Из воспоминаний ополченца В. Сергеева: «В начале августа закончилась наша учеба. Мы вошли в состав 3-го стрелкового полка 2-й гвардейской дивизии народного ополчения. В нашем полку были рабочие и служащие Кронштадта, Балтийского завода и трудящиеся Свердловского района Ленинграда. Нам выдали новые винтовки, шинели, котелки. Мы получили возможность выстрелить из наших винтовок в тире. Многие, как и я, стреляли боевыми патронами впервые. Так закончилась боевая подготовка (!!!). Через три дня нам выдали по одной обойме патронов, по одной гранате командирам отделений, ротный миномет без единой мины (!!!), и на машинах мы поехали в район Красногвардейска (ныне Гатчина). Проезжали мимо горевших сел, мимо какого-то аэродрома, на котором догорали наши самолеты. А навстречу по дороге шли женщины, дети, гнали скот люди, изгнанные войной. Ехали мы молча, без песен и шуток, чувствуя, что ждут нас впереди тяжелые дни.
В ту же ночь мы вступили в бой у деревни Пижма и к утру оставили ее. Враг наседал на нас техникой, которую мы видели впервые, брал военным опытом, которого мы вовсе не имели, засыпал нас бомбами, снарядами и минами. Самолеты фашистов каруселью вились над нами, как ястребы над цыплятами. Втиснешься в окоп и чувствуешь, как вздрагивает земля и качает тебя, как ребенка в люльке.
Первое время мы кланялись каждому снаряду, хотя не каждый летел именно к нам. К этому надо было тоже привыкнуть. Личный пример командиров и политруков, коммунистов и бойцов с боевым опытом делал из нас настоящих солдат, которыми мы все-таки стали через несколько недель. Я помню, как в один из боев за треклятую Пижму (а она переходила из рук в руки несколько раз) командир 1 -го батальона нашего полка Грунев, много раз раненный, поднимал нас в атаку, и с возгласом «За Родину! За Сталина! Вперед!» мы вышибали фрицев, хотя и теряли многих своих товарищей. Самой главной победой для нас была победа над собой, над своим страхом. И если в дальнейшем нам приходилось отступать, то теперь мы это делали уже организованно, без паники, строго по приказу командиров. И никак не иначе. Отступив, накапливали новые силы, чтобы атаковать снова. Ожесточенные бои нам пришлось вести под Гатчиной. Полк и вся дивизия были основательно истощены, но защищали рубежи обороны до последней возможности». [5; 85]
Читая эти строки, понимаешь, что бойцы на грани человеческих возможностей, практически « голыми « руками вступили в бой с фашистской ордой.
Из рассказа командира Косарева о том, что произошло под Пижмой 23 августа. ...Немцы, по-видимому, сразу не могли решить, что означает отход наших пехотинцев среди бела дня. Некоторое время они не предпринимали активных действий, тем более что наши летчики завязали большой воздушный бой где-то в районе Тосно над Московским шоссе и отвлекли вражескую авиацию от Гатчины.
Косарев хотя и продолжал тревожиться, но уже начинал понемногу склоняться к мысли, что в этот день гитлеровцы не начнут наступления. На наблюдательном пункте, устроенном в густых переплетениях двух стоящих почти вплотную сосен, оставалась только радистка Зоя Зенькова, недавняя студентка Ленинградского электротехнического института связи. Гатчина была ее родным городом, здесь она выросла, окончила десятилетку. В бинокль девушка отчетливо видела немцев. Они вели себя внешне спокойно. Но вдруг донеслось глухое урчание моторов. Из-за домов в Воскресенском начала выползать танки. Их было 12, за танками двигались бронетранспортеры с пехотой. Стало окончательно ясно, это — бой...
Самый опасный, наиболее ответственный участок-дзот Смирнова, у моста через Пижму. Расчет Смирнова застыл у орудия. Три километра, разделявшие Воскресенское и Пижму, — не расстояние для танков. Мост был пристрелян заранее. Много дней отдали наши артиллеристы тому, чтобы научиться «видеть» его с закрытыми глазами. Промах тут был практически исключен.
Головная машина, сбавив ход, тяжело покачиваясь, вползла на мост. И разом грянул выстрел из нашего орудия. Танк окутало дымом. Сбивая перила, он успел переползти через мостик и, завалившись с дороги вправо, увяз в болоте. Снова выстрел, и задымил второй танк, пытавшийся, не снижая скорости, перескочить мост. Другие танки, остановившись, открыли ответную стрельбу. Дзот опоясался кольцом разрывов. Под прикрытием огня фашисты пытались взять второй подбитый танк, загородивший въезд на мост, на буксир, но наши артиллеристы сорвали эти попытки.
Вражеские машины начали откатываться назад, продолжая стрелять на ходу. Один из снарядов угодил под основание дзота, подняв перед амбразурой черный смерч земли и дыма.
