В подобном же духе высказывался Г.В. Плеханов в статье «Искусство и общественная жизнь»: «...поэтические и вообще художественные произведения всегда что-нибудь рассказывают, потому что они всегда что-нибудь выражают. Конечно, они «рассказывают» на свой особый лад. Художник выражает свою идею образами, между тем как публицист доказывает свою мысль с помощью логических выводов»[56].
Содержание искусства интерпретирует как отражение идейного содержания немецкий философ Х. Бек. Так, сравнивая технику с искусством, он приходит к выводу: «Если мы имеем в виду искусство, то цель здесь явно заключается в выражении или образном отражении определенного идейного содержания; в технике же речь идет главным образом о пользовании природой».[57]
На наш взгляд, вышепредставленный подход абсолютизирует роль и место идеи (мысли) в содержании художественного произведения, явно принижая при этом значение других, и прежде всего эстетических, компонентов в его составе. Уместно в этой связи обратиться к суждениям самих художников, которые явно расходятся с тем, что говорят теоретики литературы о содержании произведений искусства. Гёте, например, на вопрос, какую идею хотел он воплотить в своем «Фаусте», ответил так: «Как будто я сам это знаю и могу это выразить... В самом деле, хорошая это была бы штука, если бы я попытался такую богатую, пеструю и в высшей степени разнообразную жизнь, которую я вложил в моего «Фауста», нанизать на тонкий шнурочек одной единой для всего произведения идеи». На вопрос Эккермана, какую идею он хотел бы выразить в «Тассо», Гете ответил: «Идею? Да почем я знаю. Передо мной была жизнь Тассо»[58].
Достоевский считал, что если идея целиком определяет содержание литературного произведения, то это наносит ущерб его художественности. Так, он признавался: «...на вещь, которую я теперь пишу («Бесы») в «Русский вестник», я сильно надеюсь не с художественной, а с тенденциозной стороны; хочется высказать несколько мыслей, хотя бы погибла моя художественность»[59]. По признанию И. Бунина, на начальном этапе работы им владеет «не готовая идея, а только самый общий смысл произведения – лишь звук его, если только так можно выразиться. И я часто не знаю, как я кончу: случается, что оканчиваешь свою вещь совсем не так, как предполагал вначале и даже в процессе работы»[60].
А вот утверждение М. Горького: «Художественный образ... – почти всегда шире и глубже идеи, он берет человека со всем разнообразием его духовной жизни, со всеми противоречиями его чувствований и мыслей»[61].
Как бы в противоположность этой точке зрения существует другая: содержанием искусства являются чувства (эмоции). Наряду с другими, ее придерживался Л.Н. Толстой (трактат «Что такое искусство?»). По его мнению, писатель занят не чем иным, как передачей своих эмоций (чувств) читателям. Отсюда речь идет о способности искусства эмоционально «заражать» публику. Думается, что этой точке зрения, как и предыдущей, присуща односторонность, проявляющаяся в абсолютизации, гипертрофии эмоционального начала (в ущерб интеллектуальному) в произведении искусства.
Г.В. Плеханов, полемизируя с Л.Н. Толстым, справедливо возражал, что искусство выражает не только чувства, но и мысли художника («в живых образах»)[62].
Преувеличивает роль эмоций и недооценивает значение мысли в художественном творчестве и А.Г. Ковалев, когда он пишет: «Эмоции не только мощный стимул воображения, но они и основное содержание творчества художника слова»[63].
В пособиях по литературоведению можно встретиться и с таким мнением, согласно которому под содержанием искусства нужно понимать не только идею, но и тему. Например Ф. Н. Головенченко пишет: «Сводить содержание только к идее нельзя... Содержание – это тема, идея, идейно осмысленные образы, система образов в художественном произведении»[64]. Аналогичным образом сводит содержание к теме произведения и его идее Н.А. Гуляев (Теория литературы. М., 1985). На наш взгляд, подобного рода определения страдают расплывчатостью, что вряд ли способствует позитивной разработке интересующего нас вопроса.
