Таким образом, прагматизм разветвляется: с одной стороны Пирс и Патнэм, с другой – Джеймс, Дьюи и Рорти. И те, и другие – антиреалисты, но по-разному. Пирс и Патнэм, как оптимисты, надеются, что есть нечто, к чему в конце концов приведут информация и размышления. Именно это для них реально и истинно. Для Пирса и Патнэма интересно определить реальное и знать, что именно будет развиваться как реальное в нашей схеме. Это не так интересно для другого вида прагматизма. Как жить и как рассуждать – вот что интересно для него. Для его представителей не существует не только внешней истины, не существует и внешних или даже развивающихся канонов рациональности. Версия прагматизма Рорти – это уже другая философия, базирующаяся на языке и рассматривающая жизнь как предмет разговора (conversation). Дьюи справедливо презирал зрительскую (созерцательную) теорию познания. Что мог бы он думать о науке как разговоре? По-моему, правильный путь у Дьюи – попытка разрушить концепцию знания и действительности (реальности) как предмета главным образом теоретического мышления и представления. Он должен был бы повернуть философскую мысль к экспериментальной науке, но вместо этого его новые последователи превозносят разговор.
Дьюи отличал свою философию от философии более ранних прагматистов, называя ее инструментализмом. Это частично указывало на направление его размышлений, в соответствии с которым все, что мы производим (включая все средства, в том числе язык как средство) являются инструментами вмешательства, когда мы обращаем наши опыты в мысли и поступки, которые служат нашим целям. Но вскоре “инструментализм” стал обозначать некую философию науки. Инструменталист, как сказало бы большинство современных философов, представляет собой особую разновидность антиреалиста в отношении науки – это тот, кто считает теории только средствами или вычислительными инструментами для организации описаний явлений и для построения выводов от прошлого к будущему. Согласно инструментализму, теории и законы не являются истинными или ложными сами по себе. Они лишь инструменты, которые не должны пониматься как буквальные утверждения. С позиции инструментализма термины, обозначающие ненаблюдаемые объекты, вообще не имеют референтов. Таким образом, инструментализм должен противопоставляться точке зрения ван Фраассена, согласно которой теоретические выражения должны пониматься буквально, но в них не обязательно верить, надо просто их “принимать” и использовать.
Чем отличаются позитивизм и прагматизм?
Разница возникает в связи с тем, что оба течения имеют разные корни. Прагматизм – гегельянское учение, которое вкладывает всю свою веру в процесс познания. Позитивизм возникает из концепции “наблюдение есть основа знания” (Seeing is believing). Прагматист не спорит со здравым смыслом: конечно, электроны и стулья одинаково реальны, если нам никогда больше не придется сомневаться в их значении для нас. Позитивист заявляет, что в электроны нельзя верить, потому что их никогда нельзя будет увидеть. И так далее, по всему позитивистскому списку. Где позитивист отрицает причинность и объяснение, прагматист, по крайней мере в традиции Пирса, с радостью принимает их – в той мере, пока они полезны и выдерживают испытание временем.
5. НЕСОИЗМЕРИМОСТЬ
Почему такая избитая проблематика, как научный реализм, вновь стала значимой в философии науки? Реализм выиграл великую битву во времена давнего спора между системами Коперника и Птолемея. К концу девятнадцатого века проблемы атомизма внесли свой вклад в распространение антиреализма. Существует ли сейчас сопоставимый по значимости научный вопрос? Может быть. Один из способов понять квантовую механику – это занять идеалистическую позицию. Некоторые считают, что человеческое наблюдение неотъемлемым образом включено в саму природу квантовомеханической системы, так что система просто изменяется, когда ее начинают измерять. Дискуссии по “проблеме измерения в квантовой механике”, споры о “соотношении неопределенностей”, о “редукции волнового пакета” делают не случайным то, что вопросы философии квантовой механики занимают важное место в произведениях наиболее оригинальных исследователей, разрабатывающих проблемы научного реализма. По всей видимости, целый ряд идей Хилари Патнэма, Баса ван Фраассена или Нэнси Картрайт возникает из-за того, что квантовая механика рассматривается как модель всей науки.
С другой стороны, множество физиков испытывают раздражение по поводу такой философии. Недавно Бернар д'Эспанья внес большой вклад в создание нового реализма. Его работа была частично мотивирована разрушением таких старых реалистических понятий, как материя и объект в некоторых областях современной физики. На него особенно подействовали некоторые недавние результаты, которые носят общее имя неравенств Белла и которые поднимают вопрос о таких разных проблемах, как логика, временной порядок, каузальность и дальнодействие. В конце работы он защищает некоторый вариант реализма, отличный от тех, которые обсуждаются в данной книге.
