Чем же грозят России подобные процессы? И какие перспективы ожидают политическую систему страны в сложившейся ситуации? Российские аналитики разных идеологических ориентаций отвечают на эти вопросы по-разному.
«Во-первых, — оценивает известный либеральный политолог Д. Фурман, — система становится все более ригидной, утрачивает связи с обществом, а общество — развивается и ему становятся тесны рамки системы. Возникают «ножницы» между все большей формальной, внешней управляемостью общества и реальной потерей контроля над ним в результате исчезновения «обратных связей». Во-вторых, все большая формальная управляемость политическим процессом ведет к тому, что власть «делегитимируется», ибо при отсутствии каких-либо идейных альтернатив демократии имитация демократических форм необходима, но эта имитация должна быть хоть в какой-то степени правдоподобной. Между тем все большая формальность выборных процедур становится все более очевидной, и власть таким образом сама подрывает основу собственной легитимности. Мне кажется, что именно сейчас система, достигнув максимальной стабильности и зрелости, вступает в период своего упадка. ... власть просто перестает знать, что реально происходит в обществе, а общество начинает понимать, что власть ни в коей мере исходит не от него. Власть и общество начинают жить в разных и «расходящихся» мирах. Фактически повторяется то, что было при советской власти, когда формальная управляемость была стопроцентной, и именно это и привело систему к гибели. Тем не менее, — заключает Д. Фурман, — хотя некоторые признаки надвигающегося кризиса можно заметить уже сейчас, я думаю, что этот кризис наступит только лет через 15-20»[407].
Аналогичной точки зрения на эволюцию российской политической системы придерживаются и другие известные политологи либеральной ориентации — М. Урнов, Г. Сатаров, Л. Шевцова и т.д. В их оценке, на наш взгляд, отсутствует необходимое привлечение к анализу и других, не только чисто политических фактов и тенденций. Ведь, политическая система любой страны существует не для самой себя (демократия ради демократии), а для решения стоящих перед обществом экономических, социальных и внешнеполитических реальных задач и проблем. Поэтому политолог должен рассматривать и оценивать эволюцию политической системы не только с точки зрения абстрактных стандартов, записанных в учебнике, но и с точки зрения реальных исторических задач, стоящих перед страной. В представленной либеральной точке зрения такой анализ почти полностью отсутствует.
Более взвешенную и адекватную оценку происходящим процессам высказывает, на наш взгляд, другой известный политолог, А. Морозов, присоединяющийся в этом к позиции, выражаемой и некоторыми западными аналитиками. «Мне близка, — пишет он, — точка зрения, которую высказывает американский журналист и политолог Фарид Закария в своей недавней книге о нелиберальной демократии. В своем замысле режим Путина типологически близок современным восточноазиатским автократическим модернизационным режимам. Закария показывает, что в последней четверти ХХ века успешные модернизации осуществлялись при продолжительных автократических режимах. Он верно указывает на то, что в 1950-1960-е годы многие интеллектуалы на Западе с презрением относились к восточноазиатским режимам, считая их реакционными, и приветствовали популярных лидеров в Азии и Африке, которые проводили выборы и провозглашали свою веру в народ (например, в Гане, Танзании, Кении). Большинство этих стран скатились к диктатурам, тогда как Восточная Азия проследовала в прямо противоположном направлении. Сегодняшние наиболее устойчивые демократии в Латинской Америке и Азии длительное время управлялись военными диктатурами. Автократии, как подчеркивает Закария, заложили фундамент стабильных либеральных демократий. На мой взгляд, очевидно, — говорит А. Морозов, — что к хаосу, диктатуре и экономическому краху нас ведет не автократический режим Путина, а та часть политического класса, которая настаивает на большей демократии сегодня»[408].
