Данные WVS 5 волны для уровня межличностного доверия в России лучше, чем исследование Института социологии РАН 2010 года, соответствуют результатам ранее проведённых чисто российских исследований. По данным исследования А.Н. Татарко, которое правда было проведено не на всероссийской репрезентативной выборке, а только в Москве, Санкт-Петербурге, Пензе и Балашове (Саратовской области) в 2005 году уровень межличностного доверия составил 22%[10]. В совместной монографии А.Н. Татарко и Н.М. Лебедева, сравнивая данные WVS 2, 4 и 5 волн с результатами своего исследования 2005 года, приходят к выводу, что уровень межличностного доверия в России должен оцениваться как существенно более низкий, чем в таких странах, как Япония, Китай, Швеция и США. Исследователи объясняют падение уровня межличностного доверия тем, что в эти годы в нашей стране разрушался старый, советский социальный капитал и должен был формироваться новый, основанный на рациональном, разумном доверии другим индивидам[11]. Но формирование такого социального капитала пока далеко от достижения желаемого исследователями результата.
В феврале 2009 года был проведён общероссийский опрос по репрезентативной выборке, целью которого было изучение межличностного доверия в России[12]. Этот опрос стал частью международного социологического проекта «Сравнительные исследования доверия в различных странах в период глобализации», осуществлявшегося под руководством социологов Японии. Анализ данных этого исследования привёл к выводу о том, что в современной России «если воспользоваться терминологией Ф. Тённиса, смешаны черты Gemeinschaft (сообщества, основанного на родственных связях) и Gesellschaft (общества, основанного на чисто социальных связях)»[13]. Эта особенность российского социума проявляется, в частности, в том, что наши сограждане близким родственникам доверяют существенно больше, чем сослуживцам по работе[14], не говоря уже о незнакомых людях. По уровням межличностного доверия можно выделить несколько «кругов общения», включающих более или менее близких индивидов. Доверие близким родственникам находится на уровне 56-57%, друзьям и дальним родственникам – 41-48%. А на более дальних «кругах общения» происходит буквально падение доверия: коллегам по работе и соседям доверят 21-26% респондентов, а знакомым – только 9%[15].
В февральском опросе 2009 года изучалось не только декларируемое доверие, как результат ответа на вопрос о том, кому доверяют респонденты, но и фактическое доверие, как результаты их ответов на серию вопросов о том, к кому они обращались за помощью, а кому помогали сами[16]. Оказалось, что российские респонденты чаще всего просили о помощи у своих матерей (45%), а у отцов – существенно реже (26%). У коллег по работе респонденты просили помощи почти в 1,5 раза реже (15%), а у начальников по работе – ещё в 2 раза реже (8%). Такой уровень фактического доверия к начальникам можно оценивать как одно из проявлений отчуждения российских граждан от управления, потому что к начальникам они обращаются за помощью только при крайней необходимости[17]. В целом можно сделать вывод, что в современной России должностным лицам на основе имеющихся у них формальных полномочий доверяют намного меньше, чем коллегам по работе, и во много раз меньше, чем родственникам и близким знакомым. В результате российский социум является весьма сильно разделённым на узкие социальные группы, нередко называемые кланами или кликами[18], в которых межличностное доверие основано на родственных или дружеских связях[19].
Такая социальная среда существенно способствует коррупции в самых различных взаимоотношениях и в решениях разнообразных проблем.
В современном российском социуме уровень доверия должностным лицам определяется не тем, какими полномочиями они обладают и по каким известным нормам они действуют, а их личностными качествами. Поэтому для получения предсказуемого результата от действий таких должностных лиц индивидам приходится выстраивать с ними личностные, партикулярные отношения. Такие партикулярные отношения могут быть основаны на высоком доверии индивида к конкретному должностному лицу, но не ко всем исполняющим такие должности. Следовательно, такие отношения между индивидами и должностными лицами возникают при низком уровне межличностного доверия в социуме, когда социальный опыт индивидов показывает им, что доверять можно только тем, с кем хорошо знаком.
При низком уровне межличностного доверия во взаимодействиях с должностными лицами индивидам невозможно надеяться на исполнение их полномочий в соответствии с формальными и публично декларируемыми нормами. Социальный опыт показывает индивидам, что наиболее вероятно осуществление действий должностных лиц в их собственных интересах, с минимальными затратами усилий, чтобы решить проблему того или иного индивида, к ним обратившегося. Нередко в таких условиях для получения решения своей проблемы от должностного лица индивид вынужден специальным образом мотивировать это должностное лицо, что и должно оцениваться как коррупционное действие, независимо от того, будет ли это мотивирование выражено в материальной или нематериальной форме.