Следовательно, внутри науки существуют проблемы, которые подстегивают современные размышления о реализме. Но вопросы одной частной науки никогда не вызовут философского беспокойства. Знаменательно, что спор между коперниканской и птолемеевской системами, апогеем которого было осуждение Галилея, имел религиозные корни. Он включал вопрос о статусе человечества во вселенной: находимся ли мы в ее центре или на периферии? Антиреалистический антиатомизм был частью позитивизма конца девятнадцатого века. Аналогичным образом, в наше время историко-философская работа Куна была важнейшей составной частью новой дискуссии о реализме, хотя дело обстояло отнюдь не так, что он один преобразовал всю историю и философию науки. Когда в 1962 году вышла его книга “Структура научных революций”, сходные мысли выражались большим количеством людей. Более того, формировалась новая дисциплина – история науки. В 1950-ые годы это была область одаренных дилетантов. В 1980-ые она стала индустрией. Учась физике, молодой Кун был увлечен историей, так же как и многие другие люди того времени. Как я сказал в своем Введении, фундаментальное преобразование в философской перспективе было таким: наука стала рассматриваться как историческое явление.
Эта революция оказала два взаимосвязанных действия на философов. Возник кризис рациональности, который я описал. Возникла также волна сомнения по поводу научного реализма. Вместе с каждой сменой парадигмы мы начинаем, как полагает Кун, видеть мир по-другому – возможно, мы начинаем жить в другом мире. Наука в своем развитии, по Куну, не стремится к некоторой подлинной картине мира, поскольку таковой просто нет. Не существует прогрессивного движения по направлению к истине, есть лишь рост технологии и, может быть, существует “прогресс в удалении от идей”, которые никогда больше не покажутся нам привлекательными. Но существует ли вообще в таком случае реальный мир?
В рамках этого множества идей одно модное словечко стало особенно популярным – несоизмеримость. Стали говорить, что последовательно сменяющие друг друга и соперничающие теории, описывающие одну и ту же область данных, “говорят на разных языках”. Их нельзя ни строго сравнивать, ни переводить из одной в другую. Языки различных теорий – языковые двойники различных миров, которые мы можем населять. Мы можем перейти из одного мира в другой или от одного языка к другому путем переключения гештальта, но не на основании какого-либо рационального решения.
Реалист относительно теорий не может приветствовать эту точку зрения, из которой цель познавательного процесса – поиск истины о мире – исчезла. Реалист относительно объектов также не может быть удовлетворен, поскольку вопросы о существовании всех теоретических объектов оказываются ограниченными рамками теории. В принятой ныне теории электронов они могут считаться существующими, но заявление о том, что электроны существуют вообще, больше не имеет смысла. Выдвигалось множество теорий об электронах, каждая из которых признавалась тем или иным выдающимся ученым: Р.А. Милликен, Лоренц и Нильс Бор имели на этот счет совершенно разные идеи. Принцип несоизмеримости утверждает, что под словом “электрон” все эти ученые имели в виду совершенно разные вещи. Они говорили о различных вещах, считает защитник принципа несоизмеримости, в то время как реалист относительно объектов считает, что все они говорят об электронах.
Следовательно, хотя несоизмеримость является важной темой в обсуждении рациональности, она также важна и для проблемы реализма, и тезис о несоизмеримости стоит в оппозиции к научному реализму. Однако чуть более внимательное отношение к этому тезису делает его не столь страшным, как иногда полагают.
Виды несоизмеримости
Новое философское использование слова “несоизмеримость” – результат бесед Пола Фейерабенда с Томасом Куном на Телеграф Авеню в Беркли около 1960 года. Что оно означало до того, как эти два человека вновь ввели его в обиход? Это слово имело точный смысл в греческой математике. Оно означало “не имеют общей меры”. Два отрезка длины имеют общую меру (соизмеримы), если [для некоторых n и m] m отрезков первой длины будут равны по длине n отрезкам второй длины. Таким образом, мы можем измерить один отрезок другим. Не все длины соизмеримы. Диагональ квадрата не соизмерима с его стороной, или, как мы сейчас выражаем этот факт, Ö 2 не представим рациональным числом вида m/n, где m и n целые числа.