В этой точке зрения, таким образом, вполне отчетливо выражается понимание того обстоятельства, что Россия в ее нынешнем положении нуждается в установлении в стране именно мобилизационного режима, только и способного обеспечить стране решение множества тяжелейших проблем, перечислять которые нет нужды, так как они всем известны (в том числе и создавшим их политикам-либералам). С этой точки зрения, А. Морозов вполне последовательно приходит к выводу, что усилия В.В. Путина и возглавляемой им команды по переводу российской политической системы в такой, мобилизационный режим все еще недостаточны. «Дело еще и в том, — пишет он, — что «Единая Россия» — если мыслить типологически, сравнивая ее с Институционно-революционной партией в Мексике — слишком медленно и неуверенно занимает эту нишу. Кроме того, трудно понять окончательное решение: взят ли курс на полуторапартийную систему или все-таки предполагается реальная конкуренция между тремя большими сегментами: социалистами, националистами и путинскими «либерал-консерваторами»[409]. Отсюда и ответ на вопрос о том, кто главный полезный субъект для модернизационной политики Путина. Очевидно, что успех или неудача целиком зависят от состояния так называемого «политического класса». Формируется ли та достаточно большая по численности путинская центурия, которая способна обеспечить длительную стабильность и либеральный курс в экономике при значительном ограничении политической конкуренции? Это главный вопрос. Если нет — то года через два мы подойдем (а нас еще и возьмут под руки заинтересованные круги) к гражданскому конфликту, а затем и деградации. Ответственность за это ляжет вовсе не на «мировой заговор», а на нашу собственную администрацию и политический класс. Все остальные субъекты — внешние инвесторы, активное самодеятельное население, наши и чужие спецслужбы — имеются в наличии и работают в штатном режиме. Не от них зависит наше будущее, а только от консолидированности политического класса. ... Только в страшном сне можно представить себе, что Сатаров, Каспаров и Немцов и Хрюн со Степаном возглавили здешнюю «оранжевую революцию» и заселяются в Кремль. Но думаю, опыт 1917 года — я имею в виду неудачный опыт Николая II и его администрации по подавлению этих «хрюнов» — сыграет свою отрезвляющую роль для нынешнего ядра политического класса»[410].
Нам представляется, что именно эта точка зрения наиболее адекватно и трезво отражает как основные проблемы, стоящие перед российской политической системой (и еще обостряющиеся в условиях нынешнего мирового финансово-экономического кризиса), так и основные перспективы ее развития в случае принятия или непринятия именно мобилизационного режима ее функционирования в среднесрочной исторической перспективе. Все необходимые основания для того, чтобы избежать худшего сценария развития в настоящее время в России имеются. Дело, действительно, только в том, чтобы политический класс нашей страны проявил в этом направлении необходимую политическую волю.
Однако формирующийся в настоящее время в России политический мобилизационный режим не должен быть самоцелью. Его основная проблема, без решения которой невозможно будет победить политический экстремизм, — это серьезная утрата авторитета нынешней политической элитой среди собственного народа. Ведущую роль в составе нынешней правящей элиты России играют не публичные политики, а чиновники, склонные к использованию именно бюрократических и силовых методов управления (в том числе и по отношению к оппозиции). Но такие методы могут быть терпимы широкими слоями народа лишь в том случае, если они осуществляются на фоне стойкого улучшения социально-экономического положения народных масс, чего в настоящее время еще нет. Только реальные достижения правящей элиты способны примирить население с ограничением демократических свобод и прав граждан, а в противном случае против такой формы правления неизбежно будут возникать экстремистские формы протеста и нелегальной политической борьбы. Это особенно наглядно показывает пример нынешней Ингушетии — наиболее проблемной в социально-экономическом отношении республики. Не имея реальной возможности легальной политической борьбы, оппозиция в этой республике встала на путь экстремистских и террористических методов борьбы с республиканской правящей элитой. Убийства руководителей высших и местных органов власти, депутатов разных уровней, сотрудников правоохранительных структур фактически разрушили систему управления Ингушетией. Ситуация фактически не контролируется властями, которые чувствуют себя как в осажденной крепости. Но и население не чувствует себя в безопасности. «Борьба с экстремизмом и терроризмом, — отмечает в этой связи Л.В. Батиев, — не может вестись только лишь силами правоохранительных органов и спецслужб. Главная, на наш взгляд, задача — «приблизить» власть к народу, завоевать доверие населения, обеспечить ее законность и эффективность деятельности всех органов снизу доверху»[411]. Однако дело не столько в самом по себе «приближении» власти к народу, сколько в способности этой власти реально улучшать его положение, создавать необходимые условия для его социального и экономического благополучия и перспективу его устойчивого развития.