Меня вернули назад.
«Что ты имеешь в виду? Я люблю тебя. Просто я не могу так с тобой жить».
Нэнси стиснула зубы. «Такая жизнь мне нравится не больше, чем тебе,– сказала она.– Ты хочешь внушить мне чувство вины?– Ее глаза наполнились слезами.– Что будет с детьми?»
Я ужасно себя почувствовал. Я знал, что больше всего Нэнси боится остаться одна с детьми. Мне кажется, она так до конца и не оправилась после ухода из семьи ее отца. Мне остается только сожалеть об этом, но здесь я ни при чем. У меня свои проблемы.
«Я больше не могу так жить,– сказал я.– Я уже готов пойти на то, чтобы не заниматься с тобой любовью. Но когда ты занимаешься ею с кем-то еще,– это уже слишком».
Это замечание вывело ее из себя. Она все время говорила, что Борис для нее является только другом. Она прочла мне лекцию о том, что значит быть подозрительным и какие вредные последствия вызывает ревность. «Может быть, ты действительно болен.
У меня есть только мои друзья. Сколько можно об этом спрашивать?»
У нее потекли слезы. Полилась вся горечь и посыпались все обвинения в мой адрес: про ее одиночество и молчаливое страдание, про ее вину и тоску. А также все взаимные обвинения, обиды, враждебность. Какой я холодный и неласковый, бессердечный и жесткий человек, полностью лишенный всяческого сочувствия.
Какой я нечуткий и неразумный. Если бы я любил ее на самом деле, то понимал бы, что ей нужно, и так далее, и тому подобное.
В меня палили из крупнокалиберного пулемета; а у меня в руках была только садовая лопатка.
Затем она как-то сразу действительно успокоилась. «Есть еще одна вещь,– сказала Нэнси.– Когда приходит время заниматься любовью, ты остаешься таким же драчуном. Ты так этому и не научился. Ты– животное. Ты– живое воплощение самой грубости. Мне нравится некоторая утонченность. Я думала, что ты поймешь это хотя бы сейчас!– Она встала и отвернулась.– Я не знаю, что с тобой делать: сейчас я на пределе своих психических возможностей!»
Я сник, просто распался на части, потеряв все, что имел. Поникнув головой, я побрел к подвалу. Я себя чувствовал как последнее дерьмо.
Норман откинулся в кресле и закрыл лицо руками.
– Что мне делать? Я не знаю, куда мне деться...
Эта жалоба Нормана словно ужалила меня. Я стараюсь быть объективным, но я не каменный. Я положил руку ему на плечо и сказал, что все образуется.
– Это здоровое очищение атмосферы. После открытого выражения ваших чувств возможно все что угодно.
Я не верил в это, но сказал. Будучи аналитиком, вам иногда приходится говорить какие-то вещи, в которые вы сами не верите. Самое смешное, что именно это позволяет вам оставаться честным.
– У меня дух захватило,– сказала Рэйчел.– Что произошло дальше? Куда ты направился потом? Не могу дождаться!
Она сидела на софе, поджав под себя ноги; позицию йоги она считала для себя вполне удобной. А я нет.
– Толком не знаю,– ответил я.– Тот, кто борется с драконом и со всех ног удирает от него в подвал, не герой. Может быть, я там его и оставлю. Наверное, это среда его обитания.
– Я думала, в нем проявится истинная воля,– сказала Рэйчел.– А он даже не сделал никакой попытки. Он просто отступил и все.
– Может быть, и так, но постепенно приближается конец истории. У меня была цель– показать кризис среднего возраста, а не устраивать еще один.
– Мне нравится их диалог,– сказала Рэйчел.– Сцена в саду просто великолепна. Неужели так все и происходит?
Я поежился в кресле.
– Я довольно свободно оперирую фактами. Обрывками и осколками прошлого. Но чувства близки к тем, которые были у Нормана, и все происходящее в точности соответствует моему пониманию психологии.
Рэйчел задумалась.
– Нэнси не настолько честна, как Норман. Почему она не призналась в том, что у нее есть любовник?
– Как я уже говорил, она столько же вкладывала себя в жизнь с Норманом, сколько вкладывал себя Норман в жизнь с ней. Она не хотела пойти на риск и все это потерять. Разумеется, Норман уже знал о ее связи, но не мог продемонстрировать Нэнси ее измену, так как сам был крепко связан материнским комплексом.
– Все же,– сказала Рэйчел,– Нэнси мне гораздо симпатичнее, чем Норман. Его выходки граничат с крайностью. В какой-то момент он очаровательный Дон Жуан со сверкающим мечом, в следующий момент– клоун, затем– дурак. Как может женщина жить с таким мужчиной? Почему Нэнси давно его не бросила?»
– Ты должна читать между строк. Может быть, слишком много осталось за рамками текста? Например, в третьей главе, где я писал об анимусе? Я имел в виду, что читатель учтет проекцию Нэнси на Нормана, в которой содержался материал, связанный с ее отцом; она хотела видеть в Нормане главу семейства, который действительно отвечал бы за все. А он не мог соответствовать этому образу, потому что в нем было слишком много от пуэра. Но при этом он был очень хорошим экраном для такой проекции. Нэнси все еще верит в Нормана, она продолжает надеяться на него.
