Исполнились мои желанья. Творец
Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна,
Чистейшей прелести чистейший образец.
(«Мадонна », 1830 год)
Однако отношение к жене определяется не только стихами. Чтобы лучше понять дружественное, заботливое и душевное отношение Пушкина к жене, надо почитать его письма к ней. «Письма больше чем воспоминания: на них запеклась кровь событий, это - само прошедшее, как оно было, задержанное и нетленное» (Герцен). «Пожалуйста, не требуй от меня нежных, любовных писем. Мысль, что мои письма распечатываются и прочитываются на почте, в полиции и т.д.- охлаждает меня, и я поневоле сух и скучен» (письмо Пушкина к жене от 30 июля 1834 года). И, тем не менее, чувство пробивается сквозь оковы: « Гляделась ли ты в зеркало, и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнивать нельзя на свете - а душу твою я люблю ещё более твоего лица».
Пушкин советует Нащёкину (январь, 1836 год) «распутаться с двумя людьми из пёстрого его окружения: одного из них Наталья Николаевна так не любит. А у ней пречуткое сердце».
Но в то же время при чтении этой переписки поражает одно обстоятельство. Блестящий собеседник, умница и острослов, Пушкин становится совсем иным человеком, как только берётся за перо, чтобы писать жене. Он не то что тускнеет, не то что притупляет свой обычный стиль, но во всех высказываниях чувствуется какая-то внутренняя затруднённость человека, которому не всегда удаётся найти нужный тон, нужное слово. Он скрывает это за привычной ловкостью ни к чему не обязывающего светского разговора. Так говорят с детьми, стараясь снисходительно войти в круг их узких интересов. Таково мнение Всеволода Рождественского.
2.2 Из воспоминаний Д.Ф. Фикельман, внучки Кутузова
В ту пору известная всему высшему свету Долли Фикельман, внучка
Кутузова и жена австрийского посланника, имела славу предсказательницы. Она вела дневник. И после первого приема, сделанного семьей Пушкина, записала в него следующее: «Жена его, Пушкина, прекрасное создание, но это меланхолическое и тихое выражение лица похоже на предчувствие несчастья.
Лица мужа и жены не предсказывают ни спокойствия, ни тихой радости в будущем. У Пушкина видны все порывы страстей, у жены - вся меланхолия отречение от себя...»
Пушкин оставил нам даже несколько рисунков Натальи Николаевны. Начало «Медного всадника», на первом месте черновика поэмы в рабочей тетради несколько портретов. Три лица нам неизвестных и два портрета жены. По этому интимному портрету видим мы тот облик жены поэта, который он любил и который рисовался ему в разлуке с ним.
Этому портрету удивительно соответствует описание Натальи Николаевны, сделанное в дневнике приятельницы Пушкина, внучки Кутузова, умной и тонкой графини Д.Ф. Фикельман: «Это очень молодая и красивая особа, тонкая, стройная, высокая - лицо Мадонны, чрезвычайно бледное, с кротким, застенчивым и меланхолическим выражением,- глаза зеленовато-карие, светлые и прозрачные. Взгляд не то чтобы косящий, но неопределённый, тонкие черты, красивые чёрные волосы».
Некоторое время спустя Дарья Фёдоровна возвращается к внешности жены Пушкина: «Она очень красива, и во всём облике есть что-то поэтическое - её стан великолепен, черты лица правильны, рот изящен, и взгляд, хотя и неопределённый, красив; в её лице есть что-то кроткое и утончённое; я ещё не знаю, как она разговаривает,- ведь 150 человек вовсе не разговаривают,- но муж говорит, что она умна». И ещё две недели спустя графиня Фикельман опять записывает свои впечатления: «Поэтическая красота госпожи Пушкиной проникает до самого моего сердца. Есть что-то воздушное и притягательное во всём её облике - эта женщина не будет счастлива, я в этом уверена! Она носит на челе печать страданий. Сейчас ей всё улыбается, она совершенно счастлива, и жизнь открывается перед ней блестящая и радостная, а между тем голова её склоняется, и весь её облик как будто говорит: «Я страдаю». Но и какую же трудную предстоит ей нести ношу: быть женой поэта, и такого поэта, как Пушкин».
2.3 Из письма Н.М. Карамзина сыну
Эти записи 1831 года несколько дополняются новыми впечатлениями, записанными Долли Фикельмон год спустя: «Госпожа Пушкина, жена поэта, пользуется самым большим успехом, невозможно быть прекраснее, не иметь более поэтическую внешность, а между тем у неё не много ума и даже, кажется, мало воображения». Это мнение об уме Гончаровой превратилось в устойчивое, непререкаемое: «Наш добрый, наш великий Пушкин должен был бы иметь совсем другую жену, более способную его понять и более подходящую к его уровню…- пишет Карамзин сыну.- Бедный Пушкин, жертва легкомыслия, неосторожности и неразумия этой молодой красавицы, которая ради нескольких часов кокетства не пожалела его жизни. Не думай, что я преувеличиваю, я ведь её не виню, как не винят детей, когда они по неведению или необдуманности причиняют зло».