Весьма часто в отечественной науке содержание художественного произведения истолковывается как познание, отражение (отображение, изображение, воспроизведение) жизни, действительности. Как известно, истоки данного определения содержания искусства своими корнями уходят к Аристотелю («Об искусстве поэзии»). Примерно этой же точки зрения придерживался Л.И. Тимофеев. По его мнению, содержанием искусства является действительность, познанная и отраженная художником. Она была высказана Л.И. Тимофеевым в его учебнике по теории литературы 1948 года. В значительной степени он повторит ее позднее: «...объективным содержанием художественного произведения (а стало быть, в широком смысле слова, и литературы вообще) является прежде всего та историческая действительность, которая обусловила как сознание самого писателя, так и ту жизненную обстановку, в которой он находится и которую отражает в своем творчестве, как бы он к этой обстановке сам ни относился»[65]. Эту точку зрения можно обнаружить и в другом источнике: «Содержанием литературного произведения является отраженная в нем жизнь, жизненные явления, которые определяют в произведении его тему»[66].
К обобщенному воспроизведению (отражению) характерностей реальной жизни склонен относить содержание искусства И.Ф. Волков. «В основе художественного творчества в любом случае, – считает он, – лежит реальная жизненная характерность. И обобщение в искусстве непременно предполагает возведение характерности в ранг ее всеобщей значимости, что достигается путем отбора, концентрации и творческого «домысливания» реальной характерности в воображении художника, то есть путем типизации»[67]. Художественное содержание, по словам Волкова, существует «в виде художественно типизированной характерности, например, в виде типических характеров и типических обстоятельств в эпических и драматических произведениях литературы»[68].
К отражению действительности сводит содержание искусства Н.В. Осьмаков. По его словам, «...всякое художественное творчество базируется на познании действительности с помощью образов. Лирическое творчество, как и эпическое или драматическое, – есть образное отражение действительности»[69]. «Искусство, как известно, является специфической формой отражения действительности. Выполняя познавательные функции, оно, естественно, имеет нечто общее с наукой. И пусть у науки и искусства свои собственные идеи о истине, важно, однако, то, что и наука и искусство преследуют одну и ту же цель — познание объективной действительности», – сказано в одном из учебных пособий по эстетике.[70]
К знанию, познанию действительности в образной форме сводят содержание искусства наши философы. «Искусство – образное освоение действительности... Искусство...отражает общее, но это общее (типичное) представляется в конкретных, живых образах»[71]. «Искусство является как бы раскрытием глубинной сущности действительности (что является общим для всех видов знания), задача которого – выразить эту сущность в наглядной форме»[72]. «Человек искусства мыслит образами. Это специфическая, присущая искусству форма отражения действительности»[73].
По поводу этой точки зрения можно (и нужно) сказать следующее. Она явно не учитывает специфику содержания художественного произведения и страдает гносеологизмом. Ведь то, что здесь говорится относительно содержания в искусстве можно в равной степени отнести и к содержанию науки. Кстати, В.Г. Белинский, как известно, усматривал различие между наукой и искусством не в содержании, а только в форме. А.К. Дремов также утверждал, что «искусство и наука имеют один предмет» и что в науке и в искусстве «отражается одно и то же, но по-разному»[74].
Утверждение В.В. Ванслова, что предметом искусства «являются эстетические качества явлений действительности, объективно им присущие»1 мало что значит и сути взгляда не изменяет.
Можно во многом согласиться с определением художественного содержания в литературе как отражения, изображения, воспроизведения реальности, если относить его к эпосу, а не к лирике. Ибо более чем очевидно, что применительно к содержанию лирики это определение не годится: ведь ни о каких типических обстоятельствах и типических характерах как воспроизведении реальности в данном случае говорить не приходится.
Более того, возникает вопрос о правомерности сведения содержания даже эпических произведений к «изображению». Существенно в этом случае обратиться к высказыванию Э. Хемингуэя о сущности искусства в интервью корреспонденту журнала «Иностранная литература». На вопрос корреспондента: «В чем вы, как писатель, видите назначение своего творчества? В чем преимущество изображения факта перед самим фактом?» –он ответил: «Из того, что на самом деле было, и из того, что есть как оно есть, и из всего, что знаешь, и из всего, чего знать не можешь, создаешь силой вымысла не изображение, а нечто совсем новое, более истинное, чем все истинно сущее, и ты даешь этому жизнь, а если ты хорошо сделал свое дело, то и бессмертие»2.