Теперь о роли и назначении вопросов в этом процессе. В принципе, переход в проблемную ситуацию может быть осуществлен и раньше. Для этого достаточно спросить: «Как вы это делаете? И почему вы делаете это так, а не иначе? Может быть, все это можно делать по-другому?»
Все эти вопросы, либо идущие к решателю со стороны, либо же имитируемые им самим (если он когда-то в истории своей жизни получил склонность к рефлексии и размышлениям по поводу своей собственной деятельности и своего собственного мышления), точно так же переводят человека в план проблематизации (или, во всяком случае, обеспечивают условия для этого), ибо они выводят его на объект и действительность совсем другого рода на его собственное мышление и на его собственную деятельность. Проблематизация в своем исходном пункте базируется на смене объекта рефлексии и мышления, на выделении в качестве объекта структур своего собственного мышления и своей деятельности.
Существует множество вопросов такого рода, в том числе и квазинатуралистических. Например: «Почему у меня не получается работа? Что мне мешает получить результаты?». По форме это вопросы о причинах затруднений, и в силу этого они выглядят как объектные вопросы. Но на деле это вопросы о структуре собственной мыследеятельности, ибо, когда человек будет искать причину, он начнет копаться в своей собственной мыследеятельности. При проблематизации человек должен поменять свой мир, мир природы и вещей на мир деятельности: переход от мира природы к миру деятельности становится как бы естественным основанием для проблематизации.
Именно здесь появляется понятие опыта, которое противостоит понятию объекта. «Опыт» это то, что мы выделяем в нашей деятельности и в нашем мышлении, когда начинаем их рефлексировать.
Но выход в рефлексивную позицию по отношению к собственному мышлению и собственной деятельности - это только одно из условий и оснований проблематизации. Сам по себе он не дает еще ни проблемной ситуации, ни проблем. Кроме него нужно еще многое другое. И вторым таким условием и основанием становится знание о том, чего мы не знаем.
Знание о незнаемом.
Этот момент начали обсуждать еще древние греки. Они задавали вопрос: а существует ли то, чего нет? И поскольку обсуждалось все это в плоскости единого и унифицированного мира-знания, у них возникла апория. Сейчас, работая в схемах многих разнотипных знаний, мы хорошо понимаем, что у этого вопроса будет разный смысл в зависимости от того, к какому пространству мышления-деятельности мы его будем относить. И соответственно этому будут разные ответы.
Если относить этот вопрос к однородному материально-морфологическому пространству, то ответ будет одним: несуществующее не существует. Но если мы этот же самый вопрос отнесем к структурно-функционально организованному пространству, то ответ будет уже принципиально иным: пустые, незаполненные и, следовательно, несуществующие в морфологическом смысле места функциональной структуры существуют точно так же, как и заполненные места.
Поясню это простым примером. Если, скажем, я вас спрошу, чего у меня или у вас нет, что отсутствует, то, вряд ли вы воспримете этот вопрос всерьез и будете пытаться найти ответ. Но если я напишу на доске ряд чисел
1 2 4 5 6 8 9 10 11 12 ...
и спрошу, чего здесь нет, то, наверное, многие из вас ответят, что нет тройки и семерки. Но как вы это определили? Я отвечаю, что вы определили это за счет того, что в натуральном ряду чисел все морфологически незаполненные места существуют точно так же, как и заполненные. И то же самое имеет место во всякой функциональной структуре: «дырки» в ней существуют в одном ряду со всеми морфологически заполненными элементами.
Значит, для того, чтобы отвечать на подобные вопросы чего у нас нет, чего мы не знаем, чего нам не хватает и т.д., и т.п., надо иметь структурно-функционально организованные пространства. И тогда единственный вопрос, возникающий в ходе проблематизации: а есть ли у нас соответствующие функционально организованные пространства, которые позволили бы нам выяснить, чего у нас нет, чего мы не знаем в том или ином процессе решания задач (или, что, по сути, то же самое, для достижения тех или иных целей и решения того или иного комплекса задач)?
Факультативно из всего этого можно сделать вывод, что программирование мышления и деятельности всегда строится и должно строиться на структурно-функциональном представлении систем мышления и деятельности. Есть такие представления - значит, мы можем проблематизировать, нет таких представлений - не можем.
И этот же вывод порождает очень сложный вопрос о взаимоотношениях и связях между проблематизацией и программированием, с одной стороны, и проектированием систем деятельности и мышления, с другой стороны: ведь если условием проблематизации и программирования являются структурно-функциональные представления деятельности и мышления, то почему нельзя, вместо проблематизации и программирования, осуществлять структурно-функциональное проектирование и таким образом делать все, что нужно, и решать все оргуправленческие задачи в отношении деятельности и мышления? Этот вопрос требует специального обсуждения.
