11 декабря (стр. 25 - 27, Пуришкевич). Сговорился с Юсуповым, что заедет к нему посмотреть помещение - арену для ликвидации Распутина. Там была куча челяди, но на вопрос Пуришкевич князь ответил, что в день убийства останется только два дежурных на ночном подъезде. В столовой в полуподвале дворца проводился ремонт, но помещение глухое и можно даже стрелять, и могут не услышать. Далее Пуришкевич поехал в Думу встречаться с Маклаковым, которого они тоже хотели привлечь для более тесного участия, хотя Юсупов не верил в согласие. И верно, на фразу, что желательно его участие, Маклаков ответил, что готов помочь как юрист и защитник, если дойдет до убийства, но что он едва ли может быть полезен и что в этот день он все равно уедет в Москву, но просит прислать ему телеграмму любого содержания, если Распутин будет мертв, и "что Россия может вздохнуть спокойно" (стр. 27). Пуришкевич попрощался с ним, обозвав мысленно типичным кадетом. Как-то уж слишком много человек знают о заговоре вплоть до дня, и слишком много не имеют непосредственного отношения к делу.
12 декабря (стр. 27-28, Пуришкевич). Владимир Митрофанович купил гири и цепи на Александровском рынке, тоже открыто, хотя не самая логичная покупка для такого человека, а вот везли уже с большими предосторожностями и спрятали в поезде. Далее он поехал осматривать Петербург с Лазавертом, всматриваясь в каждую прорубь. Два более или менее подходящих места они нашли: плохо совещенный канал, идущий от Фонтанки к Царскосельскому вокзалу, и прорубь в нем, а так же за городом на Старой Невке у моста к островам.
13 ноября (стр. 28, Пуришкевич) Лазаверт купил шоферский костюм и спрятал у себя в Астории.
14 декабря в час ночи Пуришкевич пишет, что только что от него уехал Юсупов и Сухотин. Они обсуждали детали, и хотели бы приблизить исполнение и закончить все не позже 25 декабря, но у Дмитрия Павловича оказались все вечера до 29 декабря расписаны, а сам Распутин уже начинает торопить, так как ему не терпится познакомиться со своей целью. Юсупов ответил ему, что дама еще не приехала. Так же князь старался выяснить, оповещает ли он "шпиков" о месте своего пребывания. Но вопрос остался открытым, и ни Распутин, ни его "любимая секретарша, фрейлина Головина, почти круглые сутки проводящая у него в квартире" (Пуришкевич, стр. 29) ответа не дали. На вопрос, как Распутин относится к Феликсу, тот ответил, что ему очень нравится, и он обещает сделать из него большого государственного человека, а князь ему пока говорит, что чувствует себя неопытным, но "донельзя польщен столь лестным о себе мнением известного своею проницательностью Григория Ефимовича" (Пуришкевич, стр. 29). И они все рассмеялись. Так же в целях отведения глаз "шпикам" был выработан следующий весьма сомнительный способ: позвонить в Вилла Родэ, где часто кутит Распутин, и спросить, здесь ли он, и, получив ответ отрицательный, сказать как будто для себя, что если еще нет, то, значит, будет. Это должен будет сделать капитан Сухотин из будки Варшавского вокзала. И если след доведет до дворца Юсупова, то сказать, что да, был, и уехал в Вилла Родэ, а там выяснится, что его ожидали и осведомлялись о нем, "и если Распутин не приехал, а исчез, то это вина не наша, а самого Григория Ефимовича, который выбрал себе сотоварищем для кутежа человека, ни нам, ни полиции неизвестного" (Пуришкевич, стр. 31). Вообще не очень понятно, как это отводит от них подозрения, если узнают, что Распутина ожидали в Вилла Родэ, так как не они ли помешали ему? Ночью выполнения плана была назначена ночь с 29 на 30 декабря, и во избежание подозрений, встреча была назначена еще только одна – 26 или 27 декабря, сговорившись предварительно словам: "Ваня приехал". (Пуришкевич, стр. 31). И с 17 до 25 декабря нет ни одной записи в дневнике Пуришкевича, относящейся к этому. Рассуждения о России, Германии, встреча со Штюрмером, чтение почты (которой, утверждает, что много и со всей России), съезды, заседания, критикует всех, кто не нравится – императрицу, Штюрмера, Протопопова, Сухомлинову, Вырубову, интендантство, и все у него плохи, и западники, и славянофилы, при этом густо хвалит себя и иногда других. Вообще для настоящего дневника положительно не достает упреков самому себе и размышлений о собственной неидеальности. Такое ощущение, будто дневник писался сразу для печати, как литературное произведение. И вообще, у него панацея – убрать Распутина и заточить императрицу в монастырь.
Итак, 27 декабря он получил условный звонок и приехал с Лазавертом к Юсупову. Сухотин и Дмитрий Павлович уже были там. Распутин согласился приехать вечером 29-го. План был снова повторен в голове, труп решив сбросить в Старую Невку. Добавка была одна – большой граммофон, поставленный недалеко от столовой и заведенный в момент приезда Распутина, чтобы тот подумал, что наверху дамы слушают музыку, и к тому же он заглушит голоса Пуришкевича и компании наверху, если что.
27 декабря Владимир Митрофанович перевез свою семью в свой поезд для будущей медицинско-санитарной работы. 28 декабря Лазаверт красил автомобиль отряда Пуришкевича, который сослужит им свою службу, замазывая девиз "Всегда тот же". К вечеру автомобиль готов. Лазаверта спрашивала прислуга, зачем он это делает, и он ответил, что обратно нарисует завтра, а сегодня ночью едет кутить и не хочет, чтобы видели автомобиль генерала в неподходящем месте. Прислуга поверила, но, между прочим, внимание было привлечено. Но для выполнения плана осталось только поднять верх и пораньше отпустить шоферов, чтобы не задавали вопросов.
