К появлению публикаций из лекций Рудольфа Штейнера для рабочих Гётеанума с августа 1922 г по сентябрь 1924 г. Мария штейнер (стр. 50 из 63)
Это не соответствует истине. Истине соответствует то, что человек, хотя и созерцает после смерти каков он был в добре и во зле, однако и волю и всю душевную силу он прикладывает к тому, чтобы это изменить. Это происходит так, что человек, созерцая свою жизнь, видит, что было, а затем он живет в духовном мире, а видит, что должно было быть иначе. Тогда он сам приходит к тому, что хочет снова опуститься вниз, чтобы внести соответствующее улучшение. Конечно, тогда опять происходят ошибки, но затем всегда приходит следующая жизнь, и человек достигает цели совершенного человеческого развития.
Из-за того к чему Фома Аквинский был принужден в средневековье, — верить лишь в познание, но не в волю, — люди даже в XIX веке еще подвергались оскорблениям, как это Сметана. Этим же было обусловлено и то, что в XIX веке появились затем другие люди, которые яростно третировали познание. Это вело свое происхождение все от того же догмата о «адских муках», «наказании в аду»; но сами эти люди этого не видели. Шопенгауэр49, например, яростно третировал познание и все приписывал только воле. Но ведь если воле приписывается действительно все, то оказывается, что эта воля чересчур глупа, безумна. Поэтому Шопенгауэр приписывает все, даже все сотворение мира этой глупой воле. А те люди, которые размышляли по этому поводу, приходили в состояние страшного внутреннего конфликта, как это случилось со Сметаной в Праге. Таких людей было очень много; это лишь показательный пример, трудные перипетии которого изложены документально. Но таких людей было много.
Нам должно стать ясно следующее: человек имеет свою совесть как наследие от своей предземной жизни. Здесь, в совести говорит дух. То, кем мы были до того как стать земным человеком, облеклось в плоть и говорит в совести. Когда же мы слагаем с себя тело, душа после смерти будет и дальше говорить в совести, но уже не бессильно, но, имея волю, душа должна стремится к улучшению, должна быть непрерывно деятельной.
Видите ли, в этом состоянии отличие между антропософией и всем тем, что сегодня, например, является созерцанием христианской догматики. В христианской догматике остаются неизвестными эти внутренние силы человеческой души, которые могут творить; в христианской догматике человек, когда он умирает, может лишь вечно созерцать то, что он сделал в единственной земной жизни, поскольку в этой единственной земной жизни душа была рождена одновременно с телом. Итак, желая изобразить этот процесс схематично, можно сказать: если это одна земная жизнь человека (рис. 26, верхний рисунок), то и душа тоже берет свое начало здесь, а когда человек умирает, — вот здесь обозначено рождение, здесь — смерть, — тогда его душевная жизнь распространяется на всю вечность. Я не хочу продолжать дальше (речь идет о штриховой полосе, отображающей вечную жизнь души после смерти в соответствии с христианской догматикой, — примеч. перев.), так как наверняка мой рисунок пришлось бы продолжить на вторую доску, мне пришлось бы взять и третью доску! Ведь это простирается на целую вечность: только познание, только разум, который способен лишь целую вечность разглядывать плохое в земной жизни; ведь разум тоже порождается вместе с физическим началом земной жизни. Самым первым материалистом был, в сущности, тот, кто установил этот догмат, то есть Аристотель.
РИСУНОК 26
Geburt - рождение
Tod - смерть
hell - светлый
rot - красный
Антропософия находит, что существует не только одна единственная земная жизнь, но следующие одна за другие земные жизни. У человека всегда остается что-то от предшествующей земной жизни, и хотя он об этом точно не знает, тем не менее это присутствует в нем; это и есть совесть. Затем он слагает тело, и дальше живет в своей совести. Тут (нижний рисунок, красное, справа) находиться, — в сущности, до следующего рождения, — тут находится совесть в чистом виде. Теперь (средний круг) совесть снова оказывается внутри как голос, который говорит; теперь же (красное, справа) она живет во внешнем мире, он снова там. — В сущности, человек — это и есть тот, кто всегда создает свою новую жизнь на Земле.
Во всяком случае, особую озлобленность это вызывает именно у того учения, которое не хочет совсем ничего признавать за человеком, которое хочет рассматривать все только так, как если бы человек был тварью, сотворенным созданием. Однако он не является исключительно сотворенным созданием, но творящие, созидательные силы есть и в нем. Отличие антропософии от других мировоззрений состоит в том, что антропософия на основе своих исследований констатирует: да, эти творящие, созидающие силы есть в людях, человек тоже является творцом. Он не только сотворен, но и сам является творцом. И в наиболее творчески-созидательному началу в нем относится совесть, ибо она является тем, что как священное наследие достается нам от предземной жизни, она является тем, что мы уносим с собой, проходя через смерть.
