, эволюционное и эсхатологическое.
Одни авторы пытаются разглядеть ее в логике российской истории, другие — в геополитическом положении России и реальной роли русского народа в судьбах человечества, третьи — в сфере русских мечтаний и мифов о будущем. Многие авторы отмечают, что именно особенности геополитического посредничества обусловливают такие бинарные оппозиции в русском менталитете, как: 1) индивидуализм — коллективизм; 2) смирение — бунт; 3) природная стихийность — монашеский аскетизм; 4) тяга к сильной государственности — анархическая вольность; 5) атеизм — монотеизм; е) великодержавность — мессианский универсализм; 6) западничество — славянофильство.
Ф. М. Достоевский считал, что русская идея когда-нибудь станет синтезом всех национальных идей европейских стран и трактовал ее как способность к всемирной отзывчивости и всечеловечности русского народа. В своей статье «Русская идея» (1888) В. С. Соловьев связал эту идею с монотеизмом, мессианизмом, государственностью, внутренней правдивостью, вселенским братством, жертвенностью своим ради других народов; он раскрывал идеал «Святой Руси» как воспитание в русском человеке чувства священного благоговения перед родной землей, а также толерантности ко всем людям и народам.
Н. А. Бердяев в произведении «Русская идея» (1946) особо отметил такие моменты русской идеи, как соборность, всеединство, космизм, антропологизм, сострадательность, коммунитарность, эсхатологичность. Г. П. Федотов описывал современное русское начало как столкновение революции и традиции. По Л. П. Карсавину, русская идея нагружена целью оптимально добиваться всеединства и бессмертия человечества; в такой трактовке философски преодолевается противоречие между космополитическим принципом христианства и националистическими следствиями из вероучения об избранном русском народе. Отмечают и такие аспекты русской идеи, как почвенность и максимализм. Космизм и диалектику положительного всеединства В. К. Бакшутов считает наиболее важными особенностями русской идеи[83].
Роль России как посредника-щита в конфликтах между Востоком и Западом вела к тому, что в ней государственная власть устремлялась к тоталитаризму и отчуждалась от гражданского общества; народу приходится мириться с деспотизмом власти и жестким изъятием прибавочного продукта. По словам великого поэта М. Ю. Лермонтова, Россия — это «страна рабов, страна господ». «Такое положение, — пишет Е. В. Сидорова, — привело к формированию отношения к труду как не дающему материального достатка и к привычке к тому, что результат труда будет отнят государством. Религиозная установка на “ненакопление сокровищ” была дополнена представлением о бессмысленности обогащения и верой в патерналистическое предназначение политической власти»[84].
В. И. Даль заметил, что «русский крепок на трех сваях: авось, небось, да как-нибудь». Спор славянофилов и западников есть внутренний социоцентрически-религиозный спор о сакральном ядре и стратегии развития русской культуры, о путях спасения России и человечества. И славянофильство, и западничество представляют собой различные формы проявления русского патриотизма, причем в равной степени. Различие между ними заключается в расхождении ответов на три вопроса: 1) русская культура уже полностью сформировалась, а если да, то не требует ли она охраны от дестабилизирующих влияний иноземных культур Запада и Востока и стояния на своей почве («почвенничество»)? 2) русская культура еще либо до конца не оформилась, либо ее существо в ближайшее время выявится? 3) уникальность русской культуры не в том ли, что она всегда пребывает только в форме процесса освоения и гармонизации всех иных культур — и культур народов, живущих внутри России, и культур иноземных?
В любом варианте ответа русскому народу будет приписаны универсальность, всеединство и превосходство. Согласно этой точке зрения, русский народ превосходит народы Запада потому, что в его культуре сконцентрированы не только лучшие черты западных культур, но влита также эссенция Востока. По той же причине он превосходит и восточные народы. Отсюда вытекает его всечеловечность, способность воплощать в себе сущность родового человека. И. А. Ильин подчеркивал энергийный, волевой и творческий характер русской идеи.
