Основы эстетики (стр. 21 из 32)

Особую озабоченность сегодня вызывает демонстрация зарубежных фильмов (с их культом и эстетизацией жестокости, садизма, смерти и т.п.), соответственно настораживает и начавшийся процесс американизации отечественной культуры.

В этой связи нельзя не согласиться с высказыванием Никиты Михалкова: «Конечно, людям нужна правда, но одна лишь жестокая правда без любви есть ложь. Вот смотрите, Говорухин снял правдивые фильмы о нас самих. Но эта жестокая констатация ужаса, от которой опускаются руки, которая лишает зрителя желания жить. Или взять американские фильмы, да и многие наши боевики. Сколько же там убивают людей, сколько крови выплескивается на экран, сколько способов отправить человека в мир иной. И пилой-то распиливают, и утюгом раскаленным сжигают... и никто не запоминается, никого не жалко. А Достоевский написал 300-страничную книгу о молодом человеке, который зарубил старуху-процентщицу, и о том, что ему, отнявшему у другого Богом данную жизнь, пришлось выстрадать.

Вот это не горизонтальная, а вертикальная связь с миром – уникальная черта русской культуры».

Развитие современного искусства невозможно без освоения художественных традиций прошлого, в том числе реалистического искусства XIX века. Освоение всего лучшего в художественной культуре прошлого не компрометирует, не нивелирует, а напротив, обогащает творческий потенциал художника, позволяет ему формировать и раскрывать его творческое лицо – творческое «я». Ибо в художественно-творческом процессе действует не только закон отрицания отжившего, но и закон сохранения всего ценного, способного к дальнейшему развитию.

Исходя из этого, становится понятной ложность и бессмысленность положений о том, что новое искусство – новаторство художника исключает художественную преемственность, традиции, шире – культурное наследие.

Разрушение прекрасного, красоты, размывание критериев между прекрасным и безобразным становится сегодня характерным и чуть ли не модным явлением не только для практики нашего искусства (эстрада, кинематограф, театр), но и для ряда представителей эстетической и искусствоведческой мысли России.

Можно твердо сказать, что такое обновление эстетической теории и художественной практики ничего, кроме вреда, принести нам, нашему обществу, не может. И это хорошо осознают наши крупные писатели (например, В. Белов, В. Распутин и др.), которые в своем творчестве опираются на исконно русские традиции, связанные прежде всего с нравственными и духовными устремлениями народа.

Можно утверждать, что полноценное обновление, развитие нашей художественной культуры на современном этапе не может быть вне ее традиций, новаторство и традиции в ней должны быть диалектически сопряжены, находиться в постоянной взаимосвязи и единстве. А в основании этого диалектического единства должна быть заложена одна сила, одно начало – духовность, творчество души.

Далее целесообразно поставить вопрос: что отличает искусство от таких форм общественного сознания, как политика, право, мораль, религия и др.? (Нужно признать, что, хотя на эту тему написано очень много разного рода работ, тем не менее данный вопрос до настоящего времени во многом остается непроясненным, открытым). Политика, право, мораль – это, в сущности, проявление, выражение жизни людей «по горизонтали», в соответствии с телесными, земными потребностями. Иначе говоря, это такие формы общественного сознания, которые тесно примыкают к экономике. В.И. Ленин не случайно определял политику как «концентрированное выражение экономики». Что касается такой формы общественного сознания, как наука, то и ее основной смысл, пафос (в условиях классового общества) – земной, т.е. прикладной, производственный, технический.

Если обратиться к религии, то нельзя не признать, что она принципиально отличается от политики, права, морали и других форм общественного сознания. Суть этого отличия в том, что в рамках религии (религиозного сознания) жизнь человека, людей протекает «по вертикали», т.е. «по духу», а значит, с ориентацией на Бога (Абсолюта) как некой небесной, трансцендентной силы.

Теперь обратимся к искусству. Искусство, как правило, считают одной из форм общественного сознания. И делается это не совсем верно и, более того, во многом вопреки истине. Да, следует согласиться с тем, что, скажем, эпос в литературе относится к сфере общественного сознания, но лирика (как род литературы) – нет. Лирика – это сфера индивидуального, личностного сознания человека (творца) более того, для лирики (чистой лирики) существенно не сознание (не знания), а сверхсознание (т.е. творческое воображение, интуиция, чувства). Подобное можно сказать и о музыке.

В итоге нужно признать, что искусство есть способ индивидуально-универсального взаимодействия человека с миром, а, следовательно, оно представляет собой одновременно и горизонтальную, и вертикальную связь человека с ним в их единстве. Графически это можно представить таким образом:

Как видно, доминантным основанием взаимоотношения человека и мира в искусстве является пневмоантропокосмизм.

