3. Игнорирование этого вопроса через его недоказуемость.
Такого взгляда придерживается Лосев А. Ф. в своей работе История античной эстетики. Поздний эллинизм. Но игнорировать подобный вопрос недопустимо.
Попытаемся посмотреть на этот вопрос с точки зрения источников. Вот что цитирует Евсевий Кесарийский об Оригене из работы Порфирия Против Христиан с убеждением в верности этого свидетельства. Горячо желая сохранить грязные рассказы иудейского писания, они [христиане] обратились к толкованию, которое совершенно не вяжется с содержанием этих рассказов: тут было не столько защиты этих нелепиц, сколько самодовольного восхваления собственных писаний (достаточно очевидно, что речь идёт об аллегорическом методе, который в полной мере и даже утрированно развил только Ориген и после него в такой степени никем не употреблялся). Ясные слова Моисея они торжественно объявили загадочными и клялись Богом, уверяя, что они, как изречения оракулов, полны тайного смысла; лишившись в этом дурмане здравого ума, они и ввели своё толкование. Это употребимо только по отношению к Оригену. Как известно, Ориген видел в Святом Писании три смысла: буквальный, нравственный, духовный, особенно упирая на последний. Этот нелепый метод (аллегорический) заимствован у человека, с которым я часто встречался в юности (Порфирий 232 - 305, т.е. хронологически это возможно и известно, что Порфирий бывал в юности в Палестине), весьма известного в то время, известного и теперь своими сочинениями, - я разумею Оригена; (известны два Оригена, но о втором также пишет Порфирий, явно различая Оригена - христианского богослова и Оригена-язычника, который действительно был другом Плотина. Об этом втором Оригене ничего более не известно. Другого известного христианского Оригена история не знает) слава его широко разошлась среди учителей этой веры. Он был учеником Аммония, который в наше время преуспевал в философии; Аммоний ввёл его в науку и многое дал ему, но в выборе жизненного пути Ориген свернул на дорогу, противоположную дороге учителя... о мире материальном и о Боге думал как эллин, но в эллинскую философию внёс басни, ей чуждые. Он жил всегда с Платоном, читал Нумения (его работы - 2-й век один из важнейших источников для неоплатонизма)... пользовался книгами Херемона стоика и Корнута; узнав от них аллегорическое толкование эллинских мистерий, он применил его к иудейским писаниям 40. Несомненно, что это могло быть сказано только об известном нам Оригене. Неувязкой может показаться то, что несколько дальше Евсевий говорит об Аммонии как о христианине на протяжении всей своей жизни и даже приводит в пример наличие у него сочинений за христиан. Но история, действительно, знает второго Аммония и, видимо, Евсевий его и имеет в виду, когда говорит о сочинениях этого Аммония в таком случае, путая Аммония - христианина и Аммония - учителя Оригена. Впрочем, известно, что в молодости этот последний действительно был христианином и, возможно, что это и повлияло на выбор Оригеном своего учителя. Кроме того, и Иероним, и Августин, характеризуя феномен философско-богословского синтеза Оригена, сходятся в том, что Ориген действительно учился у Аммония, учителя Плотина. А в четвёртом веке Плотин был уже хорошо известен. Он использовался Отцами и поэтому они не делали упрёка Оригену за то, что он учился у учителя Плотина.
