Таким образом, произведение, именуемое "Вторым посланием св. Климента Римского," представляет собой немаловажный памятник раннехристианской эпохи. Анонимный автор этой проповеди в целом придерживается православной позиции, за исключением отмеченных нюансов экклесиологии. Его нельзя назвать выдающимся богословом, и сочинение его не блещет яркими литературными достоинствами, но, будучи выразителем воззрений значительного числа членов "народа Божия," он доносит до нас глас этого народа. Поэтому данное сочинение занимает, несмотря на некоторые его изъяны, достойное место в истории древнецерковной письменности.
3. Прочие сочинения, приписываемые св. Клименту Римскому.
"Два окружных послания о девстве" ("De virginitate"). "Псевдо-Климентины" ("Климентины").
"О Девстве."
Помимо "Второго послания" св. Клименту приписываются и некоторые другие произведения. Например, упомянутые выше "Апостольские постановления" и "Восьмикнижие Климента." Среди этих "подлогов" наибольший интерес представляют два послания к избравшим аскетическую жизнь подвижникам и подвижницам. На самом деле эти послания в своем изначальном виде были единым произведением, позднее искусственно разделенным на две части (Общий обзор их с приложением соответствующей библиографии см. в кн.: Quasten J. Patrology, vol. I, p. 58-59). Греческий оригинал, за исключением нескольких фрагментов, утерян, сочинение целиком сохранилось лишь в сирийском переводе (частично также и в коптском). Датируется оно приблизительно серединой III в., написано неизвестным автором, вероятно, в Палестине. Правда, высказывается и не менее основательное предположение, что данное произведение могло быть создано в сиро-Палестине ком ареале, т.е. в непосредственной близости к древнему сиро-язычному христианству (См.: Voobus A. History of Ascetism in the Syrian Orient. - Louvain, 1958. - Vol. 1. - P. 64-65). Главная тема этого сравнительно большого аскетического произведения (в двух посланиях 29 глав) - преимущество девственной жизни и высокие нравственные требования, предъявляемые к избравшим ее.
(Мы опираемся на русский перевод иеромонаха Августина: Климент, Папа Римский, св. Два окружных послания о девстве, или к девственникам и девственницам // Труды Киевской Духовной Академии. - 1869. - Т. 2. - С. 193 - 227. В предисловии к своему переводу отец Августин высказывает мнение о подлинной принадлежности этих посланий св. Клименту Римскому - тезис, не подкрепленный современными патрологическими изысканиями).
В частности, здесь говорится, что "всякому девственнику и всякой девственнице, решившимся поистине сохранить свое девство ради Царствия Небесного, необходимо во всем быть годными для этого Царствия. Ибо Царство Небесное восхищается не словами, не именем, не образованием, не происхождением, не красотою, не силою, не долголетием, но доблестью веры, когда человек являет дела веры" (I, 2). Данная новозаветная мысль о единстве веры и дел рефреном проходит через все сочинение: "Истинно верующий спасется, а кто только по имени называется верующим, а на деле не таков, тот не может спастись." Тем более основополагающий для всякого христианина принцип единства веры и дел необходим для избравших девственную жизнь, ибо они "суть прекрасные образцы для верующих и имеющих веровать." Поэтому такие подвижники должны отвергнуть "и похоть, и обольщение мира сего, и утехи, и пьянство, и всякую любовь его," освободив себя "от всякого обращения с миром, от всяких хитростей, сетей и препон его" (I, 3). Возжелавший достичь высот христианского призвания "отказывается из-за него и отделяется от всего мира, чтобы уединиться и жить жизнью божественною и небесною, как Ангелы... святые, в служении чистом и святом, в святости Духа Божия, и служить Богу Всемогущему чрез Иисуса Христа ради Царствия Небесного" (I, 4). Примером такого служения является Пресвятая Богородица, ибо "утроба девства святого носила Господа нашего Иисуса Христа, Сына Божия, и в тело, которое носил Господь наш и в котором совершил борьбу в этом мире, Он облекся от Святой Девы;" многие святые, как ветхозаветные (Илия, Елисей и др.)" так и новозаветные (Апостолы Павел, Варнава и др.)" также являют образец девства. Наконец, высшим образцом его служит Сам Господь. "Поэтому всякий девственник и девственница, если не будут совершенно как Христос или как те, которые Его суть, - не могут спастись" (I, 6-7). Исполняющие же прилежно свой подвиг целомудренной жизни добиваются стяжания Духа Божия: "все плоды их суть плоды Духа и Жизни, и они поистине суть град Божий, и дом, и храм, в котором вселяется и обитает Бог" (I, 9).
