Христос не только восстановитель каждого в отдельности человека, но вместе с тем Искупитель и Спаситель. Логос Божий восстанавливает в Себе древнюю вражду между дьяволом и человеком, прекращённую грехопадением. Отсюда не только личность Христа, но и вся жизнь его получает новое искупительное значение.
Легко заметить, что символизм и аллегоризм Иринея лишён каких бы то ни было метафизических образов, но любая иллюстрация библейской истории теснейшим образом связана со спасением, очень конкретно понимаемым. Теология Иринея оказала сильное влияние на последующую богословскую мысль. Выдвинутая на первый план идея о полноте Божества, открывшемся людям во Христе стала отправной точкой для борьбы с Арием в Никейский век. Но у Иринея она не являлась центральной мыслью его системы: она была лишь теоретическим постулатом, вытекающим из его антропологических воззрений, и не имела прочных оснований в его учении о Боге и Логосе, как самооткровении Божества.
Способ интерпретации Библии у Иринея сильно отличается от выработанного в Александрийской школе и наиболее ярко представленного Оригеном. Это не аллегория, за которой полностью теряется сам буквальный смысл, но символ, относимый к совершаемому Христом спасению; таким образом, интерпретация Библии помогает пониманию совершаемых Христом дел и вне такого подхода эта интерпретация не имеет смысла. В целом, Ириней не привлекает для обоснования своих рассуждений античную метафизику. Он чужд ей, готов ограничиться лишь постулатами религии. На этом фундаменте сложно строить культуру. Однако Ориген перенимает у него понимание центральной роли Христа в христианстве. Отныне христианство это прежде всего переживание акта обращения к новым ценностям.
Александрийская школа. Климент. О начале Александрийской школы мы знаем мало: по всей вероятности она выросла из “оглашения” новообращённых. Александрия была интеллектуальной столицей эллинистического мира и здесь всякая проповедь приобретала “академический” характер, облекалась в интеллектуальные одежды. Поэтому естественно, что именно тут было положено начало "научной" философии и она была осознана как последние и высшее призвание христианина.
Уже для первого из александрийских богословов - Климента - христианство есть высшее “знание”, гнозис в полном и абсолютном смысле этого слова 57. “Если бы гностику предложили выбор между спасением души и познанием, предположив, что две эти вещи различны, тогда как они тождественны, он выбрал бы познание Бога". Гнозис - видение Бога “лицом к лицу”, мистическое озарение Его Истиной; это знание Бога христианин предпочитает всему другому, в нём видит цель всей жизни. Но для Климента характерно также радостное приятие мира, его “оправдание”. Это новый опыт, для которого христианство уже твёрдо укрепилось в мире и торжествует. “Как спасается богатый?” - так называется одно из произведений Климента, типичное для общего его миросозерцания. Для него христианская жизнь представляет собой ряд этапов, проходя которые человек приближается к совершенству; различные уровни совершенства называются “обителями души”. Эти обители определяются как благоговейный страх, вера и надежда и, наконец, любовь. В действительности не все души достигают наивысшего состояния, и поэтому христиане делятся на христиан с “обычной верой” и христиан-истинных гностиков (достигших совершенной веры). Гностик или совершенный христианин характеризуется созерцательностью, соблюдением заповедей и способностью воспитывать людей в духе добродетелей. Созерцательность для св. Климента, конечно же, является вершиной гнозиса и состоит в знании Бога, видении Бога и обладании Богом. Поэтому гнозис тесно связан с молитвой (которая, по словам Климента, стремится к тому, чтобы стать внутренней, бессловесной и непрерывной) и любовью, в которых обретает прочное основание. Высшее состояние христианского гнозиса - состояние бесстрастия, достигаемое в результате полного контроля над страстями и желаниями, а также в результате отрешённости от всего материального. Это покой и единство, проистекающие из любви. Он не отвергает мира, а напротив, всё пытается сделать христианским; мы находим у него рассуждения о смехе и даже о домашнем устройстве. Всё допустимо, если принимается умеренно, но, главное, если подчинено последней ценности: знанию Бога и в Нём Истины… Это оптимизм первого, но еще не глубокого и часто сомнительного синтеза между христианством и эллинизмом. Но по-настоящему начало научному богословию положил не Климент. Ему на смену на кафедру “огласителя” взошёл молодой Ориген 58.
Заключение. В гонении и соблазнах выковывается церковное сознание, укрепляется Церковь. И ничто не выражает лучше уже наступающей победы, чем тот первый рассвет христианской мысли, те первые побеги христианской культуры, которыми отмечены первые века. На первом месте здесь следует назвать Александрийскую Христианскую школу и её знаменитого учителя Оригена.
До третьего века христианская письменность либо носила характер “защитительный” - была направлена против ересей и язычества, - либо же состояла в простом изложении основных моментов церковного вероучения. Значение Александрийской школы в том, что в ней впервые была сделана попытка продумать это вероучение, как целостную систему, выявить заключенные в нем истины, как источник мысли и знания.