Если мы определили, что Ориген действительно учился у Аммония, учителя Плотина, то в какое время это было. Алексей Максютин пишет “в 209-210 гг. Ориген слушал лекции Аммония Саккоса”41 . Но мотивировки у него нет. Точно определить эту дату невозможно, но она может быть только в границах 206-210 гг., когда в 206 г. Ориген по множеству дел в училище, разделил его на две части, взяв себе только высшие классы и, немного освободившись, взялся за изучение еврейского языка и углубление в античных философов. Таким образом, Ориген посещал Аммония, во-первых, уже будучи очень известным и образованным человеком, даже, вероятно, больше, чем Аммоний, а, во-вторых, он посещал его с определённой целью - овладеть тем набором понятий, с которым к нему приходили язычники, чтобы более адекватно и успешно вести проповедь. Отсюда следует, что, несмотря на связь с неоплатонизмом по содержанию, о чём уже, впрочем, было сказано особо, нельзя выводить её через личные отношения между этими людьми, её суть значительно глубже. Она в единстве интересов и вопросов, задаваемых эпохой. Это похоже на связь между арианством и пелагианством - никакой непосредственной исторической связи, хотя есть единство содержания: пелагианство является ответом с точки зрения антропологии на те вопросы, которые получили своё разрешение в арианстве с точки зрения метафизики. Конечно, это не лучший пример, но он хорошо показывает, что нельзя не видеть глубоко личного элемента в формировании какого-либо учения, который даже при тождестве содержания с другим, делает учение подлинно новым, поскольку существует подлинно новый опыт.
Заключение. Цель введения этого параграфа следующая: выше уже было указано на некоторые проблемы, связанные с уяснением отношений между Оригеном и Неоплатонизмом. Очевидно желание некоторых историков и философов, в том числе христианских, не только увязать учение Оригена с системой Плотина, но и вывести первое из второй. Это несправедливо. Для того, чтобы определить своё отношение к этой проблеме, необходимо уловить исходные мировоззренческие позиции и религиозные цели основателей Неоплатонизма Аммония Саккоса и Плотина, при этом, кстати, не забывая, что идеи и того и другого сохранились только в записях их учеников. О философской системе Аммония Саккоса мы знаем только на основании текстов Плотина и вне последних никакой конкретной информации о ней не имеем. Поэтому очень странно придавать большое значение влиянию Аммония на Оригена.
Философия Плотина представляет собой одно из оригинальнейших проявлений древнего эллинского ума, поражающее тонкостью своей мысли, логической последовательностью, цельностью и законченностью миросозерцания, ознаменовавшее собой последний расцвет философского гения Эллады. В основе его философского учения лежит идея “единого”, первоначала бытия, определяемого в крайне возвышенном и отвлеченном тоне. Единое есть не только противоположность всего множественного, но и полное отрицание его. Никакое определение к нему неприложимо: мы не можем сказать, что оно есть само по себе, но только, что оно не есть. Всё это по сути уже было достаточно разработано в предшествующем веке, как это будет показано в параграфе платонизм 2-3 века. Конечно, это не умаляет оригинальности Плотина, т.к. достаточно прочесть несколько страниц, чтобы возникло ощущение единой, несравненной, неподражаемой тональности 42. Кроме того, в его философии есть нечто оригинальное не только в тоне, но и в материале. Например, новый подход к идее единства. Любое существо остаётся собой лишь благодаря своему единству. Единство существует на разных уровнях, но все они подчиняются высшему принципу единства, которое именуется Единым. У Платона с такой остротой вопрос о критериях единства не ставится. Плотин почти мистик, он своего рода первый экзистенциалист, в том смысле, что уделяет первенствующее значение глубинному внутреннему опыту. Но в своих особенных, специфических доктринах плотин и Ориген не сходятся (например, Душа Плотина совсем не то, что Св. Дух Оригена). Сходство же проявляется только в том, что является общим контекстом эпохи. Единое Плотина безличностно, в то время как у Оригена отношения с Богом есть отношения с другом. Для Плотина справедливо то, что мы сказали о понимании трансцендентного у иудеев. Трансцендентность есть непознаваемость. Для Оригена это не синонимы. Стремясь к “научности”, неоплатоники очень негативно относились к разного рода аллегориям, спровоцировавшим себя у стоиков. Впрочем, их работы, конечно, представляют собой толкования на тексты прежних философов. Иначе в то время нельзя было писать. Для Оригена же аллегория - адекватный метод истолкования Писания. Связь с неоплатонизмом существует у Оригена лишь через ментальный контекст тогдашней культуры, а не посредством непосредственной преемственности.