На имя Натальи Николаевны была брошена зловещая тень. Как ни странно, в числе людей, мягко говоря, недоброжелательно относившихся к Пушкину и его жене, мы видим и тех, которые всегда считались близкими семье поэта. Это П.А.Вяземский и Н.М.Карамзин. А.А.Ахматова в своей незавершённой работе, посвящённой Пушкину, резко писала о семье Карамзиных: «Наше отношение (т.е. русского общества) к окружению Пушкина очень просто и как бы не подлежит какому-то ни было пересмотру (в этом косность литературоведения). Появление семейной переписки Карамзиных (1836-1837г. г) должно было бы в корне изменить наше представление об отношении этого семейства к Пушкину. Однако этого не случалось, и пушкинисты продолжают писать о Карамзиных как о близких друзьях поэта».
А между тем Екатерина Андреевна Карамзина в письме от 2 февраля 1837 года пишет, что Пушкин обещал Николаю не драться на дуэли, и, будучи смертельно ранен, послал Жуковского просить прощения у императора (!). Николай сказал Жуковскому: «Послушай, братец, я всё сделаю для Пушкина, что могу, но писать, как и Карамзин, не стану; Пушкина мы насильно заставили умереть как христианина, а Карамзин жил и умер как ангел». Что может быть справедливее,- заключает Карамзина,- тоньше, благороднее по мысли и по чувству, чем эта своего рода ступень, которую он поставил между этими двумя лицами?» Это, несомненно, отголоски суждений её брата, П.А.Вяземского. Вяземского, как пишет Яшина, Пушкин не любил как человека, который «держал против него камушек за пазухой», но ценил как писателя и тонкого критика.
После смерти Пушкина в письме к великому князю Михаилу Павловичу (а по существу самому императору) Вяземский, старался убедить его в политической благонадёжности Пушкина, а главным образом - писал, что причиною его (Пушкина) смерти было легкомысленное поведение Натальи Николаевны.
2.4 А.А.Ахматова о Гончаровой Н.Н.
В этом с ним солидарна Анна Ахматова. О Наталье Николаевне она пишет остро и резко: «Пушкин спас репутацию жены. Его завещание хранить её честь было свято выполнено. Но мы, отдалённые потомки, живущие во время, когда от пушкинского общества не осталось камня на камне, должны быть объективны. Мы имеем право смотреть на Наталью Николаевну как на сообщницу Геккернов в преддуэльной истории. Без её активной помощи Геккерны были бы бессильны. Это, в сущности, говорит и Вяземский в письме к великому князю Михаилу Павловичу». И в соответствии с этой декларацией А.Ахматова рисует портрет Натальи Николаевны: «Из этого следует, что Пушкин не имел ни малейшего влияния на жену, что она делала всё, что хотела, никак и ни с кем не считалась: разоряла, мешала душевному спокойствию, не пустила к себе его умирающую мать, привела в дом своих сестёр, нанимала дорогие дачи и квартиры, забывала его адрес, когда он уезжал, и без устали повествовала о своих победах, жаловалась Дантесу на его ревность, сделала его (мужа) своим конфидентом, что, по мнению Долли Фикельмон, и вызвало катастрофу, и, наконец, не вышла на вынос, чтобы, как говорит Тургенев, не показываться жандармам. Как будто для неё жандармы были опасны».
Ахматова не прощает Гончаровой ничего, ведь Наталья Николаевна, по её мнению, ставила под удар Пушкина. Через полтора столетия Марина Цветаева напишет: ”Нет. Гончарова просто роковая женщина, то пустое место, вокруг которого сталкиваются все силы и страсти. Смертоносное место - как Елена Троянская повод, а не причина войны, так и Гончарова - не причина, а повод смерти Пушкина, с колыбели предначертанной. Тяга Пушкина к Гончаровой - это тяга гения к нулю. Он хотел нуль, потому что сам был все. А судьба выбрала самое простое и верное орудие смерти - красавицу”.
Так создаётся образ пустой, взбалмошной женщины, бесконечно далёкой от всего того, чем жил гений Пушкина.
2.5 Я. Смеляков, К. Ваншенкин о жене А.С. Пушкина
В один из дней 1958 года Ярослав Смеляков вызвал Наталью Николаевну… на суд, и как вызвал!
Уйдя с испугу в тихость быта,
Живя спокойно и тепло,
Ты думала, что всё забыто
И всё травою заросло.
Детей задумчиво лаская,
Старела как жена и мать…
Напрасный труд, мадам Ланская,-
Тебе от нас не убежать!
То племя, честное и злое,
Тот русский нынешний народ
И под могильною землёю
Тебя отыщет и найдёт.
Ещё живя в сыром подвале,
Где пахли плесенью углы
Мы их по пальцам сосчитали,
Твои дворцовые балы…
Мы не забыли и сегодня,
Что для тебя, дитя балов,
Был мелкий шёпот старой сводни
Важнее пушкинских стихов.
Казалось, стихотворение написано во время Пушкина. Словно всего год какой-то прошёл с того вьюжного и страшного дня на Чёрной речке, и боль не успела остыть, и сердце не смягчилось временами, не привыкло прощать, не признавало полутонов в чувствах.
Стихи, как перчатка, брошенная в лицо недавно ушедшей из жизни
женщине, современнице. Ослепительный, эмоциональный взрыв так высветил далёкую трагедию, что мороз по коже, настолько осязаем и виден адресат этого стихотворного послания.
Как большой художник, Ярослав Смеляков смутно чувствовал, что