2. В краткосрочной перспективе тактическое противостояние французской политике и поддержка лидерства Германии оправданны; в дальнейшем же, если подлинная Европа на самом деле должна стать реальностью, европейскому объединению потребуется воспринять более характерную политическую и военную идентичность. Это требует постепенного приспособления к французскому видению вопроса о распределении полномочий в межатлантических органах.
3. Ни Франция, ни Германия не сильны достаточно, чтобы построить Европу в одиночку или решить с Россией неясности в определении географического пространства Европы. Это требует энергичного, сосредоточенного и решительного участия США, особенно совместно с немцами, в определении европейского пространства, а следовательно, и в преодолении таких чувствительных —особенно для России — вопросов, как возможный статус в европейской системе республик Балтии и Украины.
Один лишь взгляд на карту грандиозных просторов Евразии подчеркивает геополитическое значение для США европейского плацдарма, равно как и его географическую скромность. Сохранение этого плацдарма и его расширение как трамплина для продвижения демократии имеет прямое отношение к безопасности Соединенных Штатов. Существующие расхождения между соображениями американской безопасности в глобальном масштабе и связанным с этим распространением демократии, с одной стороны, и кажущимся безразличием Европы к этим вопросам (несмотря на самопровозглашенный статус Франции как глобальной державы) — с другой, необходимо снять, а сближение позиций возможно лишь в том случае, если Европа примет более конфедеративный характер. Европа не может стать однонациональным государством из-за стойкости ее разнообразных национальных традиций, но она способна стать формированием, которое через общие политические органы совокупно выражает разделяемые им демократические ценности, определяет свои собственные, унифицированные интересы и является источником магнетического притяжения для своих соседей по евроазиатскому пространству.
Оставленные одни, европейцы рискуют оказаться поглощенными своими собственными социальными проблемами. Восстановление европейской экономики заслоняет долгосрочную цену его кажущегося успеха. Эта цена наносит экономический, а также политический ущерб. Кризис политической легитимности и экономической жизнеспособности, с которыми во все большей степени сталкивается — но которые неспособна преодолеть — Западная Европа, коренится глубоко в повсеместном распространении поддерживаемого государством общественного устройства, поощряющего патернализм, протекционизм и местничество. В результате — состояние культуры, сочетающее эскапистский гедонизм* с духовной пустотой, состояние, которое может быть использовано в своих интересах националистически настроенными экстремистами или идеологами-догматиками.
Такое положение, если оно примет характер эпидемии, окажется смертельным для демократии и европейской идеи. Две последние в действительности связаны с новыми проблемами Европы — будь то иммиграция или экономико-технологическое соперничество с Америкой или Азией, не говоря уже о необходимости политически стабильного реформирования существующих социально-экономических структур, — и эффективно заниматься ими можно только в расширяющемся континентальном контексте. Европа большая, чем сумма ее частей — то есть видящая свою глобальную роль в продвижении демократии и более широкой проповеди гуманитарных ценностей, — с большей вероятностью будет Европой, твердо невосприимчивой к политическому экстремизму, узкому национализму или социальному гедонизму.
Не стоит ни пробуждать старые опасения о германо-российском сближении, ни преувеличивать последствия тактического флирта французов с Москвой, испытывая озабоченность геополитической стабильностью в Европе — и местом Америки в ней — из-за возможной неудачи предпринимаемых в настоящее время усилий европейцев по объединению. Любая подобная неудача на самом деле, возможно, повлекла бы за собой возобновление некоторых традиционных для Европы маневров. Это, несомненно, создало бы возможность для геополитического самоутверждения как России, так и Германии, несмотря на то что, если европейская история чему-нибудь учит, ни та ни другая, вероятно, не достигли бы длительного успеха в этом отношении. Однако, по крайней мере, Германия, возможно, стала бы более напористо и недвусмысленно определять свои национальные интересы.
В настоящее время интересы Германии совпадают с интересами ЕС и НАТО и облагораживаются ими. Даже представители левого "Альянса-90/зеленые" защищали расширение и НАТО, и ЕС. Но если объединение и расширение Европы застопорится, есть некоторые причины полагать, что всплывет более националистическое толкование немецкой концепции европейского "порядка" и станет тогда потенциальным источником ущерба для европейской стабильности. Вольфганг Шойбле, лидер христианских демократов в бундестаге и возможный преемник канцлера Коля, выразил этот подход, когда заявил, что Германия не является больше "западным бастионом против Востока; мы стали центром Европы", многозначительно добавив, что "на протяжении долгого времени в средние века... Германия была вовлечена в создание порядка в Европе (курсив мой. — З.Б.)"[8] . Согласно этим представлениям, "Миттель-Европа" вместо того, чтобы быть регионом Европы, в котором Германия имеет экономический перевес, стала бы зоной явного немецкого превосходства, а равно и основой для более односторонней политики Германии по отношению к Востоку и Западу.
