Когда уже 11 ноября Гефеле писал комитету в Бонне, созданному с целью побудить германских епископов стать во главе движения против нового догмата, он еще был уверен, что новые догматы не имеют основания в Св. Писании и Предании. Он удивляется, что почти весь немецкий епископат изменил так скоро свои убеждения, но снова заявляет, что он не будет опубликовывать нового догмата в своей епархии и скорее откажется от епископа, чем пойдет против своей совести.[63] Промедление без формальной схизмы было его политикой в надежде, что Бог какими-нибудь неисповедимыми путями вмешается. 3 декабря в письме к одному священнику Кельнского диоцеза Гефеле говорит, что не желает и не способен принять участия в формальной схизме: он не думает, что такая схизма возможна, так как отдельные противники новой доктрины рассеяны по всему миру и большинство духовенства и мирян совершенно индифферентны.[64] 17 декабря он говорит Деллингеру, что его теснят со всех сторон, даже из франции и Америки, принуждая подчиниться; но он еще решил отказаться, даже если бы его отрешили от сана[65] 25 января 1871 г. он пишет своему другу в Бонне: «К несчастью, я должен сказать с Шульте[66]: я жил много лет в глубоком заблуждении, я думал, что я служил католической церкви, когда служил карикатуре, которую сделали из нее романизм и иезуитизм. Только в Риме я понял, что все, что делается и практикуется иам, имеет только видимость и название христианства: только скорлупа, ядро умерло».[67] Гефеле также отмечает, что право давать разрешение на брак в границах запрещенного у него отнято Римом. Дело в том, что римо-католикам запрещено вступать в брак с родственниками третьей степени родства, если этого не разрешит епископ. Право такого разрешения издревле принадлежало епископам, но со времени Тридентского собора каждый епископ должен был возобновлять это право в Риме каждые пять лет и оно могло быть в любое время отнято. Это один из методов, которыми со времен католической реставрации папа может держать епископов в подчинении. Вследствие этого некоторые католики в епархии Гефеле жили без венчания или в гражданском браке, который у римо-католиков браком не считается, это незаконное сожительство.
11 марта 1871 г. он написал последнее отчаянное письмо Деллингеру. Положение Гефеле было уже невыносимо: его духовенство восставало. (он никогда не поверил бы, что новый догмат мог иметь такой успех в диоцезе)[68], 16 пар не могли вступить в брак из-за отсутствия разрешений. По его собственным словам, он уже не мог допустить мысли, что будет отрешенным или отлученным епископом.[69] Видимо, он не хотел быть «белой вороной» среди своих коллег по немецкому епископату, которые все уже опубликовали догмат. Старокатолическое движение тогда еще почти никак не было оформлено организационно: первый конгресс старокатоликов, на котором оно заявит о себе как о серьезном и сильном движении в кругах университетской элиты и интеллигенции Германии, состоится только в сентябре 1871 г. А Гефеле занимал не низкий пост: все-таки администратор одной из «самых католических» епархий Германии. Положение требовало от него оперативных действий. Письмо его друга из Бонна принесло ответ, что он (Гефеле) уже однажды подчинился, признав догмат, который он считал ложным, «непорочное зачатие» 1854 г.[70] Поэтому 10 апреля Гефеле «пожертвовал интеллектом» и опубликовал декреты Ватиканского собора.[71]
Но этим не окончилось унижения Гефеле в глазах своих коллег по научному перу и своей совести. Ему пришлось, как это не парадоксально звучит, «переделать историю». Во втором издании «Konziliengeschichte» ему пришлось изменить свое утверждение о еретичестве папы Гонория, сославшись якобы на новые исследовательские изыскания.[72]
Оставшиеся епископы оппозиции в большинстве своем опубликовали догматы к весне 1871 г. Дольше всех держался епископ Диаковарский Йозеф Штроссмаейр, известный деятель хорватского национального движения и культуры, поэт и меценат. Он вообще решил пойти на хитрость: в конце 1872 г., когда на организованное выступление хотя бы нескольких епископов вообще уже нечего было надеяться, Ватиканские декреты в Диаковарской епархии опубликовал не он, а его генеральный викарий.[73] Сам Штроссмаейр лично принял декреты только в 1881 г., надеясь на поддержку Льва XIII в хорватском национальном движении, но это уже другая история, как и совершенно другой, кардинально отличающийся от Пия IX, понтификат.
Таким образом, ни один католический епископ не остался верен оппозиции. Многие склонились к принятию нового догмата в своих епархиях не без принуждения со стороны Рима. «Рим знал, как сломить сопротивление епископов: выступающих против догмата по одному уламывали с помощью обещаний и угроз».[74] Но все же не только благодаря политике Рима несогласные смирились с догматом. Сама история заставила их это сделать: вмешавшийся рок, а, может быть, десница Божия, в первую очередь, в образе войны не дали оппозиции сплоченно выступить против нового догмата. И маячивший уже на горизонте очередной глобальный религиозный раскол западного мира не состоялся. «Выжила» только вторая ветвь оппозиции, которую мы еще в прошлой главе назвали университетской или интеллектуальной, обосновывавшая свои антипапские выступления научно. Но это был уже совсем не тот раскол: старокатоличество, как рационально и гуманно оно ни было, все же не повело за собой массы. Почему так произошло – это уже тема другого исследования.
Таким образом, нам удалось установить, что папство, как и Католическая Церковь Запада в целом, встало в третьей четверти XIX в. перед сложной проблемой: определить перспективы своего существования и деятельности перед лицом новой реальности, глобально меняющегося мира, в первую очередь Европы (пока еще папство кардинально «не переквалифицировалось» на новые континенты). Сначала папство в лице Пия IX сделало выбор само за себя: перспектива остаться центром мира, а не национальным патриархатом Италии была более вожделенна для стоявших у руля Римской Церкви в сер. XIX в. Такое решение папства уже как бы предопределило выбор европейских национальных церквей, которые примерно к тому же времени стали перед перспективой централизма или децентрализма Вселенской Католической Церкви. Идея сугубого церковного централизма одержала победу, чему способствовала и политика папства, и традиция, вот уже три века «подпитываемая» иезуитами, и конкретные события и явления «гражданской» истории, которые как бы сыграли на руку данной идее. Едва замаячивший на горизонте призрак нового глобального религиозно-конфессионального раскола Европы вроде бы прошел мимо. Организационно национально-территориальные церкви были сохранены для папства, не откололись, но это еще далеко не означало, что общество сохранено для Церкви, ведь усиливался религиозный индифферентизм. Теперь перед папством встала другая задача: организация сохранена, но необходимо ее наполнить, привлечь массы, отошедшие от Церкви. Решение данной проблемы стало уже задачей следующего понтификата, времени Льва XIII. И какой бы разной не была политика этих двух пап, Пия IX и Льва XIII, все же их многое связывает: политика первого избавила второго от необходимости преодолевать раскол и позволила сосредоточиться на более важных проблемах быти Церкви в мире. Автор извиняется за выход за пределы своей темы в заключении, но все же считает необходимым закончить свой доклад на данной оптимистичной ноте: либерал Лев XIII не был бы возможен без консерватора Пия IX. Поэтому, на мой взгляд, следует отмежеваться от взгляда на блаженного папу Пия как исключительно на темного реакционера и врага прогресса.
I. Источники
1) Положение (конституция) Ватиканского собора «Pastor aeternus»// Мосс С.В. Старокатолическое движение: его происхождение и история: Пер. с англ. / Под ред. архиеп. Краснодарского Ермогена. Краснодар, 1952. [Машинопись]. (P. 206-214.) С. 360-377.