Аккадский эпос о Гильгамеше справедливо причисляется к шедеврам древней классики. Но он ценен не только своими художественными достоинствами. Благодаря ему мы сможем, сравнив этот памятник с другими имеющимися письменными источниками, проследить путь генезиса образа главного героя.
Эволюция образа Гильгамеша.
Образ героя Гильгамеша занимает важное место в искусстве древнего Двуречья и соседних стран. Уже в древнейшем Эламе мы встречаем изображения человекоподобного льва, сражающегося с диким быком, и человекоподобного быка. Можно видеть в этих фигурах прототипы шумерских изображений героя, сражающегося с быком, и человека-быка, сражающегося со львом; в самом же мифе, который они иллюстрируют, можно видеть миф о тех божествах, которые явились прототипом образов Гильгамеша и его друга, дикого человека Энкиду. Это еще не сами герои, носившие эти имена, — сказание, вероятно, позже связалось с именем Гильгамеша, — шумерского деятеля 28—27 вв. до н. э., но миф, надо полагать, старше имени.
Изображение косматого нагого героя в борьбе с быком или львом, или же с чудовищем, которое наполовину бык, наполовину человек, становится одним из наиболее распространенных мотивов в шумерской глиптике, а вообще в изобразительном искусстве раннединастического периода (с начала 3 тыс. до н.э.). Иногда герой и человек-бык вместе борются с хищниками. Принято считать, что этот герой — Гильгамеш, а человек-бык — Энкиду. ( Возражения, которые выдвигались рядом ученых (Аллот-де-ла-Фюи, Унгер, Шотт), против отождествления дикого человека и человека-быка с Гильгамешем и Энкиду относятся лишь к отождествлению соответствующий изображений с персонажами известного нам эпоса, но не самого мифа в его первоначальном виде. Дикий бык (иногда изображаемый с человеческим лицом) – очевидно, небесный бык, о котором говорится в и в эпосе. Удвоение некоторых фигур на изображениях имеет условно-композиционное значение).Позже, начиная со староаккадского периода, во второй половине 3 тысячелетия, иногда появляется, наряду со старой, и новая трактовка образов Гильгамеша и Энкиду, изображения которых все еще остаются столь же излюбленными: Гильгамеш иной раз изображается одетым как шумерийцы и аккадцы того времени — в короткое препоясание простого охотника или воина, а его друг начинает принимать тот иконографический облик, который ранее был свойствен Гильгамешу, — облик косматого нагого дикаря Позже изображения Гильгамеша и Энкиду становятся в Двуречье редкими, так как в изобразительном искусстве начиная с 21 в до н.э. безраздельно господствует официально- культовая тематика. Но еще в 8 в. до н. э. мы встречаем обоих героев на рельефах дворца ассирийского царя Саргона II однако; однако здесь их образы стилизованы в духе официального ассирийского искусства: они одеты в пышную ассирийскую одежду, носят ассирийскую прическу, а косматые волосы Энкиду, условно изображавшиеся на печатях в виде трех завитков с обеих сторон головы, превратились в аккуратные локоны, не вяжущиеся с канонической ассирийской завитой шевелюрой, к которой они приделаны; бычий хвост Энкиду превратился в кисть, свисающую с пояса из-под пышной одежды; герой изображается здесь в виде великана, для которого единоборство со львом уже не подвиг: он душит его, как котенка.
В искусстве Двуречья образы излюбленного народного героя и его друга, таким образом, претерпевали изменения в ходе истории. Для понимания этих изменений следует обратиться к эволюции образа Гильгамеша в литературе. Конечно, мифологические мотивы в изобразительном искусстве древнего Двуречья не обязательно являются прямыми иллюстрациями литературных произведений: миф, раз сложившись, продолжал жил и помимо своего литературного отражения; но несомненно, что развитие образа в литературе и в изобразительном искусстве шло параллельными путями, будучи обусловлено аналогичными причинами социального и идейного порядка. Данная работа посвящена развитию образа Гильгамеша в литературе, где этот процесс можно проследить нагляднее и глубже.
История героя Гильгамеша прослеживается по разнообразным письменным источникам — историческим, жреческим, мифологическо-легендарным. Среди подлинно исторических документов самым важным является так называемая «надпись Туммаля (это история святилища Туммаль в Ниппуре), составленная, без сомнения, на основании вотивных надписей, хранившихся в этом святилище. В тексте перечисляются имена правителей, строивших и перестраивавших храм в Ниппуре и, видимо, оставивших там свои надписи. Наряду с известными историческими правителями в ней упоминались как строители святилища Туммаль правители Гильгамеш и его сын Ур-Нунгаль . Этот текст еще нельзя считать безусловным доказательством, он только давал возможность предположить, что Гильгамеш — реальная личность. Нужны были дополнительные данные. В тексте Туммаля недоставало первых девяти-десяти строк, и недостающие строки нашел С. Н. Крамер в 1955 г. в коллекции Хильпрехта (Иена). Он доложил об этой находке в 1958 г. на седьмой встрече ассириологов. В 1961 г. текст был издан им совместно с И. Бернхард. В тексте, обнаруженном Крамером, в числе строителей Туммаля упоминались правители города Киша Энмебарагеси и его сын Ага — легендарный соперник Гильгамеша. Т. о. на седьмой ассириогической встрече также выступил Д. О. Эдцард с сообщением, в котором он привел фрагмент надписи, по-видимому вотивной, на обломке алебастровой вазы. Надпись была составлена от имени луаля Киша Мебарагеси (еn- выпало в данном тексте, поскольку оно, скорее всего, не часть имени собственного, а титул) ( Эн – титул верховного жреца ( дословно «владыка», «господин») . Эном был Гильгамеш и многие другие правители) . Таким образом, события, рассказанные в легендарном эпическом предании, как будто начали освещаться отдельными историческими фактами, которые, будучи собраны вместе, превращали легендарных героев в исторических деятелей.
