Здесь мы находим последний признак того, как должны быть сравнены историзм и постмодернизм и как мы должны понимать постмодернистский объект
422
7 глава
исторического опыта. Историзм объективировал прошлое и думал о нем как о линейном процессе; он мог делать обе эти вещи одновременно, помещая - как предложено Ранке и Минком - историка на безопасную, трансцендентальную и трансисторическую вершину, где он мог обозревать поток реки времени. Категория различия могла быть расположена только в самом объективированном прошлом, так как «расстояние» от трансцендентальной вершины до реки времени принадлежит царству эпистемологии, а не истории. По контрасту, постмодернизм и постмодернистский опыт времени, как иллюстрируется размышлениями Ницше на темы grosser Mittag и вечного возвращения, заставляет нас историзировать истори-стское эпистемологическое расстояние. Он осуществляет это, представляя прошлое как дефамилизиро-ванное настоящее, как часть нашей идентичности, ставшей странной, чуждой и сверхъестественной. В рамках этой «конституции» прошлого объективируется не само прошлое непосредственно, но «различие» как объект исторического опыта.
Заключение
В этом эссе я предпринял попытку составить список различий и параллелей между историзмом и постмодернизмом. В конце я сравнил историст-скую и постмодернистскую историческую теорию из перспективы проблем репрезентации, онтологии, эпистемологии и исторического опыта. Главной трудностью моего исследования был тот факт, что постмодернистская историческая теория до настоящего времени не предприняла серьезной и успешной попытки четко определить свою позицию в свете только что упомянутых перспектив. Поэтому я должен был развить релевантную позицию ради того сравнения, которое я хотел провести. Можно возразить, что я, та-
423
ким образом, грешил против духа постмодернизма: одно из наиболее существенных различий между модернизмом (или историзмом) и постмодернизмом состоит в том, что последний просто не заинтересован в обладании хорошо артикулированными взглядами на онтологию, эпстемологию и т. п. Развивать такие взгляды есть типичная задача модернистов. Действительно, постмодернисты часто в значительной степени безразличны к традиционным философским проблемам (факт, частично объясняемый тем, что корни постмодернизма находятся в литературной теории). Все же ради продолжения философских дебатов я позволил себе свободу экстраполирования постмодернистских взглядов на вышеупомянутые традиционные философские темы. Мое оправдание за осуществление этого таково: я верю, что постмодернизм Может сообщить нам кое-что относительно современной практики истории (особенно в области истории ментальностей), что мы еще не знаем, и это может лучше всего быть выраженным в терминах хотя бы воображаемых дебатов между постмодернистом и исто-ристом (или позитивистом). Однако здесь постмодернист мог бы возразить, что он не заинтересован дебатами и спорами; то, каким образом постмодернисты имеют тенденцию реагировать на их противников - модернистов, усиливает мое подозрение, что именно так постмодернист мог бы реально ответить своим оп-понетам. К сожалению, есть немало истины в критике Хабермаса, когда он находит в постмодернизме «методические преувеличения бескомпромиссной критики рациональности, что скорее является симптомом искаженного духа времени, чем помощью в его понимании» (перевод мой. - Ф.А)119. Но если это действительно реакция постмодерниста на вызов дискуссии с модернистами или истористами, я хотел бы противопоставить родственного ему по духу Ричарда Рорти, который весьма ясно показал, что именно в дебаты и обсуждения мы должны вкладывать наши на-
424
7 глава
дежды относительно плодотворности всего интеллектуального поиска.
Итог сравнения таков: постмодернизм есть радикализация историзма, и поэтому он не является ни весьма странным, ни весьма иррациональным или спорным, как полагает множество ученых. Фрагментация исторического мира; деталь, которая больше не рассматривается как выражение большего целого; номиналистическая тенденция в отношении онтологии репрезентации - все эти постмодернистские взгляды уже представлены до постмодернизма в историзме. Но историзм и постмодернизм наиболее заметно отличаются в области исследования исторического объекта. Истористский исторический объект есть овеществленное прошлое; постмодернизм также познает исторический объект, но в «сверхъестественной» независимости и автономии от него самого; все же эта независимость объявляет себя только в «полдень исторического опыта». Это - исторический объект, который имеет свой статус части объективной действительности только благодаря его дублированию в процессе нашего самопознания и понимания настоящего; как таковой он не есть часть овеществленного прошлого, но расположен в промежутке или в различии между прошлым и настоящим. Это -ностальгическое историческое чувствование, в котором различные способы, с помощью которых историст и постмодернист опытно переживают прошлое, формулируют себя наиболее ясно.
