Попытаемся теперь в самом общем виде различить дефиниции знания и веры у эпистемистов и фидеистов. Сопоставим две альтернативных концепции знания — знания как опосредованного освоения сущности (Аристотель, Гегель, П. В. Копнин и др.) и мистического знания как непосредственного созерцания сущности (Платон, Экхарт, Н. О. Лосский и др.).
Например, по Гегелю, реально бывает только опосредованное знание: познание начинается с внешнего созерцания предметов, затем оно восходит к абстрактно-рассудочному мышлению и, наконец, завершается единством сознания и самосознания (разумом). Чтобы познать предмет, нужно его не только себе вообразить после его восприятия, но также и попытаться понять. Поэтому знание надо определить как относительно непротиворечивое единство чувства и разума, выраженное в языке, интенционально соотнесенное со своим предметом и обладающее свойствами истинности или ложности. Таковая общая позиция эпистемистов.
Напротив, многие мистики-фидеисты признавали и продолжают признавать реальность непосредственного знания, которое не составлено ни копиями, ни иконическими знаками, ни символами постигаемого объекта. Это первичное знание-интуицию они считают подлинно-истинным, а опосредованное знание, косвенно копирующее прямое знание оригинала, оценивают как нечто вторичное и неподлинное. Так, по Платону, подлинное знание есть припоминание (анамнезис) тех прообразов земных вещей, которые бестелесная душа созерцала безо всяких посредников, когда пребывала вблизи мира божественных идей. Косвенное знание Платон сравнивал с тенями теней («миф о пещере»): земные вещи суть тени небесных идей, а чувственные образы и понятия — это тени земных вещей.
Н. О. Лосский (1870—1965), русский философ-интуитивист и персоналист, убедительно доказал в своей книге «Обоснование интуитивизма» (Берлин, 1924), что нет достаточных оснований для отрицания реальности непосредственного знания как источника дискурсивного знания[12]. По-видимому, непосредственное знание есть неразличимое тождество интуитивного знания и духовной веры, а дискурсивное знание существенное отличается от плотской веры.
Некоторые сторонники «философии жизни» ищут среднее звено между переживанием как первичной формой непосредственного знания и интеллектуальной формой выражения духовной веры; в этом звене-посреднике переживательное и интеллектуальное должны как-то совпадать. Г. Зиммель (1858—1918), немецкий философ-идеалист и социолог, указал в качестве такого звена «культуру» — именно в ней иррациональная и непосредственная жизнь познает себя рациональными средствами. Между жизнью и культурой, по его мнению, сохраняется глубинное противоречие. Частично рационализируя иррациональное («иррациональное — это бунт против разума»), культура становится разумной формой утонченной жизни, но складывание культуры — очень медленный процесс. Жизненный поток способен вмиг снести все шаткие культурные постройки, всю гармонизированную разумом конструкцию культуры, если встречает на своем пути препятствия[13].
Французский философ-идеалист А. Бергсон (1859—1941), представитель интуитивизма и философии жизни, также рассматривал жизнь как поток, идущий от одного зародыша к другому и придающий каждому телу жизненный порыв. Жизнь — вечное творчество, заключающееся в поиске основания в самом себе и делящееся на два русла — на инстинкт и интеллект. Интеллект нередко отрывается от инстинкта и имеет с жизнью только косвенную связь. Чтобы выразить полноту и истинность жизни, интеллект должен опереться на интуицию. Бергсон искал способы соединения интуиции и интеллекта в некую «интеллектуальную интуицию»[14].
Слово вера имеет множество значений, в том числе, прямо противоположных по смыслу, и восходит к термину истина: лат. veritas — истина, verus — истинный. В старые времена под verum (греч. alethes) чаще подразумевали не то, что объективно верифицируется внешним опытом, а то, что отвечает совести, срощено с чувствами вины и справедливости (in vino veritas — истина в осознании вины, в вине). Вера есть состояние сознания, соответствующее обладанию правдой жизни. Предметами веры могут быть либо объекты внешнего чувственного опыта, либо внутреннее умозрительное бытие. Многозначность слова вера нередко ведет к недоразумениям: ведь одно дело верить, например, словам очевидца и другое — поверить в доктрину.
Чтобы не допускать тут путаницы, введем понятия faith-вера и belief-вера[15]. Под faith-верой мы понимаем влечение человеческого духа к предельным основаниям бытия, мистическое пребывание в них, прямое видение разнопорядковых сущностей. Эта духовная вера не есть субъективная копия объективного прообраза, поскольку жизненно слита с подлинником. Именно такую веру обычно подразумевают мистики, отдавая ей приоритет в познании. Е. А. Степанова пишет, что духовная вера «…не внеразумна и не неразумна, но разумна в высшем смысле этого слова. Религиозный человек не может верить во что-то, отвергаемое его разумом, или, наоборот, утверждать разумом нечто такое, что противоречит его вере»[16].
