При таком состоянии дел нетрудно понять, что первобытный образ гермафродита должен вновь возникнуть в современной психологии под видом антитезиса мужчины и женщины, иными словами, как мужское сознание и олицетворенное женское бессознательное. Но психологический процесс доведения вещей до сознания значительно усложнил картину. Так как старая наука была почти исключительно областью, в которой могло проецировать себя только мужское бессознательное, новейшая психология должна была признать существование также и автономной женской души. Здесь случай обратный, и женское сознание противостоит мужской персонификации бессознательного, которое не может больше называться анимой и становится анимусом. Это открытие тоже усложняет проблему coniunctio.
Первоначально этот архетип играл свою роль исключительно в сфере магии, связанной с плодородием, и поэтому
*Священный брак (др.-гр.).
*Брачный союз солнца и луны (мат.).
Конец страницы 115
¯ Начало страницы 116 ¯
на протяжении очень долгого времени оставался чисто биологическим феноменом, лишенным всякого значения, помимо плодоносности. Но уже в ранней античности символическое значение этого действия, по-видимому, расширилось. Так, например, физическое представление священного ритуала hieros gamos не только стало тайной - оно стерлось до простого предположения41. Как мы увидели, гностицизм тоже со всей серьезностью пытался подчинить физиологическое метафизическому. В конце концов церковь полностью отсекла coniunctio от физической сферы, а натурфилософия превратила его в абстрактную теорию. Эти усовершенствования означали последовательное преобразование архетипа в психологический процесс, который теоретически мы можем назвать сочетание» сознательных и бессознательных процессов. Однако на практике это не так-то просто, потому что, как правило, женское бессознательное мужчины проецируется на женщину-партнера, а мужское бессознательное женщины проецируется на мужчину. Разъяснение этих проблем - особая отрасль психологии, и она неуместна при обсуждении мифологического гермафродита.
4. Младенец как начало и конец
После смерти Фауст принят мальчиком в «хор блаженны юношей». Я не знаю, связывал ли Гете эту необычную идею с купидонами на античных могильных плитах. Это вполне правдоподобно. Фигура cucullalus* указывает на скрытого капюшоном, то есть невидимою, на дух покойника, который опять возникает в по-детски невинных проказах новой жизни, окруженный морскими существами - дельфинами и тритонами. Море - излюбленный символ для бессознательного, мать всего живого. Так как «младенец» при определенных условиях (например, в случае Гермеса и Дактиля) тесно связан с фаллосом - символом порождения, он вновь появляется в виде могильного фаллоса, символа обновленного порождения.
*Покрытого капюшоном (лат.).
Конец страницы 116
¯ Начало страницы 117 ¯
Поэтому «младенец» - renatus in novam infantiam*. Он и начало, и конец, изначальное и конечное создание. Начальное творение произошло еще до возникновения человека, а завершающее будет тогда, когда его не станет. Говоря психологическим языком, это означает, что «младенец» символизирует досознательную и послесознательную сущность человека. Его сознательная сущность есть бессознательное состояние самого раннего младенчества; его послесознательная сущность - это строящееся по аналогии предчувствие жизни после смерти. В этой идее выражена всеобъемлющая природа психической целостности. Целостность никогда не заключена в границах сознания - она также включает неограниченные и неопределенные просторы бессознательного. Следовательно, целостность, говоря эмпирически, имеет неизмеримую протяженность, она древнее и моложе сознания и охватывает его во времени и пространстве. И это не спекуляция, а непосредственное психическое переживание. События, происходящие в бессознательном, не только постоянно сопровождают сознательный процесс, но часто руководят им, помогают ему и, наконец, прерывают его. Младенец имел психическую жизнь еще до того, как он обрел сознание. Даже взрослый говорит и совершает поступки, значение которых он осознает позднее, если вообще осознает. И тем не менее он говорил и делал это, как если бы знал, что они означают. Наши сновидения постоянно выражают вещи, находящиеся за пределами сознательного понимания (вот почему они так полезны для терапии неврозов). Мы получаем сообщения и интуитивные догадки из неизвестных источников. Страхи, настроения, планы и надежды приходят к нам без видимых причин. Эти реальные переживания лежат в основании того чувства, что мы знаем о себе очень мало, а также в основании тягостного предположения о том, что у нас в запасе, возможно, есть неожиданности для самих себя.
Дикарь не составляет для себя загадки. Вопрос «Что есть человек?» - это вопрос, который человек скрывал до послед-
*Возродившийся в новом ребенке (лат.).
