Основы эстетики (стр. 14 из 32)

Подводя итог сказанному по поводу красоты, можно утверждать: красота – не только и не столько то, что находится на поверхности природы, природных форм как нечто конечное и внешне завершенное (внешняя красота), сколько то, что как бы скрыто в природе: внутренняя красота. Отсюда в отличие от красивого, представленного лишь единичным (единичной формой), красота (внутренняя красота) выводит единичное на уровень общих (всеобщих) форм природы.

Очевидно, что степень подогнанности единичного и общего в содержании предметов как единства разнообразного, а соответственно этому и степень совершенства красоты того или иного предмета может быть различной. Здесь есть свои уровни (выделять их мы не намерены, да это и не столько в данном случае важно), вершиной которых является «чистая красота», т.е. совершенство как «форма внутренней завершенности и тем самым бесконечности» (Ф. Энгельс).

Постижение чистой красоты – удел гения, и здесь есть смысл вспомнить пушкинское выражение (словосочетание) «гений чистой красоты».

Красивое можно выразить числом, поверить алгеброй (с красивым человек имеет дело как с чем-то опредмеченным, сторонним), красота же не поддается каким-то замерам (человек имеет дело с ней как явлением субъективированного порядка, т.е. явлением как бы находящимся внутри самого человека), нередко, видимо, поэтому некоторые художники говорят о красоте как о чем-то удивительном и недоступном, что создается ими из хаоса мироздания.

Отсюда если красивое (в силу своего однообразия), порождая у субъекта восприятия постоянно повторяющееся впечатление, в конце концов утомляет его, то красота, будучи единством разнообразия (многообразия), способна постоянно обновлять чувства человека и тем самым приносить ему каждый раз новые наслаждения.

На наш взгляд, красота раскрывается человеку через его зрительные и слуховые представления, через оперирование ими, – в отличие от красивого, которое обнаруживается на уровне зрительных и слуховых восприятий, и от приятного, которое дает о себе знать на уровне ощущений (вкуса, обоняния, осязания).

То, что красота (красивое) не связана с такими качествами, как вкус и обоняние, было подмечено в свое время Дидро в его статье «О прекрасном». «Итак, – писал он, – я называю прекрасным вне меня все, что содержит в себе нечто, способное пробудить в моем уме идею отношений, а прекрасным по отношению ко мне – все, пробуждающее эту идею.

Говоря «все», я исключаю при этом качества, относящиеся к вкусу и обонянию. Хотя эти качества способны пробудить в вас представление об отношениях, мы все же не называем прекрасными те предметы, которым они присущи, пока мы рассматриваем их лишь относительно этих качеств. Мы говорим: «превосходное кушание», «восхитительный запах», но не говорим «красивое кушание», «красивый запах». Когда же мы говорим: «вот красивый палтус», или «вот прекрасная роза», то имеем в виду другие качества розы или палтуса, а не те, которые относятся ко вкусу и обонянию»[33].

Итак, «красоту» и «красивое» нельзя рассматривать как синонимы, как понятия адекватные. Это с одной стороны. С другой – нельзя абсолютно, резко противопоставлять друг другу красоту и красивое, ибо, как можно было заметить, между ними имеется родственная связь (что, кстати говоря, подтверждается и их общим корнем – крас). Будучи «сродни» понятию красивое, красота является в то же время понятием более емким и богатым по содержанию, чем красивое (как нечто частное), а потому как бы вбирающим в себя последнее.

Говоря о прекрасном в аспекте соотношения его с красотой, красивым, следует сказать следующее.

Прекрасное – это качество, присущее человеку и утверждающееся в процессе его творческой, социально детерминированной деятельности. Прекрасное – тот случай, когда индивид, преодолевая зрелищное, созерцательное отношение к природе, как бы вырывается из-под власти внешних сил и, достигая уровня всеобщих сил, становится хозяином самого себя, а равно и природы, поскольку в этой ситуации способ его существования, мера его бытия – не созерцание природного объекта, а деятельное состояние, связанное не только с отражением природных форм бытия, но и с их преображением.

Прекрасное – это способ пребывания человека и утверждения себя, своего величия (благодаря творчеству) на уровне внутренне устойчивого, общего состояния в целом динамичной природы, мира.

Если приятное – способ удовлетворения психо-физиологических потребностей, а красота (единство многообразия) есть способ удовлетворения познавательно-оценочных потребностей, то прекрасное (точнее, возвышенно-прекрасное) представляет собой форму удовлетворения духовно творческих потребностей человека и потребностей самопознания (самосознания) с точки зрения своего величия, величия человеческого духа.