Но вернемся к процессу проблематизации. Выходит, что для задания проблемной ситуации и формулирования проблем решатель задач должен выйти в рефлексивную позицию и в своем мышлении обратиться к структурно-функциональным представлениям деятельности и мышления и с их помощью ответить для себя на вопрос, какие элементы и компоненты из этих структур он имеет и знает, а каких, наоборот, не знает и не имеет (в частности, не может выполнить).
Работа со способом решания задач.
Если мы рассматриваем процессы решания задач, то в роли такой функциональной структуры будет выступать представление о способе решения задач. Это представление включает четыре основных блока: 1) представление о продукте процесса решения, 2) представление об исходном материале, 3) представление о средствах мышления и деятельности, 4) представление о методе решения. Все эти блоки должны быть связаны друг с другом соответственно процессам и механизмам мышления и деятельности.
Если решатель задач после своего «ага-просветления» введет подобную схему способа решения задач, обратите внимание: не способ, а схему способа, то он затем, руководствуясь этой схемой, может задавать себе вопросы: какие из элементов этой схемы он знает и имеет, а каких не имеет и не знает? Таким образом, решатель задач актуализирует свой прошлый опыт, делая его материалом рефлексивного анализа: «Чего не было в моей деятельности? Из-за чего, собственно, у меня не получается? Правильно ли я представляю себе продукты моей работы, или здесь у меня какие-то разрывы, неточности, ошибки?»
Проверив после этих вопросов свои представления о продукте и тем самым свои цели, решатель задач может затем поставить аналогичный вопрос в отношении исходного материала и проверить свои представления о нем. После этого он может перейти к средствам и произвести их инвентаризацию, а в заключение таким же способом проанализировать свои методы мышления и деятельности.
И параллельно всей этой работе решатель задач может проставлять плюсы и минусы у соответствующих блоков схемы способа и таким образом формировать свое рефлексивное знание о том, чего он не знает и что знает плохо. И он может делать выводы примерно такого рода: я плохо представляю себе цели этой работы, ибо имею слишком смутное представление о ее необходимых и возможных продуктах; у меня нет необходимого для получения этих продуктов исходного материала; у меня явно неадекватные моим целям средства и методы деятельности и мышления, и т.п.
Так или примерно так формируются знания о том, чего не имеет или не знает решатель задач, и благодаря им проблематизация приобретает уже позитивную (или квазипозитивную) форму.
Таким образом, проблема это не вопрос. Вопросы в процессе решания задач лишь провоцируют, или инициируют, рефлексивные выходы и за счет этого переход к процессу проблематизации. Проблема, здесь я согласен с одним из выступавших, есть в сути своей знание о незнании. И в этом главное.
Дальше оказывается, конечно, что проблемы будут выглядеть совершенно по-разному в зависимости от того, какую структурно-функциональную схему мышления и деятельности мы берем, выходя в проблематизацию.
До сих пор я рассматривал лишь программирование процессов решания задач и поэтому ограничился анализом одних лишь способов решения задач. А если бы речь шла о программировании научного поиска, то мне надо было бы брать и рассматривать структурно-функциональную схему научного предмета. И соответственно этому совсем другой вид приобрели бы знания о том, чего мы не знаем и не умеем. И точно так же иной вид приобрели бы и все провоцирующие вопросы.
И когда все знания о том, чего мы не знаем, получены, тогда можно, во-первых, переводить их совершенно формально в цели работы и в темы-задания, а затем, во-вторых, начинать строить новые слои мышления и деятельности, в которых может быть развернута работа по достижению этих целей и получению соответствующих решений тем, в частности работа по созданию средств и методов для будущего мышления и будущей деятельности.
Конечно, и вы все это хорошо понимаете, такой формальный перевод знаний о том, чего мы не знаем, в формулировки целей (нам надо получить то, чего мы не имеем или не знаем) или в формулировки тем-заданий (надо исследовать - и идет как бы положительное именование того, чего мы не знаем или не имеем) еще не является подлинной и по содержанию работой: здесь нужны специальные и точные по своей технике процедуры тематизации и целеобразования, развертывающиеся на базе соответствующих структурно-функциональных схем. Поэтому я изобразил на общей схеме эти переходы от проблемы к темам и целям, но дальше, чтобы ответить на вопрос, что же, собственно, представляют собой эти процедуры и как они происходят, надо как бы «вынуть» эти места из схемы и начать подробно и детально анализировать и описывать соответствующие им процессы мышления и деятельности. Но все это, конечно, дело специальных обсуждений и специальной работы.