При этом, Василий Великий, глава так называемой каппадо-кийской школы христианских философов, и Дамаскин были сторонниками античной философии, а Севериан Габальский вслед за Иоанном Златоустом ее решительнейшим противником. Тем не менее, Иоанн экзарх творчески уварил все эти взгляды в одном произведении. Впрочем, с точки зрения того, что могли почерпнуть из его Шестоднева русские люди, не надо забывать, что все-таки Шестодневы были своего рода хрестоматиями, содержащими выдержки из авторов, а подчас и прямое цитирование. Так что читающий мог выбирать то, что ему больше ложилось на душу.
Сергей Аверинцев так писал об Образе мира Василия Великого, который могли почерпнуть читатели из "Шестоднева":
"...практические нужды "назидания" широкого круга образованных и полуобразованных верующих влекли его от неоплатонизма к стоическому платонизму, от диалектики Плотина к энциклопедизму Посидония.
Не без аристократической снисходительности он позаботился предложить своей пастве наглядный образ мира, который находился бы в согласии с популярными итогами позднеантичной науки, но ни в коем случае не вступал бы в противоречие и с Библией, который был бы в меру философским и в меру занимательно-конкретным, который давал бы уму определенное интеллектуальное удовлетворение, не требуя от ума слишком больших усилий, а притом оказывался бы пригоден как орудие самой житейской "басенной" поучительности. Вот цель его толкований на "Шестоднев"" (Аверинцев, с. 71).
Просматривая "Шестоднев", можно уверенно сказать, что человек средневековой Руси знал, что думали об устройстве мира античные мыслители, пожалуй, получше, чем современные русские люди. По крайней мере, советские, не изучавшие философию специально.
И тем более, возвращаясь к понятию "Образа мира", стоит отметить, что, воюя с религиозным Образом мира, Наука, во-первых, перестраивала его в умах всей народной массы, воспитанной на чтении, подобном "Шестодневу". Во-вторых же, воюя с Христианством, она тем самым воевала и с античной философией, которую при этом очень почитала. Вопрос об источниках и союзниках в революционной борьбе, то есть в деле переворачивания Мира, вещь хитрая и запутанная.
Однако Радлов, поминая Иоанна экзарха, говорил не об Образе мира, а о психологии, называя ее платонической. Само употребление такого понятия кажется мне очень важным. В присущем нашему психологическому Сообществу мировоззрении оно отсутствует. Хотя образованные психологи и могут себе позволить поговорить о психологии Платона, это не значит, что наша Психология допускает возможность существования двух линий психологии - линии платонической и линии аристотелевской.
Недавно "Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского" был издан Академией наук в серии "Памятники древнерусской мысли". Изданию предшествует великолепное исследование Г. Баранко-вой и В. Милькова.
Вот что они пишут по поводу антропологии Иоанна экзарха на основе тщательнейшего изучения текста:
"Если в объяснении плотских составов человеческого естества составитель трактата полностью опирался на Аристотеля, то в трактовке духовной природы он использует преимущественно идеи Платона. Строение тела и функции органов детально характеризуются выдержками из трактата "История животных" Аристотеля, сведенными в компактную подборку.
При описании же душевных качеств использованы материалы платоновских диалогов "Кратки", "Федр", "Федон"" (Ба-ранкова, Мильков, с. 131-132).
Я опущу пока предположение Радлова, что Иоанн Дамаскин был продолжателем психологии Платона. Этот вопрос отнюдь не прост и вовсе не однозначен. Кстати, как и то, что Иоанн экзарх стоит целиком на позициях Платона и против Аристотеля.
В этой книге мне достаточно того, что удалось поставить сам вопрос о том, что история психологии искажена, и искажена она от самых истоков. Ведь нас определенно учили, что психология начинается в девятнадцатом веке, ну, в крайнем случае, с Декарта. Конечно, можно помянуть и трактат Аристотеля "О душе", но это еще никак не психология! И при этом сам способ рассуждать о психологии почти полностью заимствуется у Аристотеля.
В истории западного человечества было два способа рассуждать о психологии и вообще душе человека. И первым был способ, предложенный Сократом. Он же - сократическая беседа в изложении Платона и Ксенофонта. И он же - первый метод психологического исследования, разработанный в таких подробностях, что Наука психология, ощущая собственную неспособность продолжить исследования на таком уровне, предпочла его вовсе не заметить и развивать собственные методы, выглядящие порой детскими игрушками в сравнении с тем, что уже было.
Вот теперь можно снова вернуться к рассказу о русской психологии, тем более, что скоро нам снова придется столкнуться с платонической психологией.
Радлов продолжает последовательно рассказывать о том, какие книги по психологии появлялись в первой половине девятнадцатого века, тем самым обозначая основные направления русской мысли.