Цель этого эссе - не хвалебная речь по поводу постмодернистской исторической теории. Верно, что постмодернизм (как показано в эссе) умеет избежать некоторых из стоящих на дороге зданий, которые историзм построил для себя. Но все же следует проанализировать, а является ли постмодернизм более успешным, чем историзм в его поддержке историографической практики. Никакая историческая теория не обладает большим и заслуженным триумфом, чем ис-
425
торизм. И может содержаться немало истины в утверждении Рорти, что в значительной степени теории постмодернизма зависят и даже кормятся от их модернистских двойников120. Мое эссе, следовательно, не желает рекламировать маршрут от историзма до постмодернизма, по которому мы все вынуждены следовать; это - просто приблизительная и временная карта для обозначения интеллектуальной территории, на которой одновременно модернист-историст и постмодернист могут жить и процветать. Мы должны понимать, а не рекомендовать.
Комментарии
Данное издание является первым полным русским переводом книги Ф. Анкерсмита «История и тропология: взлет и падение метафоры» (1994). Для настоящего издания перевод выполнен по книге F.R. Ankersmit «History and Tropology: The Rise and Fall of Metafore». University of California. Berkleley. Los Angeles. London. 1994.
Комментарии к изданию не содержат никаких интерпрета-тивных целей, их задача состоит лишь в том, чтобы раскрыть некоторые аспекты размышлений автора и пояснить перевод иностранных слов и выражений.
От автора
1 «...могут быть адекватно объяснены только при обращении к понятию исторического опыта». Результаты своих последних исследований проблемы исторического опыта Ф. Ан-керсмит изложил в работе «Исторический опыт: объятия Ромео и Джульеты» (Historical experience: the embrace of Romeo and Juliet. Stanford UP, USA, 2003.).
2 «Наша история есть наша идентичность». Проблема идентичности в контексте исторических исследований чрезвычайно популярна в новейшей западной исторической науке. Обсуждение этой проблематики нашло свое отражение в серии книг «Западное историческое мышление. Кросскультур-ные дебаты», увидевшей свет в издательстве Berghahn Books под редакцией известного немецкого историка Йорна Рюсена. Она представляет собой первый выпуск серии «Придавая смысл истории. Исследования в исторической культуре и межкультурной коммуникации», начатой в 2002 году и выходящей под общей редакцией И. Рюсена и Кристиана Гелена (Western Historical Thinking. An Intercultural
427
Debate. Berghahn Books. New York. Oxford. Edited Jorn Rusen. 2002). Кроме «Западного исторического мышления», в рамках серии также выйдут: «Идентичности: время, различие, границы» под ред. Хейдруна Фризе, «Наррация, идентичность и историческое сознание» под ред. Юргена Страу-ба, посвященные исследованию проблем идентичности, «Смысл истории» под ред. И. Рюсена и Клауса Мюллера. Рассматриваемая серия, по замыслу ее создателей, должна ввести в научный оборот особую форму культурологических исследований, в которых сам термин «культура» будет освобожден от политологических, экономических и иных наслоений, а проблема «культурных различий» будет рассмотрена в широкой исторической перспективе, открывающей возможности для межкультурной коммуникации. Так будет создано новое поле междисциплинарных исследований - «исторической культурологии» или «исторических культур». Исследование проблемы формирования идентичности - одна из ключевых тем серии, причем по преимуществу речь пойдет о коллективной культурной идентичности ( а также тендерной, этнической, политической и др.) и ее взаимосвязях с историческими трансформациями народов. Как считает Рюсен, историческая память и историческое сознание осуществляют очень важную культурологическую функцию - они формируют идентичность в темпоральной перспективе, устанавливая связи между прошлым, настоящим и будущим. В этом смысле историческое мышление становится средством кросс-культурной ориентации.