Язык явственно говорит нам о «власти природы над человеком», «власти вещей над людьми», «власти идей» над ними, с одной стороны, а, с другой — о «власти человека над природой», «власти человека над вещами» (но не над идеями!) и т.д. Следовательно, в каузальном отношении власти не необходимо, чтобы и субъект, и объект были обязательно людьми, — достаточно, чтобы хотя бы один из членов этого отношения был человеком (или группой людей). То есть, отношение власти — обязательно человеческое, но не обязательно межчеловеческое.
Отсюда следует второй важнейший вывод: до и независимо от всякой человеческой власти человек оказывается уже во власти (вещей, природы, идей и т.д.). Нечеловеческая власть первична для людей. Следовательно, самым общим и самым абстрактным определением власти может быть только определение ее как зависимости человека от чего-либо (или зависимости чего-либо от человека). Власть над людьми — это отношение зависимости человека от чего-либо внешнего ему. Иными словами можно сказать и так: власть над людьми имеет то, что способно определять их поведение.
Отношение зависимости человека (и, следовательно, власти над человеком) может быть либо положительным (когда человек нуждается в чем-то, желает чего-то), либо отрицательным (когда он страшится чего-то, не желает чего-то). То есть, мы можем говорить о двух формах — позитивной и негативной — власти над человеком. Любовь и страх (в самом широком смысле этих слов) представляют собой две таких наиболее общих формы власти над человеком.
Зависимость, а следовательно, и власть могут быть также либо непосредственными (когда, например, А прямо зависит от В) и опосредованными (когда, например, А зависит от В, посредством того, что зависит от С, над которым властвует В).
Все сущее в мире суть: либо вещи (включая и животных), либо люди, либо идеи. Чтобы не усложнять дальнейший анализ, допустим, что существуют только субъективные (то есть, обитающие только «в головах» людей) идеи. Платоновско-гегелевские идеи рассматривать не будем.
В таком случае, по субъекту власти, над человеком может быть только три принципиально различных типа власти: власть вещей, власть людей и власть идей. По объекту же, может быть только два типа власти: власть над вещами (включая и животных) и власть над людьми. Власти же над идеями быть не может. Человек может пытаться выдавать ложь за истину, и на какой-то срок ему это может даже удаваться, но превратить ложное в истинное он не может, и рано или поздно его обман будет раскрыт и отвергнут. Говоря словами Вольтера, мы так же не властны в течении наших мыслей, как и в обращении нашей крови.
Власть вещей над человеком проявляется просто: человек либо страшится их, либо желает. Проявление такой власти вещей над человеком называется потребностью.
Власть человека над человеком более сложна. Она проявляется в двух планах: физическом и психическом. Во-первых, человек может страшиться или желать (вожделеть) другого человека как физическое существо; во-вторых, он может страшиться или желать его как индивида, обладающего определенными знаниями, умениями и чувствами (отношением к нему). Такова, например, власть родителей над детьми, старших над младшими, опытных над неискушенными, умных над глупыми, талантливых над бездарными, профессионалов над профанами и т.д. Однако, все такого рода межличностные властвования-зависимости находятся, очевидно, целиком еще в рамках природного, или естественного отношения между людьми. Ничего специфически политического в них еще нет.
Третий вид власти над человеком — это власть идей. О. Тоффлер развивает свою теорию трех типов власти — власти силы, власти богатства и власти знаний («информации»). Все эти три типа власти Тоффлера относятся к вышеуказанным природным зависимостям людей. Власть силы — это физическая зависимость людей от более сильных, лучше вооруженных или более многочисленных и организованных других людей. Власть богатства — это власть вещей, контролируемых другими людьми. И власть знаний — это также природная власть более сведущих, более умелых и т.д. Все это укладывается в обобщающую формулу А. Гелена: «Властью обладает тот, кто может либо эффективно удовлетворить интересы и потребности, либо серьезно угрожать им»[50].
Но, власть идей — это нечто совсем иное.