Если отрицательно ответить на первый вопрос и дать положительные ответы на второй и третий вопросы, тогда надо идти дальше и спросить, чего же на сегодняшний день, прежде всего, не хватает для внутреннего баланса русской культуры — восточного или западного влияния?
Итак, трем вопросам отвечают три конкурирующие модели:
1) идти своим путем «почвенника», не оглядываясь ни на Запад, ни на Восток и при особой нужде вообще ограждать себя от них «железным занавесом» (это мы уже «проходили» в эпоху сталинизма);
2) сегодня преимущественно нужна западная политика, ибо «азиатского» у нас уже через край;
3) следует повернуться лицом к Востоку, поскольку мы уже пресытились западной бездуховностью, техницизмом и расчетливостью.
Привлекательность того или иного ответа имеет историческую обусловленность, в разные периоды нашей истории политически и идеологически верх брала одна из этих трех моделей. Политическая история России свидетельствует: сменяется очередной самодержец, изменяется и геополитический вектор деятельности государства. Но действие, как известно, равно противодействию: официальному правительству противостоит «теневой кабинет», а взявшие верх «западники» обвиняются «славянофилами» в непатриотизме (и наоборот).
Будучи политически признанным и сакрализованным массовым сознанием русских, тот или иной мистико-геометрический идеал устойчив в отношении рационалистической критики и обусловливает исторический зигзаг нашего культурного развития. Выходит, русская идея обладает свойством реальности, и в своей общей форме она достаточно понятна и наглядна. Вместе с тем, более определенные и однозначные формулировки русской идеи никогда не получали всенародного признания.
Русская идея антиномична, а антиномия на то и антиномия, что к обеим ее сторонам поневоле испытываешь одинаковое доверие. Н. А. Бердяев в трактате «Русская идея» наделил русскую идею эсхатологическим измерением и верил, что ее проявление будет усиливаться по мере завершения всемирной истории и приближения Царства Небесного.
Американская идея, альтернативная по отношению к русской идее, обоснована не менее фундаментально, поэтому — в свете симфоники — ее нужно считать равновеликой русской идее. То, что национально свято для русских, вовсе не свято для других народов. Отвергая по понятным причинам «загадочную» для них русскую идею, североамериканцы, например, склонны в своей массе исповедовать сходную по внешней форме, но противоположную по смыслу американскую идею.
Часто проводят аналогию между исходом евреев из Египта и переселением англичан-пуритан в Новый Свет. В основе идеала американской исключительности, сакрализуемого всей мощью государственной машины США, лежит, возможно, следующее представление. Североамериканская нация сформировалась из эмигрантов — наиболее активных и жизнеспособных выходцев из всех народов нашей планеты, пассионариев, авантюристов, диссидентов. В крови среднестатистического американца течет кровь всех землян и, таким образом, эта кровь есть квинтэссенция родовой крови homo sapiens.
«Убеждение в том, что мы являемся избранным Богом народом и обладаем божественным мандатом распространить наши благородные демократические институты по всему остальному погруженному во мрак миру, поощряло нас нести на себе бремя белого человека, — заявляет американский историк Т. Бейлин. — <…> — Мы, американцы, продолжаем верить, что являемся могущественной нацией не потому прежде всего, что нас наделили чудесными природными ресурсами, а потому, что в наших генах было нечто врожденное, которое дало нам возможность стать великими»[85].
Культура США возникла и непрерывно созидается путем синтеза культур всех народов, а поэтому она всегда должна быть открыта для любых иноземных влияний и находить отклик в сердцах представителей любой неамериканской культуры. Говоря иными словами, именно США будто являются центром современного человечества, средоточием сущностных сил родового человека и венцом его эволюции, а «американское» — чуть ли не «общечеловеческое». Напрасно другие народы противятся влиянию агрессивной идеологии американского империализма, плодам американского материального и духовного производства — ведь для их же пользы!