2. Не признавая реальности faith-веры, эпистемизм отдает когнитивный приоритет рассудочно-разумному знанию, полагает его выше belief-веры. Фидеизм, не отрицая верховенства опосредованного знания над belief-верой, заявляет о приоритете faith-веры. Поэтому традиционную дилемму эпистемизма и фидеизма нужно уточнить и переформулировать как проблемный вопрос о том, что в познании первично и чему принадлежит приоритет — духовной вере (интуиции, прямому созерцанию сущности) или опосредованному знанию (дискурсивному мышлению).
3. Противопоставлять в качестве истинных когнитивных противоположностей следует не всякую веру и знание, но лишь faith-веру (непосредственное духовное знание) и дискурсивное (опосредованное) знание. Фидеизм сопряжен с представлением о первостепенной значимости faith-веры, а эпистемизм исходит из когнитивного приоритета знания как согласованного единства разума и чувственного опыта.
2. ПРОГНОЗ РАЗВИТИЯ КОГНИТИВНОЙ ТОЛЕРАНТНОСТИ
К МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКИМ АЛЬТЕРНАТИВАМ:
АНАЛИЗ УЧЕНИЯ БАХАУЛЛЫ
Покажем, что в современном мире складываются объективные условия для мировоззренческого согласия между конкурирующими культурами, формами общественного сознания (наукой, философией, религией), а также для консенсуса внутри этих форм между: враждующими религиями, альтернативными философскими течениями, конкурирующими научными школами.
Одни культурологи полагают, что нет никакой единой культурной истории человечества, а история — это смена самодостаточных и автономных культур (Данилевский, Шпенглер, Тойнби, Мейер, Трёльч и др.). Напротив, другие теоретики убеждены в существовании универсальной всемирной истории, завершающейся общечеловеческой культурой (Вольтер, Кант, Гердер, В. С. Соловьев, Ясперс и др.). Как бы то ни было, из противоречивых контактов и диалектического отождествления всех различающихся культур современного человечества внутри них, действительно, усиливается общий объединительный момент — общечеловеческая культура. Наличие такого момента во внутренней структуре всех нынешних культур — момента, который дополняет эволюционирующие различия и противоречия между культурами, — способствует росту массовой терпимости к инакомыслию. Ныне человечество испытывает острую потребность в идеологии толерантности, и развитые государства начали выделять (с конца XX века) из своих бюджетов немалые средства на ее пропаганду и реализацию.
Современная доктрина ненасилия причудливо переплетена с альтернативной идеологией и практикой насилия; ненависть к иноверцам четко выражена афоризмом Ж. –П. Сартра «ад — это другие (люди)», явно противоположным христианскому требованию «возлюби врага своего».
Поскольку глобальный мировоззренческий консенсус ныне реально возможен, то актуальной задачей является экспликация симфоники — своеобразной диалектической логики и риторики веровательного консенсуса. В этом параграфе разговор об усилении тенденции когнитивной толерантности, в первую очередь, будет опираться на анализ религиозно-философского учения Бахауллы. Затем последует краткий разбор метафизики всеединства В. С. Соловьева и ряда общенаучных методологических идей (принципы дополнительности, неопределенности и др.).
Начиная с 1844 года, — доказывает современный американский богослов и журналист Уильям Сирз, — аналитико-геометрическая кривая, смоделированная в середине ХХ века специалистами и выражающая прирост человеческого знания (научного, технического, художественного и пр.), радикально изменила свой характер. До отметки «1844 год» она шла почти параллельно оси абсцисс, но сразу же после этой точки резко пошла вверх и по настоящее время продолжает подниматься почти вертикально[32].
Например, каждые десять лет информация, производимая сегодня наукой, возрастает на 200 %. В мире становится все больше профессиональных философов и, соответственно, заметно множится число обновляемых философских течений и концепций. В религиозной сфере лавинообразно нарастает множество новых вер и религиозных организаций (церквей, сект, деноминаций, культов, мистических движений). В одном только христианстве сегодня при желании можно насчитать более десяти тысяч крупных и мелких подразделений, находящихся в состоянии активной конкурентной борьбы.
В России с середины XIX века стали одна за другой появляться генеральные научные теории о всеединстве мира и его основных материальных форм. Вспомним в этой связи периодическую систему Д. И. Менделеева, закон гомологических рядов в наследственной изменчивости организмов Н. И. Вавилова, неэвклидову геометрию Н. И. Лобачевского, учение о ноосфере В. И. Вернадского, философию всеединства В. С. Соловьева. Вспомним учителей человечества Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского, художника А. А. Иванова, композитора П. И. Чайковского и многих других русских гениев. На Западе и на Востоке идут аналогичные процессы быстрого приумножения конкурирующих научных теорий, философских концепций, религиозных доктрин.