Дзот точно ослеп. Но, к счастью, пушка и расчет не пострадали. Опасаясь второго прицельного попадания, которое могло вызвать взрыв боезапасов, Косарев приказал бойцам расчета немедленно уйти и рассредоточиться по траншее, захватив с собой гранаты и имеющиеся две винтовки. У пушки остались двое — командир роты и командир орудия. Смирнов вел огонь, Косарев подавал снаряды. Бронебойные снаряды летели вдогонку вражеским танкам, скрывающимся один за другим за ближайшим косогором. К этому времени уже всюду на рубежах, занимаемых ротой, кипел жаркий бой.
Пехота немцев наступала с западной окраины Пижмы. Основной ее удар был нацелен на позиции пулеметного взвода, которым командовал однофамилец Евгения Смирнова участник гражданской войны коммунист Геннадий Иванович Смирнов. Гитлеровцы беспрепятственно перешли мелкую, пересохшую за лето речку и приблизились к противотанковому рву. Наши бойцы выжидали. Они хорошо знали, что перед самым рвом простиралась заминированная полоса, а фашисты шли вперед, не подозревая об этом. Они наступали, не разведав местности; и этот их просчет надо было выгодно использовать.
Минная полоса сработала безотказно. Первые две цепи наступающих были повержены на землю градом осколков. Столбики взрывов взметнулись вверх по всему полю. И только тогда Смирнов подал команду: «Огонь!» Вражеская атака была начисто расстроена за каких-нибудь пять-семь минут. Уцелевшие гитлеровцы бежали обратно через речку, торопясь укрыться за деревенскими постройками.
Установилась относительная тишина, но она длилась недолго. Снова над северной окраиной Пижмы разразилась огненная гроза. Фашисты, не зная расположения наших пулеметных гнезд, били из орудий и минометов, ориентируясь по домам. Дома горели, разваливались. Но позиции пулеметчиков находились далеко в стороне от построек, и гитлеровцы не сумели нанести им существенного ущерба.
И когда вражеская пехота вторично бросилась в атаку, ее снова встретила плотная завеса пулеметного огня. На этот раз, однако, вражеские автоматчики не побежали назад. Они моментально залегли и стали двигаться ползком.
Поняв, что ни танкам, ни пехоте не удастся легко пройти через Пижму, чтобы прямой дорогой двинуться на Гатчину, немцы решили сковать действия первой роты атакой автоматчиков, а основные свои силы двинуть в обход
открытого левого фланга сначала по направлению к деревне Пустошке, а затем — к Красному Хутору.
Расчет командования укрепрайона на то, что местность здесь была болотистой и труднопроходимой для танков противника, не оправдался. Противник воспользовался сухой погодой. Под прикрытием домов и густых садов южной части деревни Пижма гитлеровцы развернули танки и автомашины с пехотой на восток и устремились к деревне Пустошка. Теперь на их пути стояло всего лишь одно зенитное орудие Константина Поцюса. Силы здесь были неравные. К тому же ополченцы в этот момент допустили оплошность, которая обошлась им очень дорого.
Об этом написал спустя много лет после войны бывший замковый орудия, ныне полковник Советской Армии Иван Васильевич Архипов: «Наша пушка была зенитная, — писал он, — а стояли мы с задачей противотанковой и прикрывали противотанковый ров. К сожалению, наша огневая позиция не была естественным продолжением этого рва, а прерывалась дорогой, которая шла из Пижмы на Пустошку и далее на Гатчину. Это обстоятельство сыграло потом немаловажную роль в исходе нашего боя. Плохо было и то, что мы не подготовили нашему командиру расчета — Константину Антоновичу Поцюсу — наблюдательного пункта, и он управлял нами, находясь на открытой местности. Но все же не эти обстоятельства сыграли роковую роль в том бою. [1; 156]
Вот что произошло на огневой позиции накануне. С утра 22 августа по дороге мимо бойцов стали проходить беженцы, раненые и просто отступающие солдаты. И вот Костя Поцюс, который постоянно интересовался у отходивших, особенно раненых, о противнике, неожиданно задержал одного солдата. Он вызвал у него подозрение. И действительно, одет он был не по-фронтовому, весьма аккуратно, за плечом у него была снайперская винтовка. Он матерно ругался — хотел, так сказать, сойти за рубаху-парня. Его препроводил его в землянку.
Из разговора с задержанным стало ясно, что тот многое путает. Костя стал звонить на командный пункт роты, но в это время Коля Сорокин закричал, что видит танки. Все выскочили из землянки. Костя посмотрел в бинокль и передал бойцам, что это не танки, а бронетранспортеры и что пехота спешивается.
В считанные секунды бойцы изготовились для стрельбы. Костя в этот момент занял наблюдательный пункт за дорогой. По его команде открыли огонь бризантной гранатой. Наши снаряды рвались прямо над головами фашистов. И, безусловно, наши красноармейцы нанесли им тогда большие потери. Но противник тоже открыл огонь. В районе нашей огневой позиции, казалось, не было клочка земли, где бы не рвались снаряды и мины. Но урона нашим войскам не нанесли.