Изложенное выше понимание коррупции ближе к тому, которое используется в странах Европейского Союза, чем к тому, которое используется в современной России. В Европейском Союзе, в частности, введена не только уголовная ответственность за коррупцию, но и гражданско-правовая, т.е. не связанная с уголовными обвинениями, а предполагающая разбор в судах гражданских исков, в частности, о нарушениях прав и свобод, материальных и нематериальных интересов сторон. В частности, гражданские иски от понесших ущерб в результате коррупции, могут подаваться в суды в целях получения полного возмещения ущерба, что в современной России не реализовано.
Такое понимание коррупции должно постепенно вводиться и в России, поскольку наша страна подписала Конвенцию Совета Европы о гражданско-правовой ответственности за коррупцию от 4 ноября 1999 года. Во второй статье этой Конвенции приводится следующее понимание коррупции:
«Для целей настоящей Конвенции "коррупция" означает просьбу, предложение, дачу или принятие, прямо или косвенно, взятки или любого другого ненадлежащего преимущества или обещания такового, которые искажают нормальное выполнение любой обязанности, или поведение, требуемое от получателя взятки, ненадлежащего преимущества или обещания такового»[20].
В Уголовном кодексе РФ термин «коррупция» вообще не используется, а для юридической обоснованности уголовного преследования за действия, чаще всего относящиеся к коррупции, необходимо, например, собирать доказательства того, что:
-такое «деяние повлекло причинение существенного вреда правам и законным интересам граждан или организаций либо охраняемым законом интересам общества или государства» (статья 201);
-коммерческий подкуп выразился в незаконной передаче должностному лицу «денег, ценных бумаг, иного имущества», либо в незаконном оказании «ему услуг имущественного характера за совершение действий (бездействия) в интересах дающего в связи с занимаемым этим лицом служебным положением» (статья 204);
-был факт получения должностным лицом «взятки в виде денег, ценных бумаг, иного имущества или выгод имущественного характера за действия (бездействие) в пользу взяткодателя или представляемых им лиц, если такие действия (бездействие) входят в служебные полномочия должностного лица либо оно в силу должностного положения может способствовать таким действиям (бездействию), а равно за общее покровительство или попустительство по службе» (статья 290) и т.п[21].
В российской судебной практике в силу высокого уровня конфиденциальности и скрытности совершения коррупционных действий очень сложно юридически обоснованно доказывать существенность вреда, наносимого коррупционерами, связи их действий с имеющимися у них должностными полномочиями, предоставление им услуг именно имущественного характера и т.п. К этому добавляется ещё и коррупция в российской судебной власти, позволяющей сторонам судебных разбирательств влиять на решения судей. Поэтому российские коррупционеры крайне редко могут быть привлечены к уголовной ответственности.
В странах Европейского Союза обвинения в коррупционных преступлениях тоже довольно редко могут быть юридически обоснованы. Но для обоснования гражданских исков к коррупционерам необязательно доказывать существенность вреда и связи их действий с имеющимися у них должностными полномочиями. В результате опасность быть признанным коррупционером в таких судебных разбирательствах настолько высока, что подавляющее большинство должностных лиц коррупционные действия не осуществляют. Ведь иначе они рискуют никогда больше не получить никакой значимой должности ни в органах государственного или муниципального управления, ни в частном бизнесе, ни в некоммерческих или общественных организациях. Их карьеры просто навсегда закончатся после совершения всего лишь одного коррупционного действия в период исполнения той или иной должности. Это с высокой вероятностью произойдёт ещё и потому, что европейские суды доверяют свидетельствам совершения коррупционных действий, получаемых от граждан и СМИ, а организации гражданского общества в европейских странах заставляют быть информационно открытыми органы власти, организации частного бизнеса, некоммерческие и общественные. В нашей стране суды существенно меньше доверяют свидетельствам граждан и СМИ, чем свидетельствам представителей органов власти. Корпоративная солидарность российских чиновников помогает им избегать уголовных наказаний за коррупцию с помощью представления в судебных разбирательствах доказательств невиновности коррупционеров.