Телеграф, ротатор, атлантический кабель, пишущая машинка, телефон, газовый двигатель, автомобиль, линотип, фотография, дизель, кино, аэроплан, радио, телевидение, спутник, лазер, компьютер — все эти технические изобретения посыпались, начиная со второй половины XIX, как из рога изобилия, а сегодня тесно сблизили между собою страны и континенты, сделали нации ощутимо взаимозависимыми. При всем желании ни одному народу уже не удастся более замкнуться за «железным занавесом» в своих государственных границах.
Вместе с тем, очевидно, что расширенное воспроизводство старых и производство новых альтернативных научных теорий, философских концепций и религиозных учений способствует росту напряженности в обществе — усилению противостояния веровательных альтернатив: мировоззренческих идей, базовых идеалов восточных и западных культур, разнокалиберных идеологий (цивилизационных, национальных, классовых, клановых, групповых). Сегодня, например, не только естествоиспытатели и гуманитарии, но даже специалисты, работающие в родственных отраслях одной и той же научной дисциплины, нередко плохо понимают друг друга. В еще большей степени друг друга не понимают носители альтернативных философских идей и концепций. Что же касается адептов различных религий (мировых, национальных, родоплеменных), то между ними никогда не прекращается враждебная полемика, нередко заканчивающаяся военными действиями.
Ранний политеизм руководствовался формулой «У каждого народа свои боги», поэтому вероучения иноземных религий мало волновали умы античных мыслителей. Скажем, концепции Платона и Аристотеля о природе богов распространялись только на греческие религии. В те далекие от нас времена считалось, что расхождения разных стран в верованиях аналогичны родоплеменным различиям в языках, одеждах, церемониях. Исключение составляли иудейские пророки, для которых все боги, кроме Яхве, суть просто ложные кумиры. Масштабные религиозные конфликты начались с рождением мирового христианства и усилились с развитием всемирного ислама.
Монотеизм иудеев, христиан и мусульман был тесно связан с убеждением в том, что источником иноверия является зло и ложные религии следует безжалостно искоренять. Главной идеей государственного христианства стало кредо «Одна империя, одна религия, одна истина». Средневековье ознаменовано для христиан битвами с язычниками, иудеями и мусульманами. Мало что изменилось в воинствующем противостоянии мировых и национальных религий в эпохи Возрождения и Реформации. С наступлением эры мировых религиозных конфликтов отношения между частями человечества пропитались предрассудками, обусловленными логикой идеологической борьбы: крайним субъективизмом в оценке инакомыслия, фанатизмом, ненавистью к религиям инородцев.
В лучшем случае степень ложности чужих научных гипотез, философских идей или религиозных верований оценивалась в зависимости от их расстояния до «единственной истины», исповедуемой теми, кто берется оценивать когнитивную состоятельность инакомыслия. Чужая религия или философия зло высмеивалась, в своей доктрине недостатки не обнаруживались, — ей приписывались свойства исключительности и совершенства. Великий И. В. Гёте писал об этом так:
«Прочь, иудей и язычник! — кричит христианский фанатик.
Проклят язычник и гой, — в бороду шепчет еврей,
Христианина на кол, а иудея в геену! —
В песне турецкой малыш высмеял тех и других.
Кто из них к истине ближе? Реши!
Во дворце твоем, боги, пляшут фигляры —
И я мимо всего прохожу».
Вместе с тем в отношении своей конфессии священники и богословы непременно жалуются на низкий уровень религиозной образованности и маловерие большинства единоверцев, а философы — на недостаток у их читателей общей культуры и нежелание вникать в точку зрения автора. Напряжение мировоззренческого противостояния (прежде всего, религиозного и философского) не могло повышаться бесконечно долго. В Европе, начиная с XVIII века, возникает идеологическая разрядка в форме религиозного и философского вольнодумства, скептицизма и атеизма. Скептицизм есть «свое-иное» фанатизма, закономерная реакция на чрезмерную ортодоксальность. Вольнодумцы и скептики в Англии и Франции восставали против всякой конфессиональной авторитарности и подвергали сомнению истинность любых религий.
Правда, наивный атеизм тенденциозно редуцирует историю религий к истории мировоззренческих заблуждений и игнорирует религиозные культурные ценности. Суждения о религиях, высказанные, например, французскими энциклопедистами XVIII в., трудно назвать более интеллигентными, нежели речи неистовых христианских теологов Средневековья против еретиков. Когда в Европе накал противостояния между монотеизмом и атеизмом достиг апогея, то начал постепенно складываться метод историцизма — своего рода религиозная и философская компаративистика, относительно нейтральная в конфессиональном и идеологическом планах (Б. Спиноза, И. Гердер, Т. Карлейль, М. Мюллер, Э. Тайлор, Д. Фрезер, Ф. Джевонс, Ц. Тиль, А. Ревилль, Э. Ренан и др.).