Взятое в общем, христианское учение до Оригена производит впечатление очень пёстрой мозаики, слагающейся из разнообразных богословских систем и воззрений. Богословская мысль здесь идет как бы ощупью, не по одним каким-либо определенным руслам, но разбрасываясь во все стороны, делая неловкий шаг вперёд и снова отступая назад. Каждый церковный писатель строит свою систему богословия, пытается самостоятельно проникнуть в глубину христианского учения и разъясняет его сообразно духу времени, своему философскому образованию и индивидуальным наклонностям. Христианская мысль черпала своё содержание из Св. Писания и Св. Предания, то есть, из тех же источников, которыми питалась и вся последующая догматическая деятельность Церкви, но оба эти источника еще не предлежали ей в том обработанном и удобном для пользования виде, какой был придан им к четвертому веку. Изучение Св. Писания в первые три века ещё не достигло высоты, необходимой для всесторонних философских и богословских построений; правильных, научно обоснованных приёмов толкования еще не существовало; экзегетика только зарождалась и собирала материалы для будущего. Обращаясь к Писанию с богословскими запросами, не дисциплинированная наукой и опытом мысль не могла сразу освоиться со всей полнотой его содержания и часто поражалась отдельными его местами, какой-либо одной его стороной, на которой затем и основывала свои умозрения. С другой стороны и руководство церковного предания не могло обеспечить богословов этого времени от погрешностей и односторонности. Своё учение Церковь предлагала в символах или правилах веры, но по своей краткости и элементарности эти символы были совершенно недостаточны для того, чтобы руководить церковным умозрением. Церковный учитель этого времени должен был философствовать на свой страх и риск, полагаясь на своё личное убеждение и чувство уверенности. Таким образом, сами условия, при которых зарождалась философская и богословская мысль христианства, открывали широкую дверь субъективизму в систематизации учения Церкви и делали неизбежным тот индивидуализм в понимании учения, какой наблюдался не только у богословов до Оригена, но и у него самого.
Однако основные черты христианского возвещения уже получили достаточно конкретное содержание. Впрочем, сам Ориген не согласился бы с этим. Так как многие из тех, которые признают себя верующими во Христа, разногласят не только в малом и самом незначительном, но и в великом и величайшем, т.е., в вопросах или о Боге, или о Господе Иисусе Христе, или о Св. Духе, и не только об этих (существах), но и прочих тварях, т.е. или о господствах, или о святых силах, то по этой причине, кажется, необходимо сначала установить точную границу и определённое правило о каждом из этих предметов, а потом уже спрашивать и о прочем 59. Мне думается, что Ориген преувеличивает неразвитость богословия и философии до него. Но причина этого не в чём ином как в величайшей любознательности Оригена и его ревности по богопознанию. О многих предметах апостолы только сказали, что они есть, но как или почему умолчали, конечно, с той целью, чтобы могли иметь упражнение и показать плоды своего ума наиболее ревностные и любящие мудрость из числа их преемников, те из них, которые сделаются способными к восприятию истины60.
Вот как представлял себе сам Ориген содержание церковного предания. Апостольское же учение, ясно преданное, сводится к следующим положениям. Во-первых, что Бог един - Бог, который всё сотворил...и Который всё привёл из небытия в бытие...в последние дни согласно с тем, как прежде обещал через своих пророков, послал Господа нашего Иисуса Христа для призвания сперва Израиля, а потом и язычников...дал закон и пророков и Евангелие...Сам Иисус Христос рождён от Отца прежде всей твари. Он служил Отцу при создании всего… в последнее время, смирив Себя, Он воплотился, сделавшись человеком, хотя был Богом, и, сделавшись человеком, пребыл тем, чем он был прежде, т.е. Богом. Он воспринял тело, подобное нашему телу... рождённый от Девы и Св. Духа... родился и пострадал истинно... истинно воскрес и вознёсся... в отношении к чести и достоинству сопричастен Отцу и Сыну Св. Дух... но при этом нельзя ясно усмотреть (кто он)... впрочем, он вдохновлял каждого из святых... и он един... душа, имея собственную субстанцию, получит воздаяние по своим заслугам... тело восстанет в нетлении... всякая разумная душа обладает свободою решения и воли... нас принуждают, но мы не принуждаемся с необходимостью к тому, чтобы поступать хорошо или плохо... (но не сказано о душе конкретно)... дьявол и ангелы существуют, но не ясно как существуют... мир сотворён и начал существовать с известного времени и должен быть спасён... но что было до него и что будет после не ясно... Писания написаны Св. Духом и имеют не только открытый смысл, но и скрытый от большинства 61. Вместе с указанием нерешённых в Предании вопросов, Ориген задаёт новые, поставив себе задачу разрешить их по Писанию.