Конец страницы 117
¯ Начало страницы 118 ¯
него. Душа дикаря настолько шире его сознания, что опыт чего-то психического, внешнего по отношению к человеку, знаком ему (дикарю) больше, чем нам. Сознание, окруженное психическими силами, подвергающееся опасности или испытывающее угрозу с их стороны, или вводимое ими в заблуждение,- это вековой опыт человечества. Этот опыт отразился в архетипе младенца, выражающем целостность человека. «Младенец» - это все покинутое и брошенное на произвол судьбы и в то же время божественно могущественное; ничем не замечательное, сомнительное начало и триумфальный конец. «Вечный младенец» в человеке - это неописуемое переживание, некая несообразность, внутреннее препятствие и в то же время божественная прерогатива; это что-то невесомое, определяющее конечную ценность или никчемность личности.
IV
Заключение
Я сознаю, что психологический комментарий к архетипу младенца без подробного документированного материала наверняка остается простым эскизом. Но поскольку для психолога это девственная область, мои основные усилия были направлены на то, чтобы очертить возможный круг проблем, затронутых нашим архетипом, и описать, хотя бы поверхностно, различные его аспекты. Четкие различения и строгие формулировки в этой области вообще невозможны ввиду того, что самой природе всех архетипов присущ особый текучий вид интерпретации. В лучшем случае возможно их приблизительное описание. Их живое значение обнаруживается больше из представления их в целом, чем из отдельной формулировки. И каждая попытка достичь большей точности немедленно наказывается тем, что неосязаемое ядро значения теряет свою ясность. Ни один архетип не может быть сведен к простой; формуле. Это сосуд, который нам никогда не опорожнить и; не наполнить. Он существует лишь потенциально и, офор-
Конец страницы 118
¯ Начало страницы 119 ¯
мившись, перестает быть тем, чем был раньше. Он продолжает жить веками и всегда требует нового истолкования. Архетипы - нерушимые элементы бессознательного, которые, однако, постоянно изменяют свою форму.
Попытка вырвать отдельный архетип из живой ткани псюхе - почти безнадежное предприятие; но несмотря на свою тесную сплетенность, архетипы действительно формируют единицы значения, которые могут быть постигнуты интуитивно. Психология как одно из многих выражений психической жизни оперирует идеями, которые, в свою очередь, происходят от архетипических структур и, следовательно, производят несколько более абстрактный вид мифа. Таким образом, психология преобразует архаическую речь мифа в современную мифологему - конечно же, таковой не признаваемую,- составляющую один из элементов мифа, называемого «наукой». Это на вид безнадежное предприятие является живым и жившим мифом, который удовлетворяет людей соответствующего темперамента и действительно полезен им постольку, поскольку они были оторваны невротической диссоциацией от своих психических корней.
Как факт опыта, мы встречаем архетип младенца в спонтанных и вызываемых терапевтически процессах индивидуации. Первое проявление «младенца» - это, как правило, полностью бессознательный феномен. Здесь пациент идентифицирует себя со своим личным младенчеством. Затем под влиянием терапии мы получаем более или менее постепенное отделение «младенца» и его объективацию, то есть идентичность разрушается, сопровождаясь усилением (иногда вызываемым технически) фантазии так, что архаические или мифологические черты становятся все более очевидными. Дальнейшие преобразования протекают согласно героическому мифу. Тема «могущественных подвигов» обычно отсутствует, но, с другой стороны, все большую роль играют мифические опасности. На этой стадии обычна другая идентификация, на этот раз с героем, чья роль притягательна по многим причинам. Эта идентификация часто бывает крайне упорной и опасной для психического равновесия.
Конец страницы 119
¯ Начало страницы 120 ¯
И в том случае, если она разрушается и сознание возвращается к человеческим пропорциям, фигура героя постепенно преобразуется в символ самости.
Однако в реальной практике для пациента, конечно же, недостаточно просто знать о таких событиях; что действительно важно, так это его переживание различных преобразований. Исходная стадия личного младенчества представляет картину «покинутого» или «непонятого» младенца, с которым несправедливо обращаются, младенца с самонадеянными претензиями. Явление героя (вторая идентификация) проявляется в соответствующем разрастании: колоссальная претенциозность перерастает в уверенность в собственной экстраординарности; с другой стороны, невозможность удовлетворить претензию лишь доказывает его собственную неполноценность, что благоприятно для роли героического страдальца (отрицательное разрастание). Несмотря на их противоречивость, обе формы тождественны, потому что сознательная мегаломания уравновешивается бессознательной компенсаторной неполноценностью, а бессознательная неполноценность - бессознательной мегаломанией (вы никогда не встретите одно без другого). Если рифы второй идентификации были успешно обойдены, сознательные процессы могут быть четко отделены от бессознательного, и последнее можно наблюдать объективно. Это создает возможность синтеза сознательных и бессознательных элементов знаний и деятельности, что, в свою очередь, приводит к смещению центра личности из эго в самость42.