Далее зададимся вопросом: что такое гармоничное (целостное) развитие человека? В своей глубокой сущности оно представляет собой преображение, процесс преображения (но не преобразования) человеческой души, порождение ее в красоте. Основу гармоничного развития личности составляет сближение, породнение тела с духом, земного с небесным в человеке, точнее, в его душе.

В соответствии с вышесказанным ясно, что именно искусству (художественному творчеству) принадлежит ведущая ключевая роль в гармоничном развитии человека. (При этом мы вовсе не намерены игнорировать роль и значение красоты природы, предметной среды и других явлений действительности применительно к целостному развитию личности). Следует особо отметить, что наиболее важное значение тут имеет музыка и лирическая поэзия, как способ пробуждения творческих сил (энергии) души через приобщение к Вечному, через возвышение человека как некой целостности над всем эмпирическим во времени и пространстве.

О СОДЕРЖАНИИ И ФОРМЕ В ИСКУССТВЕ

Что следует понимать под содержанием искусства?[51] На этот вопрос наши ученые отвечают по-разному.

Наиболее распространенной является точка зрения, согласно которой искусство представляет собой образное воплощение неких идей (идеи) (в данном случае несущественно, в каком смысле – идеалистическом или материалистическом – они берутся). Так, Г.Н. Поспелов под содержанием художественного произведения понимал прежде всего «идейное содержание, образную идею». Среди авторов, склонных к такому пониманию содержания литературного произведения, – П.В. Медведев (В лаборатории писателя. М., 1962), Е. Добин (Герой. Сюжет. Деталь. Л., 1962), П.Г. Пустовойт (Слово. Стиль. Образ. Л., 1965) и др.

Вполне очевидно, что наши авторы идут здесь вслед за Гегелем, согласно которому «содержанием искусства является идея, а его формой – чувственное образное воплощение»[52]. Эта позиция была характерна также и для Белинского, который, развивая Гегеля, ставил такой вопрос: «Что такое мысль в поэзии» и отвечал следующим образом: «Для удовлетворительного ответа на этот вопрос должно решить сперва, что такое чувство. Чувство, как показывает самое этимологическое значение этого слова, есть принадлежность нашего организма, нашей плоти, нашей крови. Чувство и чувственность разнятся между собой тем, что последняя есть телесное ощущение, произведенное в организме каким-либо материальным предметом, а первое есть тоже телесное ощущение, но только произведенное мыслью. И вот отчего человек, занимающийся какими-нибудь вычислениями или сухими мыслями подносит руку ко лбу, потрясенный, взволнованный чувством, подносит руку к груди или к сердцу, ибо в этой груди у него замирает дыхание, ибо эта грудь у него сжимается или расширяется и в ней делается или тепло, или холодно, ибо это сердце у него млеет, и трепещет, и дрожит, и поднимает руки, ибо по всему его организму, от головы до ног, проходит огненный холод, и волосы становятся дыбом. Итак, очень понятно, что сочинение, в котором есть чувство, не может быть без мысли. И естественно, что чем глубже чувство, тем глубже и мысль, и наоборот... мысль, родившись в голове поэта, дала, так сказать, толчок его организму, взволновала и зажгла его кровь и зашевелилась в груди. Таков «Демон» Пушкина, я не говорю о его «Онегине», этом создании, великом и бессмертном, где что стих, то мысль, потому что в нем что стих, то чувство...»[53]. Как видно, для Белинского важна в поэзии не только мысль, но и чувство. Однако предпочтение все же отдается не чувству, а мысли (в этом сказывается зависимость Белинского от Гегеля). В этом лишний раз убеждает его высказывание в статье «Сочинения Державина»: «Поэзия рассуждает и мыслит – это правда, ибо ее содержание есть так же истина, как и содержание мышления, но поэзия рассуждает и мыслит образами и картинами, а не силлогизмами и дилеммами»[54].

Решающую роль в содержании литературного произведения отводил идее («истинной идее») Н.Г. Чернышевский. Это хорошо видно из его высказывания о художественности: «Художественность состоит в соответствии формы с идеею; поэтому, чтобы рассмотреть, каковы художественные достоинства произведения надобно как можно строже исследовать, истинна ли идея, лежащая в основании произведения. Если идея фальшива, о художественности не может быть и речи, потому что форма будет также фальшива, исполнена нецелесообразностей. Только произведение, в котором воплощена истинная идея, бывает художественно, если форма соответствует идее. Для решения последнего вопроса надобно посмотреть, действительно ли все части и подробности произведения проистекают из основной его идеи. Как бы ни замысловата или красива ни была сама по себе известная подробность – сцена, характер, эпизод, – но если она не служит полнейшему выражению основной идеи произведения, она вредит его художественности»[55].