"Еще в начале XIX века появляются курсы психологии, написанные в духе Вольфа, как, например, лекции Голубинского. Примером Вольфовой психологии может служить "Пневматоло-гия, или О существах чувствующих и мыслящих", составляющая вторую часть "Метафизики" И. Юрьевича. <...>
В духе Кантовой философии написаны учебники Якоба, в том числе и учебник психологии; но гораздо значительнее было влияние Шеллинга на изложение психологии.
Проф. Снегирев в своей психологии указывает на два руководства, на которых отразилось влияние Шеллинга, а именно, на руководство копытной психологии О. Новицкого. (Киев, 1840) и на курс психологии Ивана Кедрова (Ярославль, 1844). <...>
Д. Велланский издал в 1812 году в Петербурге "Биологическое исследование природы в творящем и творимом ее качестве, содержащее основные начертания всеобщей физиологии". Это антропология в связи с главнейшими явлениями природы. Человеку в психической стороне отведено подобающее место. Все сочинение написано в духе философии природы Шеллинга. Велланский читал и специальные курсы по психологии, в которых главнейшее содержание заимствовано из биологического исследования. <...>
В том же духе составлено и сочинение Галича "Картина человека" (СПБ, 1834)" (Радлов, с. 156-158).
Как видите, уже в самом начале своего существования, русская психология может быть разделена на несколько вполне определенных направлений. Я бы назвал основными метафизическое и физиологическое. Но это то, что разглядел Радлов. Однако, кроме них было и то, что ранее было названо платоновским. Вот о нем я бы хотел поговорить особо.
Глава 2. Платоническая психология. Философ Карпов
Начало XIX века было для русской психологии временем мифологическим, когда, как в первые дни творения, заложились Основы и Начала всего, что мы имеем сейчас. В том числе и платоническое направление, оно же - психология самопознания.
Честно признаюсь, я даже не знаю, было ли нечто подобное на Западе. Мне известно, что там писали о самопознании религиозные мыслители и философы, - например, Джон Месон в Англии и Фихте в Германии, - но было ли что-то подобное в психологии, неизвестно. Возможно, в таком виде, как это сделал в своих работах русский философ Карпов, психология самопознания состоялась только в России.
Василий Николаевич Карпов (1798-1867), как описывает его жизнь В. Зеньковский, "родился в семье священника в Воронежской губернии. По окончании Воронежской семинарии Карпов поступил в Киевскую Духовную Академию, окончив которую (в 1825 году) стал преподавателем сначала семинарии, а потом Академии. В1833 году он был приглашен в Петербургскую духовную академию, где занял кафедру Философии" (Зеньковский, т. 1, ч. 2, с. 112).
Главной и неоценимой заслугой Карпова был первый полный перевод сочинений Платона. Он перевел все диалоги, кроме "Государства", переведенного уже В. Оболенским.
Главным же трудом было "Введение в философию", изданное в 1840 году.
Эту книгу много хвалили, кривя рты, историки философии и много ругали. И еще больше Карпова, подобно Радищеву, замалчивали и искажали собратья по науке. Чем-то она сильно не устраивала и литературных критиков, начиная с Белинского, и философов. Чем?
Ну, революционного демократа и всеобщего оплевывателя Белинского, который умудрился обгадить все, даже то, в чем не разбирался, не устраивала она, я думаю, в первую очередь, тем, что сам Карпов был преподавателем Духовной Академии. Белинский религию не любил и, если помните, так высказывался о Христе, что Достоевский его за это ненавидел лютой ненавистью до конца жизни. И тем не менее, если вчитаться в отзыв Белинского о Карпове, видно, что он вынужден его и похвалить. Эта скупая, можно сказать, насильно вырванная у врага похвала, значит больше, чем восторженные восклицания. Вот как пересказывает мнение Белинского Шпет:
"Белинский был прав, давая пренебрежительный отзыв о На-деждине, но снисходительный о книге Карпова. Прав он был и в своем недоумении насчет ценности психологизма Карпова: Карпов, действительно, "стеснил философию" и "вместо живого духа ее, получил мертвую психологию". Отгадал Белинский и тайный источник этого психологизма: "метафизическое (в смысле автора),- констатирует он, - снова приводит нас к психологии и снова разлучает нас с истинною философиею "" (Шпет. Очерк, с. 168).
Как вы заметили, и сам Густав Шпет, который посвящает Карпову довольно много внимания в "Очерках развития русской философии", согласен с пренебрежением Белинского. Он тоже "снисходит" к Карпову и его тяге к психологии, при этом изрядно ругая. Чтобы облегчить понимание Шпета, когда вы будете читать у него о Карпове, я, пожалуй, выскажу одно предположение.