Посещение языческих театров, борьба гладиаторов и зверей и подобные им развлечения среди христиан были запрещены. Считалось, что позволительно удовлетворять только необходимые потребности. Порицались украшения, драгоценности, серьги, подведение глаз и бровей, окрашивание волос и стрижка бороды. Даже украшение гробниц венками считалось греховным, так как венки обычно плелись в честь каких-либо языческих божеств»[85].
По мере утверждения христианства эта деятельность набирает все больший размах. Возникают первые монастыри, уставы для которых разрабатывают первые христианские морально-религиозные мыслители-практики, названные впоследствии великими — Павел Фивский (ум. 347), Пахомий Великий (290-346), Антоний Великий (250-356), Василий Великий (ум. 379), Макарий Великий (ок. 300 — ок. 390) и др.[86]. Все их «величие» (непонятное уже нынешним поколениям) заключается в организации этой новой, монастырской формы общежития людей и в утверждении новых нравственных норм как среди самих монахов, так и в их отношениях с мирянами. Уже ко второй половине XII в. в Западной Европе одной только клюнийской конгрегации (ордена бенедиктинцев) принадлежало около 2000 монастырей в Италии, Испании, Англии, Германии, Польше, но больше всего во Франции.
Таким образом, если воспользоваться терминологией Гегеля, то развитие античной рациональной философии было первым отрицанием в лоне древнего мифологического сознания, первой попыткой теоретического сознания стать абсолютным (заключающим в себе все мировоззрение); а последовавшее затем «контрнаступление» морально-религиозного сознания (в форме христианской религии) — есть второе отрицание, или отрицание отрицания.
При этом понятно, почему эта новая религия опиралась на чуждую и грекам, и римлянам мифологию — потому что своя мифология у них была полностью дискредитирована своим же рациональным сознанием (античной философией и наукой). В то же время, дискредитированная в высших слоях античного общества, эта мифология сохранила надолго свое влияние в его низших слоях, и христианство не вытеснило ее полностью, а лишь преобразовало в свои собственные формы, и в таком компромиссном виде позволило ему существовать в рамках своего мировоззрения. «И в XIV, и в XV веке, — отмечает в связи с этим Э.Ю. Соловьев, — высокое богословие часто жалуется на то, что во многих районах католического мира Христос просто исчезает из поля зрения страждущих мирян. Их молитвы и жертвенные усилия адресуются исключительно Богородице и святым. Почитание последних приобретает при этом откровенно языческий характер. Святых, как когда-то римских богов, распределяют по отраслям и ведомствам небесного попечения: св. Анна делается главной заступницей горняков; св. Иосиф — ремесленников; св. Рурх — спасает от чумы; св. Себастьяну молятся при водянке, поскольку его пытали водой; св. Апполонию вспоминают при зубной боли, так как известно, что в мученичестве ей выдрали зубы. Обихаживание святых сплошь и рядом принимает наивно-варварские формы. Перед их деревянными скульптурами в часовнях ставят посуду с едой и обувь, поскольку святые босы. Духовный и нравственный облик святых как образцов для подражания совершенно выпадает из сознания простолюдина. Когда на приход распространяется эпидемия чумы, говорят, что это следствие обиды и гнева св. Рурха, который давно не получал подношений: кроткий мученик прямо уподобляется примитивным и эгоистичным языческим духам. Со святыми торгуются, к ним обращают фамильярные, подчас чудовищные по смыслу молитвы, где требуют оплаченного содействия очевидно безнравственным и даже преступным предприятиям»[87].
И ту же самую картину мы наблюдаем во многом и в православных странах. При этом у славянских народов (подключившихся к христианской культуре позже греков и римлян) их мифология была подавлена затем искусственно более мощной и развитой антично-христианской (хотя следы их исконного мифологического сознания и сохранились в сознании низших слоев этих народов, так же, как и у народов греко-романских).
Другим пережитком языческих и даже еще более древних — первобытных представлений, возрожденным в конце концов в христианских странах, было явление так называемых колдунов и ведьм. «В связи с этим, — пишет Гегель, — находится ... изумительное явление, общее католическому и протестантскому миру. ... Эта вера [в ведьм] представляет параллель отпущению грехов: как можно было за деньги купить вечное блаженство, так верили, что можно посредством договора с дьяволом купить мирские богатства и могущество для удовлетворения своих желаний и страстей. ... Это была как бы ужасная чума, охватившая народы преимущественно в XVI веке. ... Эти преследования распространились, как эпидемическая болезнь в Италии, Франции, Испании и Германии. ... Все это явление ... чрезвычайно странно, — заключает Гегель, — если мы заметим, как недавно мы избавились от этого ужасного варварства (еще в 1780 в Гларусе, в Швейцарии, одна ведьма была публично сожжена). У католиков преследование было направлено как против еретиков, так и против ведьм; те и другие причислялись к одной категории»[88].