Когда И. Кант, «принижал разум, чтобы уступить место вере», он, скорее всего, имел в виду то, что мы называем faith-верой; на ней основана та способность продуктивного воображения, из которой произрастают чувство и рассудок. Фидеисты противопоставляют faith-веру дискурсивному знанию, но отождествляют ее с непосредственным знанием (интуицией и совестью), которое считают высшей формой разумности.
Люди обычно выражают «внерациональное» такими когнитивными приемами, как вчувствование, эмпатия, аналогия, метафора, аллегория, символизация, медитация, экстаз, озарение, аскеза, молитва, исповедь[17]. Эзотеризм же, как правило, сопряжен с молчаливым постижением предельных сущностей бытия через такие способности духа, как вера, совесть и мистическое прозрение. Диакон Андрей Кураев, видный православный публицист и миссионер, в своих публичных выступлениях предлагает особо выделять два вида молчания о непостижимом — молчание по незнанию и молчание от переизбытка знания.
Faith-вера молчалива, таинственна, и ее мистичность в полной мере невозможно выразить средствами мышления, будь то мышление вербально-логическое, визуальное, аудиальное, тактильное, вкусовое или запаховое. Можно предполагать, что у человеческой души есть априорная способность непосредственно проникать в глубины («четвертое измерение») вещей, в том числе, в сущности предельных целостностей бытия, и мгновенно постигать их смыслы. Эту таинственную, мистическую, способность души чаще именуют интуицией. В нее глубоко верят, например, платоники, но категорически не признают большинство сенсуалистов. Фома Аквинат говорил в своей «Сумме теологии» о мистическом опыте как об «экспериментальном познании Бога».
В работах «Кризис западной философии» и «Критика отвлеченных начал» В. С. Соловьев (1853—1900), русский религиозный философ и поэт, утверждает, что религиозный опыт имеет интуитивно-мистический характер и служит абсолютной опорой для опознания истины. По его мнению, этот опыт обладает нерушимой цельностью и конкретностью; любая попытка отделить в нем главное от второстепенного приводит к его распаду на абстрактные элементы, в каждом из которых уже не присутствует истинно сущее. Только схватывание непосредственной конкретной целостности всего бесконечного содержания внутреннего опыта — его всеединства — представляет собой, по В. С. Соловьеву, тот уникальный пример акта познания, когда познающее полностью совпадает с познаваемым, и познание, вне всяких сомнений, обладает признаком истинности.
У. Джемс (1842—1910), американский философ-прагматист и психолог, описывает мистическую религиозную интуицию через свойства неизреченности, кратковременности и пассивности ее получения. По У. Джемсу, самым интенсивным моментом религиозного чувства является его ядро — мистический опыт, мгновенное озарение, в котором не участвуют воля и разум и который не контролируется «полем сознания» человека. Джемс ярко описывает людей, достигших состояния обращения и вступивших в интимную связь с высшим началом. Религиозное чувство возвышенного — это то особое содрогание, какое мы испытываем в ночную пору в лесу или в горном ущелье; только в данном случае оно порождается мыслью о присутствии сверхъестественного. Сакральное проявляется через благочестивое поведение людей. Благочестие — обусловленность настроения и поступков человека представлением о присутствии или действии всемогущей силы.
В конечном счете, У. Джемс приходит к следующим выводам:
1) мистические состояния, достигшие своего полного развития, являются абсолютно авторитетными для тех лиц, которые их испытывают;
2) для лиц, не переживших мистического опыта, чужой мистический опыт лишен той авторитетности, которая заставляла бы их принимать без критики все мистические откровения;
3) мистический опыт подрывает авторитетность немистического или рационального сознания, основанного только на рассудке и чувствах[18].
С. Л. Франк (1877—1950), русский религиозный философ и психолог, обозначил молчаливо переживаемые предельные сущности бытия термином непостижимое[19]. Этот классик русской философии религии описывает «непосредственное знание непостижимого» как естину, созерцание безусловной нераздельной сплошности, исконно первичного целого, иррационального и содержащего нечто иное, нежели наши понятия о мире. Металогическую природу есть можно только молчаливо показать, в понятиях же бездонное есть в лучшем случае предстает в форме смутной «субстанции».