Шталь также пробовал бороться с романтической концепцией свободы38. Подобно Гегелю, он старался вобрать в себя всю консервативную традицию, а свое решение основывал на принципе авторитета («Obrigkeitsgedanke»). Отсюда следующий вывод: «Свобода не состоит в способности действовать так или иначе согласно арбитральным решениям, свобода состоит в способности сохранить себя и жить в соответствии с глубочайшим существом собственной личности. Глубочайшее существо индивидуума - это индивидуальность, которая не признает никаких внешних законов и предписаний. Тем не менее, те права индивидуума, которые защищают независимую частную сферу39, а также признают за индивидуумом право участвовать в политике государства, составляют существенный элемент политической свободы. Но наиболее глубокая сущность человеческой личности - это не только его индивидуальность, но и мораль»40. Это подводит Шталя к окончательному решению проблемы свободы: «Цель политики - обеспечить материальную, а не только формальную свободу. Она не должна отделять индивидуум от физической власти или морального авторитета и исторической традиции государства, чтобы не основывать государства на обычной индивидуальной воле»41.
Хватит пока примеров. Все эти решения проблемы демонстрируют ту же самую фундаментальную тенденцию, то же самое стремление к «конкретности» и «качеству». Всегда употребляются такие термины, как «материальная свобода» (Шталь), «конкретная свобода» (Гегель), «позитивная свобода» (А. Мюллер), подобно тому, как и в случае с собственностью. «Конкретный» и «качественный» - это, однако, выражения, которые вовсе не описывают основного мотива, лежащего за всеми этими рассуждениями. Примеры, которые мы привели, служат только тому, чтобы указать на нечто более основополагающее: на обращение к более ранним образам жизни.
Существует еще одна оппозиция помимо «конкретности» и «абстрактности» (близко с ними связанная), которая также очень важна для основного конфликта между прогрессом и консерватизмом. Прогрессивная мысль видит действительность не только в категориях возможности, но также в категориях нормы. С другой стороны, консервативная мысль пытается видеть действительность как результат влияния реальных факторов, пытается понять норму в категориях действительности42.
В конечном счете, мы и в этом случае видим два способа переживания мира, из которых вырастают два стиля мышления. Один представляет довольно разнородный подход к вещам, людям и институтам, поскольку всегда смотрит на них с требованием «так должно быть», вместо того чтобы подходить к миру как к комплексу законченных и конечных продуктов длительного процесса развития. Если мы примем первый подход, то окажется, что мы едва видим реалии нашего окружения и никогда не привязываемся к миру настолько, чтобы это позволило нам быть снисходительными к его несовершенству; что мы не испытаем чувств солидарности, которые заставляли бы нас заботиться о выживании этого мира. Но другой подход склоняет нас к некритическому принятию действительности со всеми ее недостатками. Первая позиция основана на том, что институты переживаются и оцениваются как целое, в другом случае мы всегда тонем в море подробностей. Чтобы понять значение этих позиций, мы должны понять, что к числу характерных черт психических явлений принадлежит и то, что нельзя понять каждое из них в отдельности, но только как функциональные части большего целого. Если мы хотим что-то интерпретировать в категориях смысла - а мыслительные феномены существуют лишь постольку, поскольку имеют смысл, - мы должны их понять как фазы в какой-то целенаправленной деятельности.
Консерватор со своей сильной привязанностью к принципу quieta non movere (не менять сложившееся положение) хотел бы избежать выяснения значений в этом их понимании43, трактуя действительность как нечто, что попросту существует. Это порой приводит к нотке фатализма44. Консервативная интерпретация (или приписывание смысла) возникает как враждебная реакция на революционный способ создания или понимания смысла вещей. Консерватор умеет наделять явления смыслом только путем их «округления» и приспособления к большему целому. Но процесс, метод округления совершенно отличен от метода, известного из либерально-революционной мысли и опыта. Это свидетельствует о том, что и в этой сфере способы переживания мира развиваются в тесной связи с общественным фоном. Особый характер консервативного способа переживания явлений в более широком контексте основан на подходе сзади, со стороны их прошлого. Для прогрессивной мысли все в конечной инстанции обретает свое значение из чего-то вне или над собой, из утопии будущего либо из соотнесения с трансцендентной формой. В свою очередь консерватор видит всякое значение явления в том, что за ним стоит, или в прошлом как в зародыше эволюции. (Там, где сторонник прогресса будет мыслить в категориях норм, консерватор - в категориях зародышей).
Эту идею «прошлого, которое за этим кроется», можно интерпретировать двояко: как прошлое или как предыдущую фазу эволюции, которая может объяснять любой элемент современной ситуации. Если встать на первую точку зрения, то все имеет смысл постольку, поскольку возникло в длительном процессе развития. С другой точки зрения, все, что существовало в истории, имеет смысл, поскольку выявляет именно определенные движущие силы, определенную тенденцию духовного и психического развития.
Так, второй из названных подходов предлагает нам рассматривать каждое явление «физиономически», как проявление основополагающего мотива, как определенный аспект целого, представленный в зародыше начальной фазой. Оба этих консервативных способа обобщения явления и придания ему смысла ведут, таким образом, к целостному видению, к большему целому, которое, если к нему подходят таким путем, постигается по преимуществу интуитивно45. С другой стороны, большое целое, в котором прогрессист помещает явления, выводится из рациональной утопии, что, в свою очередь, ведет к структурному видению существующего и развивающегося общества. Может быть, сравнение прояснит проблему. Консервативное видение мира напоминает в целом образ дома, какой мы бы получили, разглядывая его со всех сторон: это конкретный образ дома со всеми подробностями, видимый под разными углами. Но прогрессиста не интересуют все эти подробности: он ищет проект, и его образ годится скорее для рационального анализа, чем интуитивного воображения. За этим различием способов подстраивания отдельных явлений под большие целостности кроется следующее радикальное различие между прогрессистским и консервативным образцами переживания опыта - на этот раз различив в способе переживания времени46.
Говоря кратко, эти различия сводятся к следующему: прогрессист переживает настоящее как начало будущего, консерватор же считает его последним пунктом, которого достигло прошлое. Это различие тем более основополагающее и радикальное, что линейная концепция истории, постулируемая здесь, является для консерватора чем-то вторичным. Консерватор переживает прошлое как нечто равное настоящему, поэтому его концепция истории скорее пространственная, чем временная, поскольку выдвигает на первый план сосуществование, а не последовательность. Мы лучше это поймем, если вспомним, что для типично феодальных групп (аристократов и крестьян) история укоренена в почве, индивидуумы - это лишь мимолетные спинозовские «modi» в этой вечной «субстанции».
Земля - это настоящий фундамент, на который опирается и на котором развивается государство, так что только земля может создать историю. Мимолетный индивидуум заменяется более постоянным фактором - землей как основой событий. Как говорит Мёзер в важных вводных фразах своей Osnabrueckische Geschichte: «По-моему, история Германии приняла совсем бы другой оборот, если бы мы проследили все перемены судьбы имений как подлинных составных частей нации, признав их телом нации, а тех, кто в них жил, хорошими или плохими случайностями, которые могут приключиться с телом»47.