Таким образом, до обретения обществом указанных выше объективных условий (показателей, параметров) ни при каких благоприятных условиях государство образоваться не может. После обретения обществом таких объективных условий оно уже может стать государством – но только при благоприятных условиях[274]. При их отсутствии потенциально раннегосударственные общества продолжают развиваться, но только как аналоги раннего государства.
Таким образом, по достижению постпервобытными обществами определенного объема и уровня сложности в них начинался тот или иной процесс качественных изменений. Но направлений таких трансформаций было много. Ретроспективно это множество путей имеет смысл разделить на два главных:
– непосредственное преобразование в раннее государство (более редкий путь, по крайней мере, до тех пор, пока государственность не стала широко распространенной);
– трансформация в аналог государства.
В свою очередь, пути развития аналогов также различны. Одни оказываются вовсе не способными стать государством, как по самой своей природе, так и из-за того, что их политогенез был насильственно прерван (в нижеприведенных примерах это ирокезы, туареги, хунну, галлы и другие). Другие аналоги превращаются в государство. Однако такой переход осуществляется по достижению уже весьма высокого уровня развития и сложности, вполне сравнимого с уровнем многих государственных обществ. Причем уровень, с которого разные аналоги превращаются в государство, сильно варьирует. Одни аналоги трансформируются в государство, имея население 10–15 тыс. человек, другие – уже много десятков тысяч, а третьи – сотни тысяч. Фактически некоторые аналоговые общества до преобразования в государство делают еще одну-две трансформации, превращаясь в еще более сложный и крупный аналог (примеры мы увидим далее).
Все это значит, что переход к государству в разных обществах осуществляется не с одного и того же, как обычно полагают, а с очень разных уровней социокультурной и политической сложности. Если этого не учитывать, то невозможно понять, ни какие условия требуются для образования раннего государства, ни какова его специфика по сравнению с другими типами политий, а значит, и не получится дать удачную дефиницию раннего государства.
Однако другая сторона вопроса заключается в том, что общество, которое позже (по отношению к периоду, в котором мы его рассматриваем) должно превратиться в государство (с какого бы высокого этапа развития это ни происходило) все равно является догосударственным. И это, на первый взгляд, означает как бы противоречие в моей теории аналогов раннего государства. В самом деле, как аналоги могут одновременно быть и догосударственными, и равными государству политиями? Однако никакого противоречия тут нет. Дело в том, что можно вести речь о стадиально догосударственных и исторически догосударственных обществах. А это большая разница. Аналоги выступают только как исторически догосударственные, но не как стадиально догосударственные.
Другими словами, стадиально аналоги раннего государства были равны ранним государствам (и те и другие находились на одной – раннегосударственной – стадии политогенеза), но исторически оставались догосударственными.
Для лучшего понимания такого разграничения можно провести следующую аналогию. Скотоводство может исторически предшествовать земледелию, но стадиально – это равные виды производства[275]. Можно привести и более близкую россиянам аналогию. Если считать капитализмом господство негосударственного капитала в промышленности, то сегодня Россию в этом смысле уже можно назвать капиталистическим обществом. Но тогда социализм неожиданно оказывается докапиталистическим строем. Однако, очевидно, что он не равен докапиталистическому феодальному строю. Феодализм был и стадиально, и исторически докапиталистическим, а социализм был индустриальным обществом и выступал как аналог капиталистического индустриального хозяйства.
Таким образом, я предложил разделить все догосударственные общества на две группы: стадиально (принципиально) догосударственные, и стадиально равные раннему государству. Первые – при наличном уровне сложности и размеров не могут образовать раннее государство. Вторые – объективно уже способны образовать государство. Они и есть аналоги раннего государства[276]. При этом многие аналоги, находясь на одной стадии эволюции с ранними государствами, исторически были догосударственными политиями.
И еще одно принципиальное замечание. Стадиальное равенство означает только нахождение в объеме одной стадии развития. Но оно не означает равенства и по всем остальным параметрам. Одни социальные организмы и явления в рамках стадии выступают более развитыми, прогрессивными, универсальными, перспективными, чем другие. Именно так и обстоит дело в отношении ранних государств и аналогов. Иначе раньше или позже аналоги не стали бы трансформироваться в государства.