Именно в этом вопросе современная наука имеет точку зрения, полученную от церкви, и именно этот пункт необходимо рассмотреть как можно точнее. Развитие этого вопроса происходило таким образом: сюда в Рим приходило только то, что с одной стороны было логично, а с другой — носило материалистический характер. Затем это воспринималось и современными народами. Однако в немецком языке, на совершенно ином пути сохранились еще остатки древности, только об этом опять-таки неизвестно. На это стоит обратить внимание. Так можно узнать о связях человека с большими событиями.
Если сегодня рассмотреть те страны, которые расположены здесь вверху, в Азии, рассмотреть Сибирь — то это, в сущности, такие области, которые заселены крайне скудно, однако когда-то они были густонаселенными. Только тогда реки там были еще мощнее, гораздо мощнее. Сибирь такая страна, которая мало помалу становилась более засушливой, она поднималась, и люди тогда переселились на Запад, переселились в Европу. Это произошло из-за (геологического) подъема Сибири. Таким образом многие представления, бытовавшие в Азии, неким иным путем проникали в Европу (то есть, помимо Рима, — примеч. перев.). И эти представления продолжали жить дальше в рамках европейских языков. Вот почему надо сказать: чем дальше мы заходим на Запад, тем в меньшей степени присутствует там это представление о совести. — Но именно само слово «совесть», «Gewissen» показывает, что среди людей, создававших слово «совесть», «Gewissen», господствовало чувство: это нечто недрящееся в человеке. — Что, в сущности, означает слово «Gewissen», «совесть»? Чем оно является по существу, мы уже сказали вполне конкретно: это наследие от того, что является предземной жизнью, это то, что остается внутри человеческого начала. Но само слово «совесть», «Gewissen», что означает оно? Не правда ли, рассматривая земную жизнь, человек говорит себе: еще неизвестно, не определено то, какие события произойдут в ближайшие два-три года, однако известно то, что у человека есть дух, который существовал еще перед его земной жизнью и который сохраниться после его земной жизни, — это известно. Именно со словом «быть известным» «Gewissein» связано слово «совесть» «Gewissen», это самое известное из всего, что может быть. Так что даже в самом слове «совесть», «Gewissen», указывается на то, что в человеке вечно. Очень значительно то, что «Gewissen», «совесть» по своему смыслу содержит нечто иное, чем, например, «conscience» или нечто подобное, употребляемое на Западе. «Conscience» — это то, что «совместно познано» на Земле, — con, — conscience, — то, что сосредоточено, сконцентрировано из земного знания, экстракт земного зрения. Однако то, что живет в человеке как совесть, и обозначается словом «совесть», это нечто самое известное из всего, что может быть, это не есть что-то неопределенное, неизвестное, но то, что наиболее известно, совершенно верно, надежно. Было бы совершенно верно, если бы человек на Земле верил не только в жизнь после смерти, — в той форме, как это делал Аристотель и верующие прихожане церкви, — но чтобы он также развивал волю делать эту жизнь все лучше и лучше, все снова и снова формировать Землю исходя из духа, чтобы воля жила после смерти точно так же, как живет познание. У Фомы Аквинского речь идет только о жизни познания. Теперь нам должно быть ясно, что живет воля.
Видите ли, господа, дело обстоит так: на самом деле никому не следовало бы принижать того, кто как Форма Аквинский, столетия тому назад был для своего времени великим ученым, принимать за то, что он в то время учил таким образом. То, что Фома Аквинский преподавал то, что вообще было единственно возможным преподавать в то время, в XIII веке, однако совсем иначе выглядит то, когда в настоящее время, — как это недавно произошло в Париже, — учреждается неотомистское Общество, Общество Фомы, которое преподает то же самое, чему он учил когда-то. Совсем иначе выглядело и то, что Лев XIII50 предложил всем патерам и преподавателям католической Церкви говорить только то, чему учил в XVII веке Фома Аквинский. Однако сегодня Фома Аквинский не стал бы говорить этого! Эти два явления в мире противостоят друг другу: неотомистское, Общество в Париже, которое хочет вести людей назад, и антропософия, учение которой современно, она учит в соответствии с тем, чем является современный человек. Если мы рассматриваем нечто такое, как совесть, первостепенную важность имеет то, что этом мы наталкиваемся на Вечное в человеке. Но это Вечное не может быть понято правильно, если не ориентироваться на предземную жизнь, если ориентироваться только на то, что появилось впервые (как понятие, — примеч. перев.), — лишь начиная с египетского периода, то есть ориентироваться только на после-земную жизнь, на так называемое бессмертие.
Видите ли, господа, только три-четыре тысячелетия тому назад люди начали говорить о том, что они бессмертны, следовательно не умирают душой, так как умирают телом. Но до этого, раньше, люди говорили, что они не были рождены как душа, душа не рождалась, как рождалось тело. У них даже было слово для обозначения того, что сегодня мы должны были бы назвать нерожденностью (Ungeborenheit). Это с одной стороны. Другую сторону представляет собой бессмертие. В языках сегодня нет больше иного слова, чем «бессмертие». Но должно снова придти слово «нерожденность». И тогда будут говорить так: «Совесть в человеке это то, что не рождается и не умирает». Только тогда смогут оценить совесть по-настоящему. Ибо совесть только тогда имеет значение для человека, если он может понять, какую ценность она собой представляет.