Как уже отмечалось выше, нам следует, прежде всего, отличать идеи от знаний. Последние суть отражения реальности. Идеи же не являются отражениями. Знания открываются человеком, идеи — изобретаются. Как отражения, знания могут быть верными (истинными) или неверными (ложными). Идеи же не истинны и не ложны. В знаниях человек стремится понять то, что уже есть (или было, или будет, или может быть и т.д.) и потому реальность является критерием верности или неверности его понимания. В идеях же человек мыслит то, что должно быть, то, что следует воплотить, потому что оно прекрасно, или справедливо, или добро, или выгодно, или разумно и т.д. В любом случае, здесь не вещи являются судьями идей, как в познании, а, наоборот, — идеи судят реальность и толкают человека к переустройству ее в соответствии с этими идеями. Если про знания можно сказать, что мы обладаем, владеем ими, то про идеи этого не скажешь. Это, скорее, они владеют нами, чем мы ими. Именно идеи порождают те социальные (а отнюдь не биологические) феномены, которые Л.Н. Гумилев описал как взрывы «пассионарности» народов и индивидов.
Вообще, все, что создано человеком в этом мире — от орудий труда до государственных устройств и политических режимов — это воплощенные (человеческие) идеи. Цивилизация, в отличие от дикости, — это мир воплощенных идей. Знаменитое рассуждение К. Маркса об отличии архитектора от пчелы — о том же. Пчелами движет инстинкт, архитекторами — замыслы (идеи). Без знаний, правда, цивилизации не могли быть созданы, но знания сами по себе ни к чему не принуждают и не зовут, они всего лишь средства и сами по себе они «мертвы». Только идеи способны привести в движение человека с его знаниями и направить их к определенной цели (другое дело — к реальной или утопической).
Непосредственная власть вещей над людьми является властью природной (а если с помощью этих вещей нами управляют другие люди — властью экономической). Непосредственная власть людей над людьми — власть физическая или интеллектуальная. Власть идей над людьми является властью духовной.
Идеи, овладевающие сознанием людей, могут быть религиозными, моральными, эстетическими, техническими, экономическими и т.д., но также и политическими. Специфика политических идей состоит в том, что они выражают некоторое устройство, некоторый порядок общественной жизни и прежде всего тот, который касается осуществления членами общества своей физической, интеллектуальной и экономической власти над вещами и другими людьми. Иначе говоря, все формы природной власти в обществе являются материей для идеи политической власти, которая их переформировывает по-своему.
Зараженные политическими идеями люди, становятся единомышленниками, соратниками. Подобно металлическим опилкам в магнитном поле такие люди четко сориентированы вдоль «силовых линий» воспринятой ими политической идеи и начинают действовать и мыслить синхронно. В силу самого (политического) содержания этих идей, они становятся политической организацией, — партией. Всякая организация людей, объединившихся ради практических целей, требует единства воли, а, следовательно, — определенного разделения на управляющих и управляемых, отдающих приказы и исполняющих их и т.д. Воплощенная в политической организации власть идей, таким образом, подчиняет людей друг другу, но не как природным индивидам и личностям, а как служителям их общей идеи так, что служа друг другу, они служат тем самым только объединяющей их идее. Политическая власть, следовательно, есть власть духовная, точнее, — в основе своей духовная, а не физическая или интеллектуальная. Политическая власть существует только в рамках и, так сказать, «под эгидой» соответствующих идей. Там, где нет одухотворяющей общей политической идеи, там нет и политической власти.
Сторонники «системной» концепции власти (Х. Арендт, Ю. Хабермас, М. Фуко, Э. Гиденс и др.) очень близко подходят к такой точке зрения. Тем не менее, в их определениях политической власти (а только это они и называют «властью») нет необходимой четкости и ясности. Очень часто они иллюстрируют свое понимание одним и тем же примером — сценой с регулировщиком, управляющим уличным движением. Полицейский своими свистками, жестами отдает приказы (именно приказы, а не просьбы) водителям, которые беспрекословно ему повинуются. Этим примером указанные авторы хотят подчеркнуть две вещи: во-первых, ненасильственный характер «настоящей» власти (если бы регулировщик управлял водителями с помощью табельного оружия, например, то тем самым он продемонстрировал бы, что у него нет власти, а есть только голая сила); во-вторых, этим примером они хотят подчеркнуть особую, «коммуникативную» природу власти (регулировщик властвует над водителями в рамках некоего общего им всем «языка», на котором можно отдавать общепонятные приказы, и вне этого языка нет проявления «настоящей» власти).