Но у восточных народов, как уже отмечено выше, аналогичные процессы развития духовного сознания протекали на своей собственной основе, имели другую форму и другую историческую периодизацию, которую мы детально рассматривать не будем.
В следующем разделе мы обратимся только к рассмотрению сущности основных мировых религиозных учений, оказывающих глубинное влияние в разных регионах планеты и в настоящее время.
2.4. Религиозное сознание и основные мировые религии
в современном обществе
В анализе сущности основных мировых религий мы исходим из того, что любая религия представляет собой обожествление нравственного отношения к миру. Нравственное отношение к миру есть такая позиция человеческой воли, которая заключается, во-первых, в отрицании ею врожденного (животного) эгоизма, то есть в отрицании жизни для самого себя; и, во-вторых, в утверждении позиции служения, то есть в утверждении жизни для чего-то или кого-то другого. Специфическим выражением такой позиции человеческой воли и является религия.
Религия адресована не нашему интеллекту, а нашей воле. Она дает нам не знание о том, что есть в мире (это — задача науки), а знание о том, что в нем должно быть и к чему мы, как существа, обладающие разумной волей, должны стремиться. Религия предлагает нам определенный смысл и правила жизни. Но, поскольку она адресована не просто воле, но воле разумной и, следовательно, свободной, то она и должна не просто указывать нам (как мы просто указываем неразумным животным или детям), но и убеждать нас в истинности своих предписаний. Наша воля должна сама принять предлагаемое ей учение, она должна сама согласиться с ним и добровольно сделать его своим руководством в жизни.
Поэтому, всякая религия как разумное учение, адресованное нашей воле, должна содержать в себе следующие три необходимых элемента (три стороны): во-первых, она должна указывать человеку цели или Цель (смысл) его жизни, то есть, то, ради чего человек должен жить в этом мире; во-вторых, она должна указывать ему и средства достижения этой цели, а именно, — тот путь (образ) жизни, идя которым (следуя которому) человек достигает указанной цели (или максимально приближается к ней); и, в-третьих, религиозное учение должно содержать также и некоторое разумное обоснование самих этих целей и этих средств.
Рассмотрим кратко с этой точки зрения (в их основных моментах) следующие четыре основные всемирно-исторические религии — буддизм, иудаизм, христианство и ислам.
2.4.1. Буддизм
Все четыре религии отрицают как неистинную жизнь для самого себя. Однако, в качестве Цели, или высшего смысла жизни человека, только три из этих четырех религий указывают служение Богу. Буддизм же предлагает иную цель, а именно — достижение вечного покоя («погружения в нирвану»), избавление от всяких желаний, то есть, по существу, полное самоотрицание — самоумерщвление — самой воли к жизни.
Если иудаизм, христианство и ислам отрицают в той или иной форме только злую (эгоистическую) волю, убеждая ее стать доброй, то буддизм отрицает волю как таковую, не видя в ней ничего, кроме зла. Такой ее впервые увидел Будда[89], которому (в результате просветления) впервые открылось, что жизнь человека (и вообще всякого живого существа вообще) есть одно только страдание. «Сущность жизни есть страдание» — гласит самая первая из четырех «благородных истин» и самая великая истина буддизма. «Рождение — страдание, старость — страдание, болезнь — страдание, смерть — страдание, соединение с неприятным — страдание, разлука с приятным — страдание, неполучение чего-либо желаемого — страдание; короче говоря, пятеричная привязанность к существованию есть страдание»[90].
Рассматривая эту величайшую истину буддизма в качестве научного положения, мы должны будем признать, что оно ложно. Жизнь не есть только страдание, но она есть также и радость во всех своих проявлениях. И, в то же время, она, конечно, есть также и страдание. Поэтому частично Будда, несомненно, прав, хотя и частично. Но это-то и дает ему основание выстроить свое, достаточно логичное, последовательное и обоснованное учение.
Принятие «истины», что жизнь есть страдание, побуждает волю на этом основании отвергнуть саму жизнь (и самое себя) и стремиться к не-жизни, то есть к смерти. Относись к жизни как к страданию, и тогда тебе не захочется жить, а захочется умереть, ибо смерть есть освобождение от страдания. К этому, собственно, и сводится весь смысл жизни буддиста. Если бы не индуизм, составляющий в буддизме его, так сказать, «Ветхий Завет» (подобно иудаизму в христианстве), то религия Будды была бы настоящей религией самоубийц, от чего ее только и спасает присущая ей нечистота (смешанность с индуизмом), некатегоричность (сам Будда уже внес в свое учение множество компромиссов) и непоследовательность (многое в буддизме логически никак не вытекает из его основного положения, — например, буддист должен был бы скорее умерщвлять все живое — раз смерть есть освобождение от страданий, — чем остерегаться проглотить или раздавить какое-нибудь живое существо и т.д.).