Предисловие редактора перевода (стр. 61 из 67)

РОЛЬ ОБРАЗОВ В ОПОСРЕДОВАНИИ

Данные в пользу гипотезы о двух формах кодирования получены также при изучении роли образов в опосредовании. Основные результаты описаны в уже обсуждавшейся работе Боуэра (Bower, 1972b). Этот автор установил, что, когда испытуемым в задаче на парные ассоциации предлагали создавать подходящие мысленные образы, эффективность припоминания необычайно возрастала. Например, при предъявлении пары слов СОБАКА—ВЕЛОСИПЕД испытуемый мог представить себе собаку, едущую на велосипеде. У других испытуемых, получавших обычные инструкции без какого-либо упоминания о мысленных образах, эффективность припоминания была примерно на /з ниже. Очевидно, образы служили хорошими опосредующими факторами. Предполагается, что во время припоминания испытуемый использует компонент-стимул СОБАКА для извлечения из памяти картины, созданной им ранее (собака на велосипеде). Из этой картины он извлекает образ велосипеда, а затем воспроизводит слово "велосипед".

Боуэр исследовал роль образов в опосредовании парных ассоциаций еще более подробно. Он установил, например, что с одним компонентом-стимулом могут ассоциироваться несколько компонентов-реакций совершенно так же, как с ним ассоциируется одна реакция. Так, испытуемому можно предложить для запоминания пять слов: СОБАКА, ШЛЯПА, ВЕЛОСИПЕД, ПОЛИЦЕЙСКИЙ, ЗАБОР, ассоциируя их со словом-стимулом СИГАРА. Испытуемый мог бы при этом создать в своем воображении картину полицейского с сигарой в зубах, который останавливает у забора собаку (разумеется, в шляпе), едущую на велосипеде. Может ли он извлечь из этой картины пять перечисленных слов при предъявлении одного лишь слова СИГАРА? Как показывают результаты эксперимента — может. Боуэр нашел, что припоминание не зависит от числа элементов, которые следовало ассоциировать в создаваемой картине с компонентом-стимулом. Припоминание не ухудшалось, если испытуемые ассоциировали список из 20 слов с одним компонентом-стимулом вместо двадцати, по одному на каждое слово описка. В данном случае компонент-стимул называют "вешалкой" — на него можно как бы навесить разнообразные реакции.

Боуэр установил также, что образность способствует припоминанию только в тех случаях, когда компоненты-реакции объединяются со "словом-вешалкой" в какую-то сложную картину. Если попросить испытуемого представить себе собаку, а затем отдельно-велосипед, для того чтобы запомнить пару "собака-велосипед", то результаты будут гораздо хуже, чем если попросить его представить себе картину, в которой собака и велосипед каким-то образом взаимодействуют. Это и понятно, так как образ одного лишь велосипеда мало поможет при извлечении из памяти образа собаки самой по себе. Для того чтобы с помощью слова СОБАКА добраться до слова "велосипед", мы должны иметь в памяти какую-то картину, которая могла бы всплыть при предъявлении одного слова, но содержала бы оба объекта; она должна объединять в себе оба элемента, чтобы можно было извлечь один из них с помощью другого.

Опосредование через образы может оказаться полезным не только при образовании парных ассоциаций. Например, Делин (Delin, 1969) использовал его в задачах на запоминание последовательностей. Он объяснял испытуемым, что для хорошего запоминания нужно представить себе каждую пару соседних элементов ряда в том или ином взаимодействии. Он давал на это много времени, предъявляя слова медленно (11 с каждое). При предъявлении списка, в который входила, например, последовательность СОБАКА, ВЕЛОСИПЕД, ШЛЯПА, испытуемый мог сначала представить себе собаку на велосипеде, затем — в виде отдельной картины шляпу, висящую на руле велосипеда, и так далее. Такая инструкция облегчала припоминание последовательности элементов и улучшала результаты по сравнению с результатами испытуемых, получавших обычные инструкции.

ОБРАЗЫ И ЕСТЕСТВЕННЫЙ ЯЗЫК

Идея образного опосредования оказалась также весьма плодотворной при изучении памяти на фрагменты естественной речи. Как мы уже имели случай убедиться (см. гл. 9), забывание таких фрагментов нередко выражается в забывании слов, которыми они были изложены, но не смысла. Например, в одном из исследований, проведенных Сакс (Sachs, 1967), испытуемые реагировали на перевод предложения из активной формы в пассивную гораздо слабее, чем на изменение его смысла — скажем, переход от утвердительной формы к отрицательной. Бегг и Пайвио (Begg a. Paivio, i969) пошли еще дальше. Они провели такие же эксперимейты, как и Сакс, используя предложения абстрактного и конкретного характера. Примером конкретного предложения, в состав которого входят конкретные существительные, служит фраза "Любящая мать заботилась о детях", а примером абстрактного — "Абсолютная вера возбуждала стойкий интерес". Подобного рода предложения предъявляли испытуемому, включая их в короткие отрывки текста, после чего проводили проверку на узнавание. Каждый участвовавший в проверке элемент-дистрактор походил на одно из исходных предложений, но отличался от него либо только по словесной форме, либо по смыслу. Например, изменяя формулировку приведенного выше конкретного предложения, можно было получить фразу "Любящая мать ухаживала за детьми", а при смысловом изменении-"Любящие дети заботились о матери".