Вспомни, с самого детства у нее не осталось ощущения, связанного со своим родным отцом. Это же очень важно. У нее нет реальной сбалансированной модели анимуса, которая бы способствовала ее психологическому развитию. Эмоциональная пустота в ее отношении к родному отцу заполнена фантазиями– ожиданиями, порожденными архетипическим отцом. Роль Нормана в ее жизни состоит в том, чтобы сделать реальной эту фантазию. Строго говоря, у Нэнси нет даже отцовского комплекса; у нее не существует прямой связи с архетипом отца.
– Он может оказаться замечательным анимусом,– заметила Рэйчел.
– Да, настоящим бременем. У Нормана не было никаких шансов. На этот раз победил Голиаф.
Мне понравилась эта строчка. Рэйчел, видимо, этого не заметила.
– Боюсь, что Нэнси не лучше Нормана осознает ситуацию, в которой они оказались,– сказал я,– и не больше, чем он, способна на разрыв отношений. Она напоминает сказочный образ женщины с веретеном, материнскую фигуру, воображение которой заставляет героя отправиться на поиски сокровища. И тогда, разумеется, она попадается на крючок проекции и становится матерью.
Об этом я хотел сказать несколько подробнее, а именно о воздействии проекции на человека, который становится ее носителем. В моем представлении Норман не должен быть лучше, чем видит его Нэнси или чем она хочет его видеть. Так получается изза идентификации с ней и ее потребностями. Здесь существует и другой психологический механизм: Нэнси идентифицируется с матерью, потому что ему нужна именно мать.
– Все получается так сложно,– сказала Рэйчел.– И эти отношения между ними продолжались и ночью.
– Да,– кивнул я.– Трудно сказать, насколько нереальными были ожидания Нэнси относительно Нормана или же они были только преждевременными. Я лишь хочу сказать, что он еще довольно молод. Кто знает, возможно, он почувствует, что ему хватит быть пуэром, и у него плавно и постепенно начнется движение к senex'y.
Разумеется, это только абстрактные размышления. В данный момент происходит истинная трагедия. Из-за своей связи с отцом в душе Нэнси остается маленькой девочкой. Она не может сексуально соответствовать Норману, так как в ее психике он по-прежнему отождествляется с моделью отца. Можно себе вообразить, что если бы она была уверена, что он соответствует ее представлениям о том, каким должен быть мужчина, она бы действительно к нему пришла. Но в действительности я так не думаю. Запрет на инцест никогда не позволит Нэнси проявить к Норману сексуальные чувства, пока она идентифицирует его со своим отцом.
Она может жить с ним как с братом, может быть, как с лучшим другом, но не как с любовником.
– А как же насчет запрета на инцест у самого Нормана? возразила Рэйчел.– Если у него такая сильная материнская проекция на Нэнси, почему же тогда он часто становился импотентом и с другими женщинами, а не только с ней?
Рэйчел поймала меня на месте. Здесь было явное несоответствие теории, и я не мог его объяснить.
– Да,– сказал я,– так оно и было. До поры до времени он мог с ней спать без всяких проблем. Но что касается психологии, здесь у меня нет уверенности. Над этим мне нужно подумать.
Рэйчел перелистывала рукопись. Зевнув, она сказала:
– Я не думаю, что нужно печатать то, что ты пишешь о своих старых записях и литературных трудах. Какое отношение все это имеет к Норману?
Я не знал, что ответить. У меня все вылетело из головы. Напечатать это мне казалось вполне уместным, но я никак не мог этого объяснить.
– При чем здесь это упоминание Ницше?– спросила Рэйчел.– Я не вижу, какое отношение имеет замечание Рильке о помощи в трудную минуту. Строчка Кьеркегора о гусях довольно пикантна, но кто такой Рене Дюмаль?
– Это мои старые герои,– сказал я.– Наверное, к этой истории они не имеют прямого отношения, но им найдется в ней место. Это что-нибудь да значит. Синхронизм?
Рэйчел игриво улыбнулась, но было заметно, что она немного сникла. Она никогда так надолго у меня не оставалась.
– Норман жил в мире «делаю, если уверен»,– сказал я.– Он думал, что работа над собой– это иллюзия. Если бы он, наконец, раскрыл свои истинные чувства, просто выразил их, то жена в обмороке упала бы к нему в объятия. Из-за того, что это не случилось, произошла сцена в саду. Обе эти сцены были у него в воображении. Он просто не понимал, что она живет в другой реальности. С тех пор они больше ни видели друг друга.
За все, что произошло, отвечает он. Это регрессия. Подвал это метафора бессознательного. Это понятно?
Рэйчел не ответила. Она уже почти ушла. Наша встреча подошла к концу.
– В отношениях между Норманом и Нэнси нет ничего особенного. Когда-то они хорошо подходили друг другу, сейчас– нет. Проблема лишь в том, что делать. Я полагаю, главное в том, что у них обоих есть нераскрытые возможности: и сексуальные, и другие, которые они друг без друга не могут осознать. Я долго думал над тем, что эти возможности могли их соединять. Норман тоже так думал, иначе бы он не пытался наладить их совместную жизнь.