Аналоги раннего государства: классификация
Следует учитывать, что приведенные ниже в примерах аналоги сильно отличаются друг от друга по развитости и размерам. Однако во всех случаях речь идет либо об унитарных политиях, либо о прочных политических союзах с институционализированными механизмами объединения. Последние имели какие-то общие верховные органы и механизмы, поддерживающие политическую устойчивость, и представляли, по крайней мере, с точки зрения иных обществ, некое постоянное единство. Народы, имеющие только культурное единство, а политически способные объединяться лишь кратковременно для определенных действий (вроде нуэров или берберов[277]), нельзя считать аналогами раннего государства.
Все приведенные ниже примеры – это общества, население которых достигает, по крайней мере, несколько тысяч человек. Однако население многих описанных ниже аналогов составляет десятки, сотни тысяч, а то и миллионы человек. Вопрос о роли размеров обществ и численности населения в политогенезе будет рассмотрен сразу после классификации аналогов.
Все аналоги отличаются от ранних государств особенностями политического устройства и управления. Однако, как мы видели, в каждом типе аналогов это проявляется по-разному. Например, в самоуправляющихся общинах недостаточно прослеживается отделение власти от населения; в конфедерациях – налицо слабость централизации власти и т. п. Поэтому я старался классифицировать аналоги по особенностям их политической формы, хотя полностью провести этот принцип достаточно трудно. Можно выделить следующие типы и подтипы аналогов.
Во-первых, некоторые самоуправляющиеся общины и территории.
А) городские и полисные, особенно при наличии развитой торговли. Примерами таких самоуправляющихся городских общин являются города этрусков (о них еще будет сказано далее) и некоторые (но, конечно, далеко-далеко не все) греческие полисы[278]; храмово-городские общины Аравии (Северо-восточный Йемен II–III вв. н. э)[279], возможно, некоторые города Галлии, где в целом насчитывалось до тысячи «подлинных городов», население некоторых из них достигало десятков тысяч человек[280].
Б) достаточно крупные самоуправляющиеся переселенческие территории (вроде Исландии X–XIII вв.)[281]. Исландия дает нам интересный пример превращения малого аналога в более крупный, а также того, как рост объемов и сложности общества постепенно все же склоняет развитие аналогов к государственности. В конце XI века в Исландии насчитывалось примерно 4500 сельскохозяйственных дворов[282], а население, вероятно, составляло где-то 20–30 тыс. человек. Оно затем сильно увеличилось и в XIII в. достигло 70–80 тыс. человек[283]. Соответственно изменилась и социальная структура общества. В начале XI в. было принято решение о разделе крупных земельных хозяйств знати (хавдингов) между фермерами (бондами), который завершился в середине XI столетия[284]. Таким образом, Исландия превратилась в общество фермеров-середняков. Однако через некоторое время вследствие роста населения число арендаторов («держателей») земли вновь стало увеличиваться, и в конце концов они начали составлять большинство населения. В результате уже в XII столетии имущественное и социальное неравенство вновь так усилилось, что стало влиять на трансформацию основных институтов исландского общества[285].
Необычайно ожесточились и кровавые раздоры, хотя ранее военные действия не были ни столь жестокими, ни столь массовыми. В столкновениях подчас принимали участие не единицы или десятки людей, а сотни и даже тысячи. Причинами междоусобиц среди хавдингов все чаще были жажда добычи и власти[286]. Таким образом, необходимый элемент насилия, прежде в Исландии почти отсутствующий, стал усиливаться, что, несомненно, способствовало движению общества именно к государственности.
В) территории, на которых жили крупные группы различного рода изгоев, имеющие свои органы самоуправления и представляющие собой организованную и грозную военную силу, например, донские и запорожские казаки[287] и, если Гумилев прав, возможно, и жужани[288].
Во-вторых, это некоторые большие племенные союзы, с достаточно сильной властью верховного вождя («короля», хана и т. п.).
А) Более или менее устойчивые союзы племен, этнически однородные или имеющие крепкое моноэтническое ядро. Примером могут служить некоторые германские племенные объединения периода великого переселения народов (бургунды, салические франки, вестготы, остготы и другие), которые насчитывали 80–150 тыс. населения[289]; союзы племен некоторых галльских народов, в частности в Бельгике и Аквитании[290].