Результаты эксперимента Бегга и Пайвио представлены на рис. 12.3. Как видно из этого рисунка, данные, полученные Сакс, подтверждаются в отношении конкретных, но не в отношении абстрактных предложений. В случае конкретных предложений испытуемые легче замечают смысловые изменения, чем изменения формулировок, в случае же абстрактных предложений наблюдается обратная картина. Эти результаты можно объяснить исходя из представлений Пайвио о роли образов в хранении информации. Пайвио считает, что смысл конкретного предложения представлен в памяти больше в виде образов, чем слов. Поэтому изменения слов, не затрагивающие смысла, не будут противоречить содержащемуся в памяти образу и останутся незамеченными. Если же предложение абстрактное, то образ не дает возможности эффективно сохранять в памяти смысл предложения; смысл должен здесь храниться в форме слов, и поэтому изменения в формулировке будут замечены.

Судя по результатам этого последнего эксперимента и его интерпретации, идея образного представления пригодна в качестве гипотезы, объясняющей понимание языка. Такого мнения придерживается Пайвио (Paivio, 1971), который считает, что образы играют важнейшую роль в понимании и запоминании информации, передаваемой с помощью языка. Иначе говоря, он полагает, что мы понимаем словесные сообщения благодаря тем образам, которые они способны вызывать, особенно если эти сообщения конкретны. Конечно, существуют и другие теории понимания языка (речи) и его смысла; подобных теорий так много, что рассмотреть их все в этой книге было бы невозможно. Однако здесь следует указать, что теории семантической памяти обсуждавшиеся в гл. 8, касаются сведений, передаваемых с помощью языка; таким образом, они описывают понимание языка без использования образов.

Может создаться впечатление, что мы уже располагаем вполне убедительными данными в пользу существования в ДП представлений "изобразительного" типа. Поэтому сейчас очень уместно будет рассмотреть противоположные точки зрения. В сущности, споры о том, хранится ли информация в ДП в образной форме, ведутся в психологии уже давно (обзор см. Paivio, 1971). Но в последние годы интерес к ним возродился в связи с появлением новых, более детализированных теорий, связывающих эту проблему с современной когнитивной психологией.

ВОЗРАЖЕНИЯ ПРОТИВ ГИПОТЕЗЫ ОБРАЗОВ

Здравый смысл может заставить нас усомниться в правильности теории, которая утверждает, что в долговременной памяти хранятся образы, особенно если предполагается, что эти образы выглядят совершенно так же, как и объекты реального мира. Пылышин (Pylyshyn, 1973) указал на ряд серьезных трудностей, с которыми сталкивается эта теория. Прежде всего возникает вопрос о том, на что похожи эти мысленные образы. Если они и в самом деле точно отображают воспринимаемую нами информацию, то, очевидно, таких образов должно быть очень много. Поскольку мы можем воспринимать с помощью зрения практически неограниченное число различных сцен, ДП должна была бы располагать неограниченным пространством для хранения детальных копий всех этих сцен. Неясно также, как можно использовать все эти хранящиеся в памяти образы. Они должны каким-то путем извлекаться из памяти, а для этого необходимо повторно воспринимать и анализировать их, чтобы "увидеть", что в них содержится. Но если эти образы приходится снова воспринимать, то их можно было бы с тем же успехом хранить в уже "обработанной" в процессе восприятия форме, а не просто в виде точных копий виденных сцен. Еще один вопрос состоит в том, каким образом слово могло бы открывать доступ к определенной картине: ведь одно и то же слово может относиться к очень большому числу картин — как узнать, какую именно следует извлечь из памяти? Пылышин, учитывая все эти моменты, считает, что образы-или как бы мы их ни называли — должны храниться в памяти в виде продуктов некоего анализа, а не в виде необработанных сенсорных данных. Но в таком случае они не могут в точности копировать внешний мир, лежащий за пределами сенсорного регистра, а должны быть больше похожи на описание воспринятого. Это не значит, что у людей нет субъективных представлений "изобразительного" характера; это лишь означает, что наличие таких представлений не говорит непременно о хранении соответствующей информации в образной форме: такой вывод был бы ошибочным.