29 декабря. Пуришкевич выходит из купе, но утверждает, что чувствует спокойствие и самообладание, берет с собой кастет и револьвер, и уезжает на малое заседание городской думы, откуда заберет его Лазаверт. Запись от 29 декабря кончается так: "Не знаю почему, но у меня весь день сегодня вертится в голове стих ода Горация
Tu ne quaesieris, scire nefas, quem mihi, quem tibi, Finem di dederint… Leuconoe! (Не спрашивай, не выпытывай, Левконоя, нам знать не дано, какой конец уготовили тебе и мне боги – Ю. С. )
Да! Но только там дело шло совсем о другом, а наша Левконоя несколько другого сорта…, да! Scire nefas! (Знать не дано – Ю. С.). А, впрочем, ждать не за горами… "(Пуришкевич, стр. 57)
Днем 29 декабря фрейлина императрицы Вырубова поехала на квартиру к Распутину, чтобы отвести ему икону по просьбе Александре Федоровны, пояснив, что она "не особенно любила ездить на его квартиру, зная, что моя поездка будет лишний раз превратно истолкована клеветниками" (Вырубова, стр. 216). Пробыв у него минут пятнадцать, она узнала, что он собирается ехать к Феликсу Юсупову знакомиться с его женой Ириной Александровной. Обратим внимание на то, что она тоже называет имя Ирины. Вырубовой показался странным поздний визит, но Распутин сказал, что Феликс не хочет, чтоб об этом узнали его родители. И перед отъездом Григорий Ефимович сказал ей так: "Что еще тебе нужно от меня, ты уже все получила" (Вырубова, стр. 216). Эта фраза может не нести высокой смысловой нагрузки, но в сочетании с тем, что по свидетельству Палеолога Распутин несколько раз делал замечания, дающие понять, что он предчувствовал близкую смерть, эта фраза тоже может это подтвердить. А может и не подтвердить, ибо в таком аспекте можно толковать почти любую фразу.
Когда же Вырубова сообщила императрице о намерениях Распутина, то та лишь удивилась и сказала, что здесь должна быть ошибка, ибо Ирина в Крыму, да и родителей нет в городе. Но они поговорили и забыли. До поры до времени.
Исполнение.
30 декабря (Палеолог, стр. 99). Палеолог пишет в дневнике, что осведомитель сообщил ему, что Распутин был убит во дворце Юсупова. Убийцами названы Пуришкевич, князь Юсупов и Дмитрий Павлович. Новость держится в строгом секрете. Говорится, что на обеде было несколько дам (потом Палеолог тоже согласится, что их там не было). Но секретность не сохранилась тут же.
А в дневнике Пуришкевича следующая запись относится уже только к 1 января. Пуришкевич едет на поезде в Румынию, не может спать и вспоминает ночь 29 декабря. Начинает он так: "Распутина уже нет. Он убит. Судьбе угодно было, чтобы я, а никто иной, избавил от него царя и Россию, чтобы он пал от моей руки. Слава Богу, говорю, Слава Богу, что рука великого князя Дмитрия Павловича не обагрена этой грязной кровью – он был лишь и зрителем и только". (Пуришкевич, стр. 58). Даже в такой момент он сваливает всю вину на судьбу. Дальше он пытается восстановить события. Вот как это выглядело по Пуришкевичу:
В половине десятого 29 декабря он поехал на трамвае в городскую думу. Заседание там не состоялось. Около часа Пуришкевич писал письма, около часа беседовал по телефону со знакомой артисткой, чтобы не привлекать внимания, стоя на улице. Еще он около получаса он гулял по переулку, нервничая, и без десяти минут двенадцать Лазаверт подъехал. Автомобиля нельзя было узнать, он не отличался от других, по мнению Пуришкевича. Они подъехали к малому подъезду дворца Юсупова, куда собирались подвести и Распутина, там на пути были несколько железных ворот, которые должны быть открыты, однако оказались закрытыми. Сделав круг, они подъехали вновь, но ворота не открылись. Рассердившись, Пуришкевич прошел через передний вход, наругался на Юсупова, для которого закрытые ворота оказались неожиданностью, и Лазаверт въехал, как было положено. Но первая неувязка этого вечера состоялась.
Все спустились в столовую, к уставленными пирожными столу. Комната была очень уютно отделана, они сели, выпили по стакану и съели по пирожному, пока еще не начинили их. Они ждали четверти первого, так как раньше этого времени "шпики" могли не уйти из Распутинской квартиры, а встречи Юсупова с ними не хотел ни он сам, ни старец. Столу заговорщики постарались придать такой вид, будто его только что покинуло большое общество, вспугнутое прибытием неожиданного гостя, чтобы Распутин почувствовал, что напугал дам, и они поднялись наверх из столовой. Далее доктор Лазаверт, надев перчатки, разложил цианистый калий по пирожным с розовым верхом и придал им исходный вид (еще были пирожные с шоколадным верхом). Некоторые розовые пирожные были положены на тарелку, и им был придан откусанный вид. Перчатки были сожжены, мебель расставлена, задымивший камин был очищен, и только тогда все оказалось в порядке. Так же цианистый калий был приготовлен для наливания и в две из четырех рюмок. Лазаверт одел шоферский костюм, а Юсупов шубу с поднятым воротником, и они уехали. Капитан Сухотин пошел проверять граммофон. Было тридцать пять минут первого.