Красивое составляет предмет эстетического созерцания (восприятия), красота – сферу эстетического отношения (переживания), а прекрасное – область эстетической деятельности (эстетического творчества).

Эстетическое восприятие, эстетическое отношение и эстетическая деятельность входят как слагаемые в сферу эстетического освоения, графически это можно изобразить так:

Нелишне заметить, что красивое в искусстве, как и в жизни людей (в доме, на улице, на производстве и т.д.) нередко обретает статус украшения, красивости; прекрасное в отличие от красивого подобным образом «эксплуатироваться» (в смысле использоваться как средство чего-то, в частности украшения жизни) ни в коем случае не может.

Продолжая разговор о соотношении понятий «красота» и «прекрасное» нельзя не отметить еще одного очень важного положения. Красота (прежде всего внутренняя красота) и прекрасное – это не чужеродные по отношению друг к другу явления: в художественной, научной и других областях познавательно-творческой деятельности, красота сопровождает прекрасное, является как бы его спутником, а точнее, является сопричастницей прекрасного. Это значит, что субъект прекрасного, проявляя в данных сферах творчества свои сущностные силы, свое «Я» как личности, одновременно с этим обнаруживает, открывает, «творит» красоту природы, мира. Отсюда, чем в большей степени проявляет себя субъект на уровне прекрасного, тем в большей мере утверждает себя на уровне красоты (как внутренней красоты).

В связи с этим можно утверждать, что прекрасное представляет собой не что иное, как феномен творчества по мере, «по законам красоты». Отсюда прекрасное – переживание[34] красоты.

Обращаясь вновь к Кудряшу и Кулигину из драмы «Гроза» А.Островского, нетрудно видеть: Кудряш не замечает красоты в природе постольку, поскольку он далек – в силу отсутствия, неразвитости личностного «я» – от области прекрасного; Кулигин причастен к красоте природы благодаря тому, что его постоянно сопровождает чувство духовно-творческого самопроявления – чувство прекрасного.

Объединяющим центром прекрасного и красоты в процессе творческой деятельности (художественной, научной) является образ как образ-действие плюс образ-картина.

Таким образом, можно констатировать, что в научной, художественной, других сферах творческой деятельности функционирует, проявляет себя своеобразный закон параллелизма, единства прекрасного и красоты.

Следует сказать, что если искусство культивирует красоту: художник переводит красоту с уровня процесса на уровень продукта своей деятельности – овеществленный образ, то наука (ученый) пользуется ею в процессе своей творческой деятельности с целью открытия закона, постижения истины и в конечном продукте ученого – теории уже нет красоты как красоты природных форм, точнее, их сцеплений.

Нельзя не обратить внимания на взаимосвязь категорий прекрасного и нравственности (добра). Единство прекрасного и добра утверждала античная эстетика (Платон, Аристотель и др.). Эта мысль поддерживалась целым рядом известных эстетиков на протяжении всей истории эстетической мысли.

Прекрасное – это источник добра, а следовательно, истоки добра, нравственности заложены не в чем ином, как в прекрасном, в потребности и способности индивида утверждать себя по мере прекрасного. С этой точки зрения прекрасное всегда несет на себе функцию добра, по своей природе нравственно и, более того, является утверждением добра в истинном, высшем смысле слова. В самом деле, осуществлять себя как бескорыстное существо, в единстве с родом и в интересах всего человеческого рода, иметь такую потребность и способность – разве это не жить, не действовать по мере добра? Смысл такого самоосуществления именно в том высшем добре (в научно-философском, а не в житейском понимании этого явления), которое только можно принести человечеству.

Насколько важно нравственное начало в случае определения прекрасного, можно понять, скажем, на примере образа Элен из романа Л. Толстого «Война и мир». Известно, что Элен была красивой. Это Толстой подчеркивает на страницах своего романа неоднократно. «Элен была так хороша, что не только не было в ней заметно и тени кокетства, но, напротив, ей как будто совестно было за свою несомненную и слишком сильно и победительно-действующую красоту. Она как будто желала и не могла умалить своей красоты... У нее все освещалось жизнерадостной, самодовольной, молодой, неизменной улыбкой и необычайной, античной красотой тела. Что за красавица! – говорил каждый, кто се видел».

Но является ли образ красавицы Элен выражением прекрасного? Нет, отнюдь не является. И здесь нетрудно ответить на вопрос: почему? Все дело в том, что красивая внешность Элен – «ее мраморная красота, составляющая одно целое с ее платьем», – это всего лишь оболочка, за которой кроется нечто противоположное прекрасному, а именно: корысть, бессердечность, жестокость, порожденные отсутствием потребности к духовно-творческой деятельности, облагораживающей человеческую природу, т.е. кроется все то, что лишено добра и бескорыстия.