Европа тогда перестала бы быть евразийским плацдармом для американского могущества и потенциальным трамплином для расширения глобальной демократической системы в Евразию. Поэтому совершенно необходимо подтвердить недвусмысленную и ощутимую поддержку объединению Европы. Хотя как в течение европейского экономического восстановления, так и в Атлантическом оборонительном альянсе США, часто провозглашая свою поддержку объединению Европы и поддерживая международное сотрудничество в Европе, действовали так, как если бы предпочитали по затруднительным экономическим и политическим вопросам иметь дело с отдельными европейскими государствами, а не с Европейским Союзом как таковым. Выдвигавшиеся время от времени Соединенными Штатами претензии на право голоса в процессе принятия решений вели к усилению подозрений европейцев, что США поощряют сотрудничество между ними только тогда, когда они следуют американским указаниям, а не тогда, когда они вырабатывают европейскую политику. Создавать такое впечатление неверно и вредно.
Американская приверженность европейскому единству — вновь убедительно заявленная в совместной американо-европейской Мадридской декларации в декабре 1995 года — будет выглядеть неискренней до тех пор, пока США не согласятся не только недвусмысленно провозгласить, что они готовы принять результаты превращения Европы в подлинную Европу, но и действовать соответственно. Для последней же крайне важно было бы истинное партнерство с Соединенными Штатами вместо статуса привилегированного, но все же младшего союзника. А истинное партнерство означает разделение принятия решений, равно как и ответственности. Американская поддержка этих побуждений помогла бы придать импульс межатлантическому диалогу и поощрила бы европейцев к более серьезной сосредоточенности на той роли, которую поистине значительная Европа могла бы играть в мире.
Возможно, в определенный момент действительно единый и мощный Европейский Союз мог бы стать глобальным политическим соперником для Соединенных Штатов. Он, несомненно, мог бы оказаться экономико-технологическим конкурентом, интересы которого на Ближнем Востоке и где-либо ещё расходятся с американскими. Но на самом деле такая мощная и политически единодушная Европа невозможна в обозримом будущем. В отличие от условий, господствовавших в Америке во время образования Соединенных Штатов, существуют глубокие исторические корни жизнеспособности европейских государств-наций, а энтузиазм по поводу многонациональной Европы, несомненно, идет на убыль.
Реальными альтернативами на ближайшие одно-два десятилетия являются либо расширяющаяся и объединяющаяся Европа, которая преследует — хотя и нерешительно, рывками — цель континентального единства, либо Европа в состоянии пата, которая не пойдет много дальше своего нынешнего состояния интеграции и пределов географического пространства, и, как вероятное продолжение пата, постепенно дробящаяся Европа, где возобновится старое соперничество держав. В ситуации пата самоотождествление Германии с Европой почти неизбежно ослабнет, вызвав более националистическое толкование немецких государственных интересов. Для Соединенных Штатов первый вариант, очевидно, наилучший, но чтобы он был реализован, требуется стимулирующая поддержка.
На данном этапе нерешительного строительства Европы Соединенным Штатам необязательно прямо вмешиваться в запутанные дискуссии относительно таких вопросов: следует ли Европе принимать внешнеполитические решения большинством голосов (эту позицию поддерживает в особенности Германия); стоит ли Европарламенту взять на себя функции верховной законодательной власти, а Еврокомиссии в Брюсселе стать, в сущности, исполнительной властью Европы; необходимо ли смягчить график выполнения соглашения по европейскому экономическому и валютному союзу; наконец, должна ли Европа быть широкой конфедерацией или многоуровневым образованием с федеративным внутренним ядром и до некоторой степени более расплывчатым внешним краем? Это вопросы, с которыми европейцам нужно совладать в своем кругу, и более чем вероятно, что продвижение по всем этим проблемам будет неравномерным, станет прерываться паузами и в конечном счете продвигаться вперед только за счет сложных компромиссов.