Именно возвышенная цель избравших сей подвиг и заставляет автора достаточно подробно останавливаться также на тех, кто позорит великое звание христианского девства. Он, в частности, упоминает о дурной молве, распространившейся относительно тех людей, "которые живут с девами под предлогом благочестия, и подвергают душу свою опасности, и ходят с ними одни, в дороге и пустыне, путем, полным опасностей, соблазнов, сетей и пропастей." Другие "едят и пьют с девами и святыми в возлежании (за столом), в отдохновениях и непотребствах многих;" третьи - "собираются для пустословия, празднословия, смеха, чтобы говорить злое друг о друге и охотиться словами один против другого" (I, 10). Все подобные злоупотребления и грехи происходят, согласно автору, от праздности и лени (I, 11). Вследствие этого он заповедует избравшим девственную жизнь пребывать в постоянных трудах и служениях. Из последних он выделяет посещение "сирых и вдовиц, особенно бедных, имеющих много детей," оказывание им всяческой помощи. Второе служение аскетов, отмечаемое в произведении, - "посещать одержимых злыми духами и творить над ними заклинательные молитвы, приятные пред лицем Божиим." Причем, как говорит автор, "постом и молитвою пусть заклинают, не словами красными, отборными и изысканными, но как мужи, от Бога получившие дар врачевания" (I, 12). Судя по данным замечаниям, аскеты в III в. исполняли служение первохристианских "эксорцистов," изгоняющих бесов, т.е. то служение, которое позднее стало почти исключительной прерогативой монашества.
Вторая часть произведения (или второе послание) посвящена почти наполовину предписаниям, регламентирующим правила поведения избравших целомудренную жизнь. Истинный образ поведения аскета здесь определяется так: "С девами не живем, и не имеем с ними никакого дела, и с ними не едим, не пьем, и где спит дева, не спим, и не умывают женщины ног наших, и не помазывают нас... Если же застигнет нас время [отдыха] на каком-либо месте, в поле, или городе, или в деревне, где встретятся и найдутся братия, входим к брату и созываем туда всех братии, и говорим с ними слова увещательные и честные" (II, 1). Далее повествуется о том, как следует себя вести, если в общине, куда пришел аскет, нет такого же, как он сам, подвижника; или если вся община состоит из женщин и "дев верных." Особая мудрость и трезвение требуются, если аскет попадает в место, где живут одни язычники, и они упрашивают его остаться на несколько дней. "Ибо мы не так служим, как пьяные язычники, богохульствующие в забавах своих, в словах обольщения по причине нечестия своего. Поэтому мы не поем язычникам и писаний не читаем им" (II, 6). Заканчивается сочинение опять обращением к примерам святых, которые "все время жизни своей и даже до конца, пребывали во взаимном общении, в служении чистом и без порока" (II, 7). Особое внимание обращается на тех из них, которые избежали вожделений блудной похоти, - например, на Иосифа, достойно противоставшего жгучей страсти египтянки. Но приводятся и обратные примеры: Сампсона, бывшего назореем, которого жена "погубила дешевым телом и похотью злою," поскольку "мужняя жена уловляет дорогие души" (II, 9); Давида, являвшегося "мужем по сердцу своему, человеком верным, совершенным, святым, истинным," но впавшим в соблазн, когда увидел обнаженную Вирсавию. И если такие мужи, - восклицает автор, - погибли чрез женщин, то какова твоя праведность или каков ты между святыми, если обращаешься с женами и девами ночью и днем, в безумии многом, без страха Божия?" (II, 10). Истинные подвижники должны следовать по стопам непорочных пророков и Апостолов, а также по стопам Самого Господа, в Котором "дан неуклонный предел, край и образец для всех родов человеческих" (II, 15).