Если былину «Гильгамеш и Ага» пересмотреть с точки зрения исторически действующих героев, то ее вполне можно принять за историческую песнь, сложенную в честь победы Урука над Кишем и записанную современником, причем в достаточно умеренных выражениях, без особых цветистых эпитетов и гиперболизации, так часто свойственных поэзии подобного рода (ср., например, поэзию скальдов). Эта былина как бы замыкает цепь известных нам исторических данных и дает возможность наметить некоторые начальные моменты зарождения героического эпического образа, имеющего вполне реальный прототип.
Судя по текстам, Гильгамеш был к тому же очень рано обожествлен. Это имя становится особенно распространенным в конце 2 тысячелетия до н. э., при правителях III династии Ура, которые старались возродить древнешумерскую историческую традицию и подчеркнуть древность своего происхождения. Возможно, столь быстрое обожествление правителя также объясняется его выдающимися историческими заслугами, яркостью личности вождя- победителя.
В аккадском эпосе о Гильгамеше перед нами уже подлинно эпический образ.
В начале рассказа Гмльгамеш разделяет героические ценности своего времени: его стремление к бессмертию принимает форму поисков бессмертной славы. Смерть еще не кажется настоящим врагом; она неизбежна, но входит в правила игры: доблестно пав от руки достойного противника, герой увековечит свое имя. В преследовании цели Гильгамешу сопутствует необычайный успех: он одерживает одну победу за другой. Он сражается с Энкиду и обретает верного друга и помощника. Вместе они до статочно сильны для того, чтобы одолеть Хуваву и высокомерно обойтись с богиней города Урука, Иштар. В данный момент они, несомненно, достигают пика земной славы, И тотчас же счастье им изменяет. Безоглядно утверждая себя и изыскивая все новые способы доказать свою доблесть, Гильгамеш и Энкиду тяжко оскорбили богов, не уделив им должного внимания. Хувава был служителем Энлиля, назначенным им охранять кедровый лес; их обращение с Иштар — верх заносчивости, Теперь их настигает кара богов, и Энкиду умирает.
Потеряв друга, Гильгамеш впервые осознает факт смерти во всей ее жестокой реальности. Вместе с этим новым осознанием является и мысль о собственном конце. Теперь все прежние ценности рушатся: бессмертное имя и вечная слава внезапно утрачивают для него всякое значение. Ужас, непреодолимый страх смерти овладевает им: Гильгамеш одержим этим навязчивым страхом, он хочет — нет, обязательно должен! — Жить вечно. Подлинное бессмертие, недостижимая цель — вот единственное, к чему стремится теперь Гильгамеш.
Итак, начинаются новые поиски — поиски не бессмертия, воплощенного в славном имени, но бессмертия буквального, во плоти. Как и прежде, в новых поисках героический склад Гильгамеша и неукротимая целеустремленность приносят ему одну удачу за другой. В поисках предка Ут-напиштима — для того, чтобы узнать, как обрести, подобно ему, вечную жизнь, — ему помогают человек-скорпион и его жена, Сидури хозяйка корчмы и Уршанаби. Когда же после величайших усилий он предстает перед Ут-напиштимом, то все его надежды рушатся. Рассказ о потопе свидетельствует, что случай с Ут-напиштимом уникален и не может повториться снова, а предложение Ут-напиштима — чтобы окончательно вразумить Гильгамеша— побороть сон и результат этого испытания доказывают полнейшую неосуществимость мечты о бессмертии.
Однако в момент полного и, казалось бы, окончательного поражения Гильгамеш неожиданно обретает новую надежду. Движимая жалостью, жена Ут-напиштима просит мужа наделить Гильгамеша на прощание подарком перед его возвращением домой, и Ут-напиштим открывает тайну. Глубоко в пресноводной пучине растет цветок, который превращает старика в ребенка. Гильгамеш ныряет в пучину и срывает цветок, Его желание исполнено. Жизнь у него в руках. Всякий раз, состарившись, он вновь может вернуться в детство и начать жизнь заново. И вот на обратном пути ему попадается манящий прохладой водоем — и, когда он бросается в воду, змей похищает цветок, который он беспечно оставил на берегу.